Без блеска в высокие сферы,
Где пьянка, разврат и балдёж?
Он даже как будто бы вроде,
Источник наколку нам дал,
За несколько лет на свободе
Своё производство создал,
Под носом у местной легавки
С разгона пошёл на подъём –
Наладил процесс переплавки
В родном Ленинграде своём.
Там сутками, без остановки,
В подпольном цеху мастера,
Спецы по литью и штамповке,
Трудились с утра до утра.
Старлей-участковый по блату,
Который его крышевал,
Ему вытяжной вентилятор
Однажды в подарок прислал.
Казалось бы, лирика, жалость,
Зачем он пошёл на неё?
А людям чтоб легче дышалось,
Чтоб делали дело своё.
«Заботься о людях, хоть кто ты,
Хоть самый безмозглый баран,
Когда ты процент с оборота
Исправно кладёшь на карман!
Простая и ясная штука!» –
Вот так он учил молодых,
А после ещё за науку
Процент выцыганивал с них.
Наш Вовка, зверея от рёва,
Потом, чтоб тоску заглушить,
Нормальный уже участковый,
Пытался его удушить,
Пронзить авторучкой навылет –
Не где-нибудь, в зале суда,
Насилу его оттащили,
Иначе бы просто беда.
Хорошую, в общем, такую,
Спасибо дружкам и судьбе,
Ушастый открыл мастерскую,
И сам был уверен в себе.
Он даже, хотя и не сразу,
Вперёд в этом деле шагнул,
Ещё и клиентскую базу
Со временем к ней пристегнул,
Чтоб люди там чаще бывали,
Ну, что ещё скажешь, силён,
Он рядом, в соседнем подвале,
Устроил подпольный салон.
Здесь формула вся в этой фразе –
Чтоб быстро тому, кто пришёл,
Исполнили срочный заказик –
Удобно и всем хорошо!
Цепочки, браслеты и бусы,
Подвески, кулоны, колье –
На самые разные вкусы
Любым господам и месье
(Ну, это их так называли,
Чтоб цену побольше набить),
Отлично им всё продавали,
Умели капусту рубить.
Там чётко с тобою и кратко
Беседуют — с теми, кто вхож:
«Чего тебе? Перстень-печатку?
А, может, корсажную брошь?
Из бронзы браслет на предплечье?
Серебряный пирсинг на грудь?»
Эх, взять бы вот так, да картечью
Из пушки по ним лупануть! –
К кому это всё поступает,
Товар этот — всех бы в расход –
И тех, кто его покупает,
И тех, кто его продаёт!
Элитная, б… клиентура,
Да их же потом этот спрут
Сожрёт равнодушно и хмуро,
А нет, так другие сожрут.
И ладно. Что в лоб им, что по лбу,
И толстых тупых торгашей
Крутились там целые толпы,
Хоть палкой гони их взашей.
У нас уже стали попутно
Мозги в голове закипать –
Да, зыбко всё это и мутно,
Но ясно уже, где копать.
Не выйдет, конечно, в два счёта
Поставить на мафии крест,
Но всё-таки можно работать,
Когда информация есть.
Они там, конечно, артисты,
С чужих, да и с собственных краж
По-быстрому, (как ни крутись ты,
В Москве сразу всё не продашь),
Везли вот как раз в этот Питер
На поезде груды добра,
Мол, всё, чего надо, берите,
Привет тебе, город, Петра!
И, если что с кражи зависло,
То ломом, плавильной шихтой
Любой неликвид становился
Хоть бронзовый, хоть золотой.
Вот их-то как раз-то и надо
В подвал, в мастерскую возить,
В престижный район Ленинграда,
Там график на стенке висит,
К какому назначено сроку
Готовить заказ и кому,
Со скромной приписочкой сбоку,
Почём это выйдет ему.
И в сумке спортивной, для виду,
Мол, майка там, кеды лежат,
Курьер эти все неликвиды
Воло́к из Москвы в Ленинград.
Он был подготовлен отлично,
И, в общем, ни разу не влип,
В манёврах своих динамичный,
Специально обученный тип.
Такой вот пейзаж как-то где-то
У нас на условном холсте.
Ну как бы сорока всё это
Доставила нам на хвосте.
Однако же эта сорока,
Ведя свой секретный рассказ,
Не хуже любого пророка.
Агенты что надо у нас!
Вдали как будто бы забрезжили огни,
Но это всё лишь только версии одни,
И ни черта пока на деле не выходит,
И, сколько стену ни проламывай башкой,
Реализации-то нету никакой,
И урки знай себе гуляют на свободе!
Десятая глава
Был следователь наш один неглупый,
Что мог всегда придумать ход конём,
Возглавивший в итоге нашу группу,
Мне рассказать вам хочется о нём.
Итак, друзья, знакомьтесь: Коля Шмаков,
Великий спец, Господь его храни!
Он был большой фанат варёных раков,
Но только если к пиву шли они.
Насчёт «Храни, Господь!» скажу примерно,
Какой он был способен сделать жест,
Наш Колька-то. Он сразу мог цистерну
Зараз уговорить, в один присест.
И всё-таки, хоть пиво мы любили,
Нечасто выходил такой расклад:
Тогда в цистернах пиво не хранили,
Да и сейчас, похоже, не хранят.
Мне человек советский симпатичен,
Но, не считая разных небылиц,
Потенциал его не безграничен,
А вот у Кольки не было границ.
В безумном вихре, в жизни нашей смутной
Он неплохой был тактик и стратег,
Такой немного круглый весь, уютный,
Спокойный и неспешный человек.
Он говорил нам: «Старые подходы
Давно себя изжили на корню,
Я не люблю у моря ждать погоды,
Но лошадей обычно не гоню».
И у него спросонья на рассвете
Однажды что-то щёлкнуло в башке,
И он в своём рабочем кабинете
Аквариум поставил в уголке –
Такая здоровенная громада,
Он правильной воды в него налил,
И всё там оборудовал, как надо,
И даже рыб каких-то запустил.
Конечно, все вокруг обалдевали
От выбранного Колькою пути.
Нет, психиатра мы не вызывали,
Он всё же брат нам был, как ни крути!
Мы все не уставали потешаться,
Тут можно было падать наповал,
Когда он по утрам минут на двадцать
К аквариуму ухо приставлял.
Я сам ему стучал стаканом в стенку:
«Ну что, Колюнь, планёрка удалась?
И как она, вообще-то, дай оценку,
С рыбёшками невидимая связь?»
«Какой там результат по нашей теме?» –
Ребята ржали наперегонки.
Но очень скоро наступило время,
Когда мы прикусили языки.
Он, в прошлой жизни битый-перебитый,
Свой воз везущий с горем пополам,
Такие стал разыгрывать гамбиты,
Что мы порой не верили глазам.
Об этом позже. Колька свою личность
Настроил, как гитару. Это факт.
«Мозги приобретают эластичность,
Когда у них с природой есть контакт!» –
Вот так он нам сказал, и что природа –
Она тебе не просто тра-ля-ля! –
Не овощ там какой-то с огорода,
И не одни лишь реки и поля!
Он целую теорию надыбал:
«Пусть буду не ботаник я, а мент,
Но вывод однозначен мой, что рыбы
Во всей природе главный компонент!»
Для нас оно звучало дикой бранью
И даже приводило в лёгкий шок:
Стеклянный окунь, красная пиранья,
Цихлида, барбус, рыба-петушок!
Уже слегка боялись за него мы,
Казалось, это космос и астрал,
Когда чернополосой цихлазомой
Он в разговоре с нами щеголял.
Но красный меченосец, что прижился
В аквариуме, всех обворожил,
Он с Колькой нашим плотно подружился,
Реальный стал в отделе старожил.
Бывает, что рутинная, тупая
Работа измочаливает вдрызг
Всего тебя, и ступор наступает,
И за окошком ветра вой и визг
Не просто выворачивает душу,
А ты вообще почти уже убит,
Вот тут-то вот друзей своих послушать
К аквариуму Коля и спешит.
Ногтями так слегка побарабанит
По стеночке стеклянной: тук-тук-тук!
И меченосец, как бы ни был занят,
К нему спешит, скользит на этот звук.
А занят чем он? Шашни, сволочь, крутит! –
К пираниям изящно так подчас,
Уверенно, без всякой лишней мути
Подкатывает, хренов ловелас!
У рыб насчёт любви своя бодяга,
Он главным быть хотел в своём дому,
И сомик-перевёртыш, доходяга,
Едва ли был соперником ему.
Спокойный, молчаливый, безответный,
Наш меченосец, тут уж нечем крыть,
Красивый был, зараза, разноцветный,
И Колька с ним любил поговорить:
«Ну, как ты там, браток? Ещё не вымер?
Пираний охмурять — тяжёлый труд!
Смотри, поаккуратней будь там с ними,
Особо не борзей, а то сожрут!»
И в Коле что-то доброе шуршало,
И меченосцу было веселей,
И совершенно даже не мешало
Тотальное отсутствие ушей.
Немного озадаченные, все мы
Не понимали: служба здесь при чём?
И Коля Шмаков нам на эту тему
Однажды даже лекцию прочёл,
Что люди — это, в общем, те же рыбы,
По тем же траекториям плывут,
Поменьше жрать друг дружку-то могли бы,
Но нет, слабо́. Как могут, так и жрут.
Вот потому-то друг наш Коля Шмаков
К аквариуму сердцем прикипел,
Что ни намёков нет, ни тайных знаков,
Чтоб кто-то жрать кого-то там хотел.
Он не какой-то мир создал загробный,
Не райский остров, просто уголок,
Где нет идеи жрать себе подобных –
Не потому, что всех сожрали впрок,
А потому, что этого вопроса
Как такового нет в повестке дня.
И пусть мой друг читатель зло и косо
Не смотрит исподлобья на меня,
Мол, ты чего тут хочешь обозначить,
Что я немного тронутый слегка,
Что просто абы кто я, не иначе,
Раз не создал такого уголка?
«Да ладно, брат, не будем кипятиться,