И в небо искры блёстками летели,
Да и вообще, могло уже рвануть!
…Рвануло так, что Витька даже наземь
Из губ разбитых выронил мундштук,
И пополам согнулся старый ясень,
И ёлки стали чёрными вокруг!
И вперемешку — пепел, дым и пламя,
И, бледный весь, с башкою набекрень,
Удав вращал безумными глазами,
И Вовка с перепугу влез на пень!
Все живы, значит, всё не так уж скверно,
Хоть и пришлось рубиться напролом.
Вообще не очень это характерно,
Что Витька оказался за рулём.
Мне знатоки на это попеняют,
Что следователь — это сибарит,
Что он, как псих, на тачках не гоняет,
А в кабинете сутками сидит.
Но так бывало всё же не со всеми,
У нас в районе свой царил закон,
И по нему Витюха был на время
К оперативной теме прикреплён.
Я говорил уже, он не был робок,
И в пекло лезть без страха, по уму
С ребятами из розыска бок о бок
Начальники позволили ему.
Там на пятёрку меньше денег платят,
На пять рублей, но разве дело в них?
Сдержать его, когда дела покатят,
У них и сил не хватит никаких!
И он полез. Но тут другая сила:
Витюха вдаль уже куда-то плыл,
Его реально пулей зацепило.
Сам напросился — сам и получил.
Уже он полполяны кровью за́лил,
И парни так и сяк ему шарфом
Пробитое плечо перевязали:
«Ну что, домой? И этого берём!»
Да, этого, который только что их
Почти уже отправил на тот свет,
И слабый издавал какой-то шорох,
Они свезли в ближайший лазарет.
Там воинских частей вокруг навалом,
В одной из них и приняли его –
В санчасти Вовка встретил, так совпало,
Старинного знакомца своего.
А с «этим» было хуже, прямо скажем,
Поломан и помят, но вроде жив, –
Он, прежде чем в Бутырку был посажен,
Положен был под капельницу в «Склиф».
…На Витьке зажило как на собаке,
Четыре дня — и он опять в строю.
Нас снова Клещ собрал: «Ну что, вояки,
Прикинем диспозицию свою!
Опять чинить нам нашу колымагу –
Другой-то нет, и тех искать двоих,
Которые на дно сейчас залягут,
И взять их шансов нету никаких.
Ещё скажу вам: я не понаслышке
С наружным наблюдением знаком.
Расстреливать наружку — это слишком,
Я никогда не слышал о таком.
Я их приговорил в каком-то роде,
Переступивших красную черту,
Они при этом ходят на свободе,
Хреново — я скажу начистоту».
Витюха, зверь матёрый, стойкий воин,
«Так быть, — сказал, — ребята, не должно».
И Клещ был непривычно беспокоен,
И я глядел в раскрытое окно.
Фонарь вдали горел лиловый, как фингал,
«Такой вот, братцы, промежуточный финал, –
Наш Клещ качал своей седою головою, –
Стрелок лежит, куда-то в трубки там сопя,
И не понять пока, придёт ли он в себя,
И что он будет говорить? И где те двое?»
Одиннадцатая глава
Ну ладно. Сидеть можно долго
И тихо скулить в потолок.
Красивая чёрная «Волга»
Заехала в наш уголок.
И сразу пошли веселее
Печальные наши дела.
Подмога, как добрая фея,
Откуда не ждали, пришла.
Пронырливый, цепкий и ловкий,
Явился к нам как-то один
Начальник отдела с Петровки,
Серьёзный такой сукин сын.
Румяный, как спелая груша,
Он в отпуске так загорел,
Он трёп наш рабочий послушал,
Пустой кабинет осмотрел,
За шкаф заглянув, за портьеру,
Профыркал, подобно ежу:
«А если я помощь, к примеру,
По-дружески вам окажу?»
На фею-то он не похожий,
Он как-то поширше слегка,
Да в форму одетый, но всё же
Не зря наша дружба крепка.
Чтоб мыслить яснее и проще,
Он принял по стопке с Клещом,
Как будто в потёмках наощупь
Замок ковыряя ключом,
Зондируя так между прочим,
Мол, как там, чего, да куда:
«Пошепчемся, лясы поточим!» –
Обычная хрень, лабуда.
«Я долго болтать не любитель», –
Сказал ему Клещ, а в ответ:
«Стажёра в аренду возьмите,
У нас от него только вред!
Курсант милицейского ВУЗа,
Бывает и умным подчас,
Для нас он балласт и обуза,
А вам ничего, в самый раз.
Он мало чего понимает,
Его, если честно сказать,
Всего лишь одно занимает –
Дадут ли ему пострелять?
Он внутренне, в личностном плане,
Похожий на батьку Махно,
Которого нам на экране
Артисты играют в кино.
Вы все тут народ горделивый,
Спецуха, особая стать,
Какого-то там конструктива
От вас не приходится ждать.
Я к вам прикатил наудачу».
«Послушай, — сказал ему Клещ, –
Сейчас я тебе обозначу
Одну интересную вещь.
Мы — следствие, вот мы и ценим
Холодный и трезвый расчёт,
Поскольку к поставленным целям
Он нас напрямик и ведёт.
Другой я картины не вижу.
А опер, он всё же, скорей,
Ты как ни пинай его, ближе
К артисту по сути своей.
К стилистике этой серьёзно
Я вряд ли смогу отнестись.
Забудь их, прошу тебя слёзно,
Анархию и артистизм!
Чтоб попусту парня не мучить,
И нам от него не рыдать,
Не абы куда его лучше,
А к сыщикам в розыск отдать».
И вот, протянув ему лапу,
Полкан наш промолвил, Потап,
Ну, в смысле полковник Потапов,
Что он в педагогике слаб.
«Сказали, что ты безрассуден,
Я справки успел навести,
Воспитывать точно не будем –
Сказал он стажёру, — учти:
У нас тут с романтикой туго,
Забрось её лучше, сынок,
Подальше куда-нибудь, в угол.
Здесь пашут и падают с ног.
Долой разговоры пустые,
Лишь глотку щекочут они.
Инструкции будут простые:
Впрягайся и лямку тяни!
Желаю успешной карьеры,
Регалий тебе и наград!»
А дальше уже про курьера,
Который гонял в Ленинград,
Про камешки в общем и целом
Потап рассказал свой рассказ,
И что под особым прицелом
Вокзал Ленинградский у нас,
Что планы свои втихомолку
Меняет курьер этот наш,
Вот только что дали наколку –
Он в новый собрался вояж.
«Нам даже прислали приметы,
Но с личным составом беда –
Народа свободного нету,
Кто мог бы поехать туда.
С людьми, прямо скажем, не очень,
Не самый весёлый расклад, –
Одни отсыпаются с ночи,
Другие в засадах сидят.
Вот ты на вокзал и подскочишь,
А вдруг, наконец, повезёт?
С девчатами лясы поточишь,
На разный посмотришь народ.
Придурком побудь специфичным,
Мол, к родичам еду в колхоз,
А здесь, мол, хочу самолично
Увидеть большой паровоз!
Хлебальник разинь: ну и ну, мол,
Колёса-то как хороши!
Я даже такого не думал,
Хоть ты на нём землю паши!
В пальтишке задрипанном, рваном
Потрогай там окна и дверь,
Короче, прикинься болваном,
У нас таких любят, поверь!»
Стажёр об подошву окурок,
Зубами скрипя, загасил,
Дослушал спокойно и хмуро,
«А делать-то что?» — он спросил.
«Да, в общем-то, делать особо
Не надо тебе ничего,
Смотри потихонечку в оба,
И, может, увидишь его.
Я вижу — пацан не дурак ты,
Отделу нужна, не забудь,
Всего лишь фиксация факта,
Что поезд отправился в путь,
И в нём эта хитрая сволочь,
Курьер наш, проворный хорёк,
Отчалил, и Бог тебе в помощь,
Чтоб ты это дело засёк.
Глазами не шарь по нему там,
Мол, сволочь ты, плесень и слизь,
Постой там ещё полминуты
И сразу же нам отзвонись.
Ты должен, — сказал он стажёру, –
Спокойно его срисовать,
Не вздумай орать «Руки в гору!»
И ствол ему в рожу совать.
А то ведь у вас, молодёжи,
Как только врага увидал,
То сразу ему и по роже
Вот так вот с размаху и дал.
Ветрянкой какой-нибудь, корью
Так дети болеют порой.
Все правила писаны кровью.
Иди и учи их, герой.
Тут высшего нет пилотажа,
Два пункта запомни подряд:
Не лезь, куда старший не скажет,
И делай, чего говорят!»
«Да всё уже, понял, чего там, –
Курьер попытался привстать, –
Не надо меня идиотом
Заранее сразу считать,
А то я, как рыба на суше,
Верчусь на песке у ручья!»
«Сиди, — было сказано, — слушай,
Когда-то таким же и я
Отчаянным был и азартным
И малость немного дурным,
А кончил обширным инфарктом,
И, кстати сказать, не одним.
Пока голова не окрепла,
Ты сил понапрасну не трать,
Не лезь без напарника в пекло,
Чтоб кучкою пепла не стать».
«Не понял я ваших историй», –
Ответил стажёр невпопад.
«Не понял? Сходи в крематорий.
Там быстро тебе объяснят,
На кладбище можно, там тоже
Немало смышлёных ребят
Покоится с миром, но всё же
Не надо тебе в этот ряд
Без крайней нужды становиться,
Ищи себе правильный путь,
Зарезанной курицей-птицей,
Подстреленным зайцем не будь!
И помни ещё: их навалом,
Придурков вокруг и растяп».
Порезан был, позже узнал он,
И трижды прострелен Потап.
Не ради какой-то забавы
Потап это всё говорил.
Однажды во время облавы
Напарник его не прикрыл.
Уж лучше вообще в стороне бы
У стенки стоял, словно стул,
Он даже и трусом-то не был,
Не вовремя просто зевнул.
Короче, теперь у Потапа
Душа, как зашитый карман.
Мозгов не теряй тот растяпа,