Чтоб нам злодеев этих взять на мушку,
Незримые сомкнуть свои тиски,
Серьёзную заказывать наружку
В центральном аппарате не с руки.
Они глазищи выкатят, как блюдца,
С такой фактурой лезть — напрасный труд.
Они над нами только посмеются
И никакой наружки не дадут.
Рвануть уже со старта прямо к цели
Наш конь хромой, но верный, был готов –
«Шестёрка», «Жигули» шестой модели,
В то время лучший транспорт для ментов –
Конечно же, когда он не в ремонте,
А минимально как-то на ходу.
Тут, сколько вы мне в уши ни трезвоньте,
Что все мы жили в дружбе и в ладу
Друг с другом в нашем славном СССРе,
Я лишь в ответ на это рассмеюсь,
Там средь людей такие были звери,
Что и сейчас, бывает, я молюсь –
Что Бог меня хранил, что я над теми,
Кого за шкирку органы трясут,
Кто нас в быту обслуживал в то время,
Ни разу не устроил самосуд.
Они там, суки, прибыль свою косят,
В делах, в работе — полные нули! –
Мы сами «Жигулёнок» свой на тросе
Из сервиса в тот раз приволокли
И до ума полгода доводили,
Зато теперь у нас машина — зверь!
В неё ребята лихо заскочили,
Эх, нет коня красивей и резвей!
Ну что? Погнали! В дальнюю дорогу!
Вперёд, и с песней! Мы с таким конём
Куда-нибудь да вырулим, ей-Богу,
Чего-нибудь в итоге, да найдём!
Витюха за рулём — ковбой, красавец,
И рядом, всё на свете позабыв,
Мизинцем кобуры едва касаясь,
Удав — спокоен, собран, молчалив.
И перед ними встал на тротуаре,
Как камень поперёк речной струи,
Наш Вовка, участковый, резкий парень,
Он обходил владения свои.
Он оттоптался там, как слон в саванне,
И он к ребятам вовремя поспел:
«Хочу на дело, братцы! Можно с вами?
Мне околоток мой осточертел!»
Весёлое чего-то пробибикав,
Витюха сбавил ход на вираже:
«Аншлаг! Везде свои! Ну, ты смотри-ка!
Чего стоишь? Запрыгивай уже!»
Мотор чихал, как жжёный мокрый хворост,
Но понемногу всё же тарахтел,
Витюха наш врубил такую скорость,
Что он уже не ехал, а летел!
Река. Простор. Закат, как алый парус,
Да вон уже и Химки вдалеке.
Окраина, заборы. Вот и адрес,
Тот, что у Кольки выскочил в башке.
И листья, как цыплята, врассыпную
Скакали по асфальту на ветру,
Удав мурлыкал песню озорную,
Под курткой поправляя кобуру.
И, по уши погрязнув в море пыли,
Замызганный унылый серый дом,
К которому они и подкатили,
Затопленным казался кораблём.
Возможно, здесь когда-то пели пташки
И что-нибудь красивое цвело
Вокруг убитой этой трёхэтажки,
С тех пор воды немало утекло.
Как будто на линялой гимнастёрке,
Что никаким дождём не отстирать,
На небе облака, как пятна хлорки,
В одну сливались мутную печать.
А стёкла в окнах — пепельного цвета.
Загробный мир. Трясина. Яма. Дно.
Обычная окраина вообще-то,
У нас таких в Москве полным-полно.
Тогда и время нечего транжирить,
Да и признать уж всем до одного
Тот факт, что мы живём в загробном мире.
Нам никуда не деться от него:
Какая-то унылая синица
Свой корм клюёт с расколотого пня,
Да вон ещё, в бурьяне копошится
В двух метрах от помойки алкашня.
Они, вздыхая тяжко и угрюмо,
Лежат себе вповалку вроде дров.
«А, может быть, — Витёк ещё подумал,
И не было, и нет иных миров? –
Мы призраки, мы чьи-то сновиденья –
Выходит, что ли, так? и мы мертвы?
И наша плоть незримой стала тенью,
Ходячим бредом чьей-то головы?
Да кто вообще он? Дьявол, чёрт с рогами?
Такое может сниться лишь чертям –
То, что творится в этом мире с нами,
Но мы живём назло любым смертям!
Эх, был бы я смелее и речистей,
Я всё б ему сказал наедине!
Да рожу бы ещё ему начистил –
Тому, который видит нас во сне!
И, может быть, сейчас уже, сегодня
Нам ничего другого не дано,
И мы не где-то возле преисподней,
А в ней самой живём уже давно?
Как будто в лоб нам дали колотушкой,
И мы туда скатились кувырком?» –
Такая у Витюхи под макушкой
Мыслишка промелькнула мотыльком.
Ну, это так он, просто для разрядки
Слегка пофилософствовать решил,
А сам вообще-то в полном был порядке,
Любого бы на месте сокрушил,
Притом, что сам не бык он и не бездарь,
Чтоб в морду оппонента сразу бить.
Вон, «Жигули», «восьмёрка», у подъезда,
За ней и надо издали следить.
В салоне было тесно, но уютно,
Ребята в карты резались, в «буру»,
В «девятку», в «дурака», и поминутно
Удав зачем-то гладил кобуру.
И всё вокруг спокойно вроде было,
Но я, однако, вам скажу своё:
Удава никогда не подводило
Его феноменальное чутьё.
Он понимал, что скоро будет жарко,
А ветер гнал по небу облака,
И ворон на суку чего-то каркал,
Как будто что-то знал наверняка.
Подъезд без двери. Чёртова житуха –
Она тут даже крысам не мила, –
Стучат кувалды, дрель жужжит, как муха.
Какие-то ремонтные дела.
Развал, разлад. Обломки арматуры
Там, в глубине, внутри, со всех сторон
Из стен торчат, как рёбра из-под шкуры.
Так будет до скончания времён.
У нас в стране, и это знают люди,
Уж если что-то начали чинить,
То, значит, так оно всегда и будет,
И это никому не изменить.
Подъезд казался пастью крокодильей.
Всё! Трое вышли! Вот они, идут!
«По вашу душу мы и прикатили! –
Володька буркнул, — вот вам и капут!»
«А ну-ка, тишина! Гляди, ребята,
Товар при них. Я вижу. Повезло! –
Витюха прошептал, — они куда-то
Трофейное увозят барахло!»
Они шмотьё в багажник покидали
И тронулись без лишней суеты.
Сперва ребята малость подождали.
Закон простой: ошибся, и кранты!
Безлюдье. Никого. Народ как вымер.
Непросто это всё соразмерять,
Не засветиться чтобы перед ними
И в то же время их не потерять.
«Ну вот, дела пошли, — сказал Витюха, –
Я вижу номер этих «Жигулей»,
Что по сравненью с нашей развалюхой
Заметно всё же будут поновей!
Теперь бензина только бы хватило,
Чтоб наш карась с крючка не соскочил!»
Пока спокойно всё происходило,
Витюха даже радио включил.
Не Леннон там, конечно, не Маккартни,
Зато Кобзон отлично зажигал,
Свои у нас крутые были парни,
И я их всех душевно уважал.
Езда по-черепашьи — всё нормально,
Спокойные манёвры во дворах,
Район несуетливый, тихий, спальный,
И вдруг враги к шоссе на всех порах
Рванули по неведомой причине,
Конкретно закусили удила, –
Их скорость, на советской-то машине,
Сто восемьдесят, минимум, была.
Ну, это уже всё-таки на трассе.
У Витьки — от восторга зубы в пляс:
«Лети, мой конь! Пустыми восвояси
Мы точно не вернёмся в этот раз!»
Витюха, я скажу, совсем не рохля,
Он точно знал, какой он выбрал путь,
И радио само собой заглохло,
Кобзон решил немного отдохнуть.
Ну да, теперь какие трали-вали?
Уже из-под колёс, вон, чёрный дым!
Витюха крикнул: «Нас расшифровали!
Ну, всё, вперёд, а после поглядим!»
Они на хвост «восьмёрке» этой сели
И мчались вслед за нею по шоссе,
Они, как очумелые, летели
По скоростной, по левой полосе!
Никто и не рассчитывал особо
На этот неожиданный аврал.
Догнали, поравнялись! «Смотрим в оба!
Блокирую!» — Витюха заорал.
И Вовку ослепило на мгновенье,
И чиркнуло чего-то возле лба,
Когда в окошко с заднего сиденья
По ним пошла прицельная стрельба!
Хлопок! И звон стекла! И снова вспышка!
И впереди подъём высок и крут.
«Тарань их, Витька, бей, иначе крышка!
Они сейчас нам головы снесут!»
И самолётный след — клинок кровавый –
В лучах заката ярко полыхнул,
И мой товарищ Витька резко вправо
Баранку, чертыхаясь, крутанул!
Удар! Крыло в крыло! И те, и эти
Летят, летят не вдоль, а поперёк!
Две кучи хлама — вон уже, в кювете,
И где там кто, сам чёрт не разберёт!
«Удав, горим! Держись! Не отключайся!
Рванёт, и будет некого спасать!
Полундра! Валим!» Тут, как ни старайся,
Словами это всё не описать.
Скорей, скорей, покуда взрыв не грохнул!
Все трое — Витька, Вовка и Удав,
Рванули через выбитые окна,
Остатки сил последние собрав.
Они к чужой машине подбежали –
К обломкам, что остались от неё.
«Эй, кто там? Выползай! Чего застряли?
Давай уже, отбегали своё!»
Но тишина. Ни слуха и ни духа,
Как будто пустота одна внутри.
«Один в отключке! Есть! Тащи, Витюха!
А ну, живее! сам там не сгори!
Под куст его, на листья!» Где другие?
Ушли — сквозь лес, ищи теперь свищи
Сто лет их днём с огнём по всей России
И на судьбу лихую не ропщи!
Попавший под раздачу пёс поганый,
Чья жизнь уже не стоит ни гроша,
Когда-то удиравший от Толяна,
Теперь в траве лежал, едва дыша.
(Толяну до сих пор всё это снится,
Как он над ним глумится, сволота,
Мол, никуда твой велик не годится,
Не тот артикул, серия не та!)
Он сам себе дорогу эту выбрал,
И пульс почти пропал, и взгляд застыл,
И «браунинг» девятого калибра
Зажат в руке. Да как он с ним рулил?
Машины искорёженные тлели,
Былую роскошь больше не вернуть,