Дефект у меня речевой.
А вот изъясняться стихами –
Вообще проще нет ничего.
Я здесь для того и отвлёкся,
Чтоб вспомнить родимый причал.
Я в юности секцию бокса
Почти каждый день посещал.
И вследствие этого факта –
Какой-то в башке моей звон,
Чего-то там сдвинулось как-то,
И мною открытый закон
Для умников разных, всезнаек
Озвучивать мне не впервой:
Поэт — это тот же прозаик
С отбитой слегка головой!
Ну вот я и буду стараться
Большой огород городить.
Таких литераторов, братцы,
Не следует строго судить.
Душа моя настежь открыта,
Посмотришь вот так на просвет,
И видишь, что там крутизны-то
Особой-то даже и нет.
Чего уж, и дальний, и ближний,
Все знают, каков мой удел,
Я мало чего в этой жизни
Нормально освоить сумел.
Заводом командовать вроде
Немного могу, это да.
Не слишком порою выходит,
А то и вообще ерунда,
Когда в чугуне столько серы,
И фосфора, мать его так,
Что нет ни надежды, ни веры,
Что кончится этот бардак!
И будто бы в полночь глухую
Метель заметает мой след,
И воз мой, который тащу я,
Буксует, и сил больше нет,
И совесть меня, словно сабля,
Кромсает: «Чего ты? Давай!»,
Поникла когда и ослабла
Седая моя голова,
И в ней не мозги уж, а тесто,
И нету в душе куражу,
Сюда я, на это вот место,
Спустя тридцать лет прихожу.
И вместо полезной глюкозы,
Которая слаще, чем мёд,
Я просто смотрю на берёзы,
А после иду на завод,
Включая мозги, между прочим,
И так начинаю пахать,
Что боссы уже мне не очень
Хотят …й напихать.
Спасибо им, белым берёзам,
Что могут меня излечить.
Всё ясно с моим этим возом:
Тащить мне его и тащить.
Но это совсем про другое
Беседу свою я веду,
Про то, что творится со мною
В две тыщи двадцатом году.
Сложилось. Могло не сложиться.
Вернёмся, однако, назад,
К моим дорогим сослуживцам,
Что рядом, на брёвнах сидят.
Удав мне по-дружески в спину
Тихонько локтём саданул,
Поближе стопарь пододвинул:
«Ты что там, Серёга, уснул?
Пускай даже пустишь слезу ты,
Не выйдя в большие тузы,
Берёзы твою крутизну-то
Как раз и поднимут в разы!
Как будто бы сладкая нега
Накрыла тебя, но смотри:
Стажёр за добавкою сбегал.
Сиди хоть всю ночь до зари!
Финальный аккорд эпопеи:
Он вот он: хоть враг не дурак,
Но мы, видит Бог, не тупее,
И наша взяла, как-никак!
Уже не стоим на ушах мы!
Довольно!» И, словно в ответ,
Стажёр из ракетницы жахнул
Во славу грядущих побед!
О! девушки к нам! Да какие!
По виду — так полная рвань.
И что теперь? Вряд ли другие
В такую зайдут глухомань.
Они присоседились с края,
Озвучив свои имена:
«Я — Чайка, кликуха такая!
А я — так и вовсе Волна!»
У них на двоих — три фингала,
И то хорошо хоть не шесть,
Не слабо их жизнь потрепала.
Ну ладно, какие уж есть.
Витюха, конечно же, рожу
Скорей отвернул в уголок,
Что, типа, маркизам негоже
С такими вступать в диалог.
А нам ничего, мы попроще,
Чего там, девчата, гуляй!
Володька из банки наощупь
Им пива налил через край,
А всё потому, что стемнело
На этих задворках Земли,
Но сразу наладилось дело,
Когда мы костёр разожгли!
Как в море подводная лодка,
Вдали ясный месяц плывёт,
И песней весёлой Володька,
Как шпагой, пронзил небосвод.
Ну, это он так, понемножку
Размялся, проверил вокал
И тут же губную гармошку
Для пущего кайфа достал!
И вот уж невидимый некто
Внезапно, по зову души,
Включил на пригорке прожектор
И крикнул: «Кудрявый, пляши!»
Ну, это ко мне, я кудрявый,
Эх, братцы, была не была!
Бывает, скачу я на славу
Не хуже любого козла!
Мой выход! Гармошка играет!
Вперёд! Раз-два-три, понеслась!
Теперь-то уж точно я знаю,
Что встреча друзей удалась!
Две тётеньки — Чайка с Волною,
Печаль разнося в пух и прах,
«Цыганочку» пляшут со мною –
Две шмары с бычками в зубах!
За ворот схватив, за фуфайку,
Росточком-то сам хоть и мал,
Психолог вдруг взял, да и Чайку
Подбросил, но, правда, поймал!
И, шаря у нас под ногами,
Приняв эстафету от нас,
Прожектора луч вместе с нами
Пустился, не выдержав, в пляс!
Володька, Сергуня, все наши
Не чуют уже даже ног,
И к нам заявился, и пляшет
Мужик, что прожектор зажёг!
Вот так оно в жизни бывает!
Народ, я люблю тебя! Шпарь!
Один в нас огрызком пуляет,
Другой зажигает фонарь!
«Гуляйте!» — ощипанный, куцый,
Нам грач прокричал с высоты, –
Менты, мол, сюда не суются!
Да ладно, мы сами менты!
Ну что? Мы под музыку Вовки
Плясали часа полтора,
Мы вили из Вовки верёвки:
«Играй! Ать-два левой! Ура!
А ну-ка, ещё вдарим, вмажем
На зависть любому врагу!»
Хозяин прожектора даже
Взмолился: «Устал! Не могу!»
Вообще-то он на ногу быстрый,
Он нам из бытовки своей
Принёс бормотухи канистру –
Кто хочет её, тот и пей!
Ну, мы-то всё больше по пиву,
А градусы чтоб повышать,
То это вопрос щекотливый,
И можно ли пиво мешать
С сомнительным крепким напитком –
С лосьоном, с аптечной бурдой,
Тут версий мудрёных с избытком,
Одна веселее другой.
И, кстати вот, к слову «берёза»
Я рифмы не знаю сильней,
Чем слово короткое — «доза»,
Что мы принимаем под ней.
(О пиве я — это святое,
О водке уже, на крайняк,
А всех этих дел с наркотою
Мой ум не приемлет никак).
И как эту дозу отмерить,
И как лакировка пойдёт –
В каком, наконец, интерьере, –
Ответственный нужен подход!
«Во-во, без него никуда нам,
Иначе ты сразу пропал, –
Жонглируя полным стаканом,
Наш новый знакомый сказал, –
Стезю свою каждый отыщет,
У всех нас свои рубежи!»
«Давай, мы сказали, дружище,
Садись, о себе расскажи!»
Хозяин прожектора этот
Хороший был с виду мужик,
Но что там в его голове-то,
Он сам до конца не постиг.
«Там мысли, — сказал он, — теснятся,
Как в бочке солёная сельдь,
Я понял, всё склеилось, братцы,
Что мент — это жизнь, а не смерть!
Три года, а то и четыре
Я чувствую скрежет в мозгу:
Случится чего-нибудь в мире,
И я свой прожектор зажгу!
Не ждал я, что так оно будет,
Я думал, что всё уж, кранты,
А тут вон нормальные люди
Пришли, да ещё и менты!»
Какая-то смутная горечь
Была у него на душе.
«А как тебя звать-то?» «Егорыч».
«А где ты живёшь?» «В шалаше».
«Да ну? Не бывает такого!»
«Бывает. Газеты всё врут,
В которых об этом ни слова.
Да тут и в землянках живут.
Судьба, что трясёт по ухабам,
Давно уже мне не мила.
Я раньше работал прорабом,
Здесь стройка большая была.
Но кто-то её заморозил,
Хоть вешайся к чёрту со зла,
Да вот хоть на этой берёзе,
Что к свету сквозь тьму проросла.
И мир мой на паузе замер,
И где уж там быть на плаву?
Ну вот я и запил с бомжами,
Да так вот средь них и живу».
«А дальше-то что?» «Да всё то же.
Но Чайка с Волной говорят:
Надейся и жди, и, быть может,
Пойдёт наше дело на лад.
Однажды большая работа
Кипеть будет даже и тут,
Мы всё обустроим в два счёта,
Когда нам отмашку дадут.
Пчелиным закружится роем
Народ здесь, и мы, наконец,
И Дом пионеров построим,
И новый культурный дворец.
Серьёзных особых загвоздок
Как будто бы даже и нет,
И жизнь возродится, и воздух
Здесь песнями будет звенеть!»
«Эх, жизнь, стрекоза-вертихвостка! –
Прорезались Чайка с Волной, –
Одну небольшую загвоздку
Нельзя обойти стороной!
В далёкое прошлое мостик
Однажды привиделся нам,
Здесь раньше бульдозером кости
Ровняли с землёй по ночам.
Сейчас-то он старый и ржавый,
А в тридцать каком-то году
Бульдозер трудился на славу,
На полном работал ходу!»
«Нас не было даже на свете,
А кто-то с тех пор ещё жив, –
Сказала Волна, — он ответит,
Мол, быль это всё или миф.
Я с мамкой и папкой общалась,
По их выходило словам –
Что в землю уже не вмещалось,
Сгребали ковшом в котлован.
И краской ли нынче, извёсткой,
Пожалуй, что лишняя блажь –
Замазывать эту загвоздку,
Поди ты такое замажь!»
Какой-то хромой оборванец
Пришёл к нам окольной тропой.
Я видел хронических пьяниц,
Но этот совсем не такой.
Но, правда, нетрезвый немножко,
Морщинами лик испещрён,
Как шрамами. «Вот вам картошка,
Давайте её испечём!»
«А сам ты кто будешь, скажи нам!»
И хриплый в ответ хохоток,
Как ржавая брякнул пружина:
«Кто-кто, да никто! Дед Пихто».
Егорыч сказал: «Повезло вам.
Он, кстати, нисколько не врёт,
Что он Дед Пихто. Этим словом
Его вся округа зовёт.
Да ладно ещё, хоть не Пушкин.
Насчёт «повезло» поясню:
Обычно он с третьей чекушки
Заводит свою хреновню,
С улыбкою лёгкой, небрежной
На серых от пыли устах,
Что рухнет оно неизбежно,