Тут нужен опер умный и лихой.
Нормальный доброволец если будет,
То вроде шанс маячит неплохой!
Придётся же, однако, всяко-разно
Вертеться перед ними и вилять,
Но есть один вопрос отнюдь не праздный:
Кого отправить дурочку валять?
Кому её исполнить, эту сказку,
Что вот, мол, типа, крупный оптовик
Затариться приехал под завязку,
Живой контакт наладить напрямик?
Хоть мы тут далеко не полководцы,
Но мы должны одно усвоить впредь:
Мы не имеем права проколоться,
Там можно и на пулю налететь!
Не верю, — Клещ сказал — случайным людям,
Которым застит разум звон монет,
Внештатников рассматривать не будем,
За бабки перекрасятся в момент!
Легенду про барыгу с крупным налом
Мы втюхать очень грамотно должны,
И чтоб они по собственным каналам
Узнали про него со стороны!»
Да, главный козырь — нужная легенда,
Тут спора никакого даже нет,
Работа внутрикамерных агентов –
Фундамент наших будущих побед.
А дальше целый месяц по крупицам
Легенда создавалась. Дело шло.
Но надо уже было торопиться –
Разбои продолжались, как назло.
И грабежи, и кражи — всё как раньше,
Казалось, враг все раны зализал
И вновь мечтает, сволочь, о реванше
И снова свои зубы показал!
Вот тут нам, хоть он гордый и спесивый,
Центральный аппарат сумел помочь,
Спокойно, методично, без надрыва
Он пряжу свою плёл и день и ночь.
Петровка поработала на славу,
Что даже из Матросской Тишины
На волю от воров пошла малява:
«Нормальный. Наш. Расслабьтесь, пацаны!»
Ушастый по своим каналам лично
Успел проверить, как оно чего,
Пробил, что мог, и, в принципе, логичной
Картина получилась у него,
Что, мол, на горизонте свет забрезжил,
Какой давно уже им не светил,
Что есть, мол, человек один заезжий,
На пару дней в столицу прикатил.
Тут кто к кому протаптывать дорогу
И шаркать ножкой должен наперёд,
Ещё вопрос. Он всё-таки помногу
И золото, и камешки берёт!
Куда он их потом, кому сбывает –
Вопрос уже, как водится, не наш,
Он, кстати, даже цены не сбивает,
Нормальный, стойкий, правильный торгаш!
У нас же были тонкие расчёты,
Мы перебрали всех до одного,
Нам надо было нашего кого-то
Отправить на разведку. Но кого?
Витюха рвался в бой: «Меня пошлите!
Я разберусь во всём на раз-два-три!»,
Но мудрый Клещ, отец наш и учитель,
Ему сказал: «Отставить! Не дури!
Ты умный, ты мозгов своих не про́пил,
Но наломать способен много дров,
Ты следователь всё же, а не опер,
Хоть и покруче многих оперов».
Они с Потапом кастинг учинили,
Просеяли пятнадцать человек.
Всё без толку. Мелькнули, проскочили,
Сквозь пальцы утекли, как талый снег.
Никто и близко не соображает,
Как надо роль фарцовщика играть,
Когда, как волчья стая, окружает
Тебя чужая вражеская рать.
Они три дня судили и рядили,
Кого из добровольцев бросить в бой,
Но ничего в итоге не родили,
Чего-то как-то туго с головой.
Потом — финальный раунд. Утром рано
Они засели вновь на шесть часов.
Они в итоге выбрали Толяна.
Дела не ждут. Пора, в конце концов.
При некотором общем пофигизме
Он умудрился фруктом стать таким,
Что из любой воды по ходу жизни
Выходит относительно сухим.
Он раньше был простым нормальным малым,
Он в областном трудился УВД
У чёрта на куличках, за Байкалом,
В каком-то там своем Улан-Удэ.
Ему всегда девчата были рады,
Вокруг него (он к этому привык)
Невест ходили целые армады:
Курлы-бурлы, красавчик, чик-чирик!
Мы вот они! И к ним, прибавив ходу,
Он щупальца тянул, как осьминог.
…Когда ты в эпицентре хоровода,
Земля порой уходит из-под ног!
Случайно так как будто, ненароком,
Но всё-таки ему же самому
Его любвеобильность вышла боком.
Сейчас я объясню вам, почему.
Я вам скажу, ребята, даже больше:
Он всех, кто рядом был, вгоняя в транс,
Не с кем-нибудь, с районной прокуроршей
Вступил в непозволительный альянс.
Конечно, погорел, а как иначе?
Он, как ни шифровался, всё же был
С поличным пойман у неё на даче,
Как раз когда к ней в спальню заходил.
Её супруг был бледен, как покойник,
Когда потом все фотки увидал, –
На генеральской должности полковник,
Он даже пить на время перестал.
Отец Толяна был в особой роли,
В номенклатуре местной состоял,
Он комитет партийного контроля
Бессрочно и бессменно возглавлял.
Но всё равно Толяну намекнули:
В столицу, в славный порт пяти морей,
В чём есть, пока тебя не тормознули,
Вали-ка ты отсюда поскорей!
Ведь ты ж туда при помощи папаши
Хотел на повышение идти,
Кто в министерстве, в главке честно пашет,
Тому открыты в жизни все пути.
А здесь ты с неожиданным авралом
Столкнуться можешь, с множеством хлопот.
Когда полковник станет генералом,
Тогда тебя ничто уж не спасёт!
Он с якоря, конечно же, сорвался.
Вокзал. Звонок. Последнее «прости!».
Он даже с нею не поцеловался,
Тут лишь бы только ноги унести!
Какой там главк, какая там Петровка!
Он был, в известном смысле, обречён, –
Как в лагерь трудовой, на перековку
Отправлен был на «землю» к нам в район.
Карьерный взлёт, увы, не состоялся,
Туман какой-то мутный впереди.
Толян обычным опером остался.
Вот так. А ты по бабам не ходи,
Не проработав тактику отхода,
Ещё и конспирацию забыв.
…Толян довольно быстро, за полгода
Вписался в наш рабочий коллектив.
Он не успел в столице примелькаться,
Он тут всего-то с нами пару лет,
Но по всему набору ситуаций
К нему вопросов не было и нет.
Он в лютый зной и в злую холодрыгу,
И днём, и ночью грудью на стволы,
Как бешеный, летел, бросался, прыгал
В любые щели, дыры и углы.
Он прикрывал своих, он знал, что делать,
Когда реально было горячо,
И нам, с кем он судьбу делил и делит,
Он подставлял сто раз своё плечо.
Да и в мозгу достаточно извилин.
Два года — как армейский карантин.
Ну подлинней. Он был у нас двужилен.
Нормальный, в общем, опер, не кретин.
И вот теперь он всяческие книги
Про артистизм обязан был читать,
Чтоб роль довольно крупного барыги
Свободно и естественно сыграть.
Он землю грыз, но дело шло не быстро,
И под руки, чтоб только не упал,
Заслуженного старого артиста
К нему привёл Потап, наш аксакал.
А тот вокруг поглядывал недобро
И на Толяна цыкал и шипел:
«Поймай его за шкирку, этот образ,
Иначе будет жалок твой удел!
Иначе в пять секунд тебя расколят,
Как только ты там скажешь пару слов,
А после прикопают в чистом поле,
И всё, мой друг любезный, будь здоров!
Да, ты не первый, с кем я занимаюсь.
Пока передо мною чистый лист,
И всякое бывало, я признаюсь,
Уж ты прости!» — сказал ему артист.
Он полон был то жалостью, то злостью,
Что у ментов хреново всё с башкой,
И даже в грудь Толяну тыкал тростью:
«Забудь уже! Не мент ты никакой!
Ты спекулянт, фарца, столичный фраер,
Ты беспринципен, жаден и хитёр,
И сам же удивлён, с судьбой играя,
Что на свободе ходишь до сих пор!
Ты мать продашь родную! — он долдонил, –
Бездельник! Гад! Барыга! Паразит!»
И как бы это всё одном флаконе
Толян обязан был изобразить.
Артист кричал, как резаный: «Не верю!
Вот если б Станиславский вдруг ожил
И к нам сюда вошёл, сквозь эти двери,
Он точно бы тебя сейчас прибил!»
Вот так его терзали две недели,
И, как ни странно, корм пошёл в коня,
Когда ему из шёлка шарф надели,
Он не узнал ни Витьку, ни меня,
Мол, что за шелупонь тут под ногами
Мотается в дешёвых пиджачках!
Он в образе уже был, а не с нами,
Витал себе в каких-то облаках.
И, хоть начальство чётко понимало,
Что наш Толян на правильном пути,
Артист им объявил, что это мало,
Что надо лоск последний навести.
Весёлое, я помню, было лето,
Толян с унылой мордой набекрень
Уроки брать в театре Моссовета
На Маяковку ездил каждый день.
Про морду набекрень понять несложно,
Наш друг уже реально охренел.
Пора идти на дело. Сколько можно?
Как ни крути, он многое умел!
На подставного ряженого лоха
Уже совсем и не был он похож,
Его там наблатыкали неплохо,
Он был по-настоящему хорош.
Там увильнуть никто и не пытался, –
Тот самый бесноватый генерал
За нас, где надо, полностью вписался
И эти курсы организовал.
И со словами: «Клювом там не щёлкай!
А, если что, Господь тебя спаси!»
Толяна напоследок втихомолку
Гримировали лучшие спецы.
Ну вот и час настал. Пора на дело.
Высотка. Холл в подъезде. Чистый пол.
И три звонка условных прозвенело,
Когда он кнопку нужную нашёл.
Толян в душе романтик, тихий лирик,
Но в нём торгаш проснулся, верь, не верь,
Когда ему со скрипом отворили
Ничем не примечательную дверь.
И он вошёл, вальяжно этак глянул, –
«Ну что, привет серьёзным господам!» –
Кивнула ободряюще Толяну
Довольно симпатичная мадам.
Через карман запас казённых денег
Толян сердечной мышцей ощущал,