И, если он себе сломает шею,
В траву с балкона рухнув наповал,
Я чёткую позицию имею,
Что лично я его не убивал!»
«Да, мать честная, ты меня растрогал! –
Сказал Толян, — у всех своя судьба.
Отелло, ты продвинутый, ей-Богу,
Давай с тобою выпьем за тебя!»
Ну что, обмыли сделку, посидели.
Добавка есть. Объём не так уж мал.
У всех в душе истома, слабость в теле,
Отелло даже в кресле задремал.
«Он добрый, хоть на вид бывает грозный, –
Дианка промурлыкала любя, –
А ты вот знай, что это всё серьёзно,
Что я имею виды на тебя!»
Толян её к столу увёл, на кухню.
Она ему: «Огонь моей души
Насчёт тебя горит и не потухнет,
Все средства в этом плане хороши!
Да, Жорка мой — мужик не из последних,
Но общий ход вещей неумолим,
Что скупщик, он главнее, чем посредник,
И как мне с этим чёртом быть моим?
В его активе подвигов немало,
Он, хоть и спит, но он в меня влюблён,
Но, если чисто по функционалу,
Ты перспективней выглядишь, чем он.
Ты промышляешь делом этим хлебным,
Что хоть сейчас иди к тебе учись!
Мы в личном плане можем и в служебном
Сработаться с тобою и сойтись!»
Нет, не сказать, чтоб челюсть у Толяна
Отвисла сразу так уж до колен,
Но он сказал: «Прости, моя Диана,
Я вежливо спрошу, как джентльмен, –
Ты правда вероломная такая?
Ведь это же цинично, ты чего?
Выходит, ты, себя превозмогая,
Ласкаешь ухажёра своего?»
Она в ответ: «Князь Мышкин — он циничный?
Я понимаю, ты его не знал,
Но Яковлев, артист наш, самолично
Его по телевизору играл.
Он там красавчик, вроде Аполлона,
При том, что не ворует и не врёт,
Не надо на него катить баллоны,
Что якобы он полный идиот!
Сам классик Достоевский благосклонно,
Что слов на ветер даром не бросал,
Одноимённым фильмом вдохновлённый,
Его в своём романе описал.
И этот образ в сердце берегу я
И никогда практически не вру,
А, строго говоря, и не ворую,
Лишь камни на комиссию беру.
В моей душе мотив звенит упрямый,
Как тонкая серебряная нить:
Прекрасный человек с прекрасной дамой
Всегда найдёт, о чём поговорить!
Вот мы и говорим сидим с тобою.
Хоть ты глаза немного и залил,
Меня своею хваткой деловою
И пиджаком из кожи впечатлил!
Вот как тот князь нисколько не циничен,
Поскольку режет правду напрямик,
Вот так и я. Да, ты мне симпатичен,
И я не сомневаюсь ни на миг,
Что мы делов с тобою наворотим,
А нет — так и гори оно огнём!
За первый ряд уплотим в самолёте
И в Крым, где море синее, махнём!
Да, я про Жорку помню, каждый знает,
Что здесь моя позиция тверда:
Хоть он несправедлив ко мне бывает,
Но я его не брошу никогда.
Мы, бабы, за мужчин своих в ответе,
Пусть даже за придурков и жлобов,
И потому у нас в приоритете
Заместо справедливости — любовь!
И мы по ним печалимся и плачем,
Что лиха им приходится вкусить,
И мы в тюрьму им носим передачи,
А кто ещё им будет их носить!
Пусть даже он ослабнет, околеет,
Или вообще, чтоб лишнего не знать,
Альцгеймером внезапно заболеет,
Я буду всё ему напоминать!»
«И много у тебя таких в резерве? –
Толян уже немного ревновал
И думал: «А чего я в этой стерве
Нашёл, чтоб быть сражённым наповал?»
Она зажгла лениво сигарету:
«И всё-то тебе сразу расскажи!
У нас, у женщин, есть свои секреты,
Чего тебе? Живи и не тужи!
Да, тут одна хреновина сплошная,
Но жизнь у нас большая впереди,
И я тебя когда-нибудь поймаю,
И ты ещё прильнёшь к моей груди!»
…Любовь и долг — как Сцилла и Харибда,
Поди ты между ними проскочи,
Поди узнай, где правда и где кривда,
И где они, от истины ключи!
Толян сказал: «У госпожи Фортуны
Не безлимитный всё-таки кредит
Для нас для всех. А кто на это плюнул,
Тот сам себе в итоге навредит!
Лишь тот живуч, кто фокус держит зорко
И слышит каждый шорох за спиной!
Представь на миг, что друг тебя, твой Жорка,
В объятиях застукает со мной.
И всё, и смерть. Одумайся хотя бы,
В уме соотнеси раскладку сил –
Он культурист, качок, а ты лишь баба,
Чего б я о тебе ни говорил!
Она в ответ взбрыкнула, как кобыла:
«Я в сектор для толкания ядра
Ещё совсем недавно выходила
Откалывать крутые номера!
На тренировках тяжести толкая,
Я быстро и легко вошла во вкус,
И потому здоровая такая
И ничего на свете не боюсь!
И, если вдруг захочет кто расширить
Ко мне набор претензий — не беда,
Ему ядром в лобешник запузырить
Ей-Богу, не составит мне труда!
Да и вообще, на случай крайней меры
Ядро — снаряд увесистый такой,
Я после окончания карьеры
Всегда его имею под рукой.
И, хоть насчёт тебя вопрос открытый,
Но я, однако, зная свою прыть,
В другие твои скорые визиты
Уж как-нибудь смогу его закрыть.
К погоне подготовиться получше
Уже сейчас активно я хочу.
Посмотрим, как ты справишься, голубчик,
Когда я антресоль заколочу!»
…У нас в Советском, помнится, Союзе,
За классиком любили повторять:
Широк, мол, человек-то, я бы сузил!
А я бы вот не стал его сужать.
Я, автор, что подумал? Что Диана
На светлой стороне бы быть могла,
Сожги она при помощи Толяна
Мосты свои и пристани дотла.
В ней всё же есть здоровое начало.
Вот этим-то она и широка.
Ещё и здорова. Уже немало,
Чтоб счастье своё строить на века.
Я думаю, доходчиво изложен
Мой главный тезис. Вот я здесь о чём:
Широкий человек не безнадёжен,
Когда судьба свела его с ментом!
И, если не дразнить его скотиной,
А шанс нормальный всё же ему дать,
Он со своею тёмной половиной
Уж как-нибудь сумеет совладать –
С той, что всегда покрыта чёрным цветом, –
Чего там, не солить же её впрок!
И режь её! А светлая при этом
Останется, поскольку он широк!
(Вот так вот к Солнцу светлой стороною
Повёрнута Луна в любой момент,
И ты ещё поспорь поди со мною,
Что наше Солнце — это тоже мент!)
Итак, ребята славно посидели,
Толян в уме прикинул весь расклад
Насчёт объёмов, как на самом деле
У них дела с товаром обстоят.
Барыги на подряде, шайка-лейка,
Не вычислили вроде бы его,
Луна в окошке жёлтой канарейкой
Смотрелась очень даже ничего.
Певец в магнитофоне, Элвис Пресли,
Звучал не хуже даже, чем Кобзон,
Отелло, чёрт ревнивый, в мягком кресле
Досматривал, храпя, десятый сон,
Под столиком журнальным кот мурлыкал,
Который, ясный перец, не зачах,
Бездомный в прошлой жизни горемыка,
На сладких отожравшийся харчах.
И в это их секретное подполье
Ты с улицы поди ещё пролезь.
Но этот факт — подмога и подспорье,
Что главный пункт раздачи — это здесь!
Подспорье — что теперь всё стало ясно:
У них центральный узел, терминал
На этой самой хате распрекрасной.
Толян-то даром время не терял.
Пока он от Дианки бегал-прыгал,
При том, что сам же импульс ей и дал,
Он общую исходную интригу
Насчёт конечной цели соблюдал.
А ты чего подумал, мой читатель,
Что мент, он может только выпивать
И к бабам приставать, когда некстати
Таблетка начала ослабевать?
Нет, ты не прав. Он был предельно собран.
Один неверный шаг, и всё, каюк!
Он был в своих очках похож на кобру,
Он очень чётко видел всё вокруг.
Он знал всегда по ходу подготовки:
Они здесь тоже все не дурачки,
И он, идя сюда, для маскировки
Надел с простыми стёклами очки.
Он там шнырял и шастал между делом,
Чтоб просто так на месте не сидеть,
И даже за портьерою успел он
Ларец полуоткрытый разглядеть.
В нём россыпи рубинов и агатов,
И бриллиант, и даже не один,
Бог знает сколько будет в нём каратов,
И оникс там, и красный турмалин.
Так вот, ларцов, шкатулочек подобных
Там было, прямо скажем, пруд пруди.
Толяну стало даже неудобно:
А что с ней будет дальше впереди? –
С красоткой этой ветреной и шалой,
С сердечным другом в образе врага?
Ведь всё-таки меж ними пробежала
Не молния, так вольтова дуга!
Да, здесь не всё так строго однозначно,
Там, может, целый клад под шелухой,
Да и Отелло, муж её внебрачный,
По ходу дела, парень неплохой.
Он всё же был вполне гостеприимен,
Он за добавкой бегал в гастроном.
Да, нелегко Толяну будет с ними
Лицом к лицу увидеться потом.
Вот так, ребята, в этом есть проблема
Для сыщиков в любые времена.
Какие ни придумывай ты схемы,
Работа под прикрытием сложна.
И, хоть какой железный человек ты,
Тут вовсе не простое баловство!
Когда вошёл в доверие к объекту,
Тяжёлым будет выход из него.
И, как бы кто тут спорить ни пытался,
Тебе уже и белый свет не мил,
Когда ты с ним душевно побратался,
А после в каталажку засадил!
Читатель, ты, наверно, догадался,
Что я Толяну ставлю высший балл,
Он там у них отнюдь не прохлаждался
И рюмки беспричинно не сшибал.
И я скажу без лишнего занудства,
Чтоб всем уже понятно было тут:
Безудержное пьянство и распутство
Советские менты не признают!