— Ты должна подать на них в суд, — объявила Бобби, кивая так энергично, что очки соскользнули на кончик носа. — Я знаю одного адвоката…
— Нет!
— Но, Сидж, я звонила в приют по шесть раз на дню в течение двух недель после того, как Рэкс убежал, и каждый раз они говорили, что собака, подходящая под мое описание, не поступала. Они лгали, отдав Рэкса другим. Кто-то же должен за это ответить!
Си Джей поставила сок на стол.
— Никаких адвокатов, никаких судебных процессов. Все! Это окончательное решение. Рэкс счастлив, о нем хорошо заботятся, и его очень любят. Пожалуйста, давай не будем больше об этом. Это очень… болезненно.
Лицо Бобби сморщилось.
— О, девочка… — Она шагнула было к ней, но остановилась, когда Си Джей подняла ладонь в знак того, что с ней все в порядке.
Конечно, у Си Джей не все было в порядке, и Бобби прекрасно это знала. Она также знала, что Си Джей терпеть не может быть предметом сочувствия или беспокойства окружающих.
Расстроенная Бобби поправила очки и подавила вздох.
— Слушай, я должна идти. Журнал послал меня на интервью с жокеем, который обвиняет некую ассоциацию в возрастной дискриминации.
Си Джей молча кивнула, откусив от бутерброда, а ее соседка засуетилась в загроможденной комнате, собирая портфель, диктофон, камеру и другие атрибуты журналистской профессии.
Задержавшись у двери, Бобби перекинула ремешок портфеля через плечо, поправила волосы и бросила на подругу полный беспокойства взгляд.
— Все в порядке, Сидж? Я могу перенести это интервью…
— Все отлично, — заверила ее Си Джей. — Иди, у тебя работа. — Она произнесла это с самой ослепительной улыбкой, на которую была способна, и подняла стакан сока в знак прощания. — Покажи им, детка.
Бобби кивнула, улыбнулась и выскользнула за дверь.
Оставшись одна, Си Джей заставила себя доесть безвкусный бутерброд. Еда для нее была скорее ритуалом, чем удовольствием. Ее телу нужна была пища, хотелось ей этого или нет. В данный момент ее желудок болел, голова раскалывалась и она сердилась на себя за чрезмерную эмоциональность.
Встреча с ее любимцем оказалась сладостно-горькой. Радуясь, что Рэкс жив и счастлив, Си Джей почувствовала и непреодолимую пустоту в сердце. В течение последних шести лет эта хитрая собака была ее неизменным товарищем и в шумных играх на лыжном спуске, и в занятиях серфингом, и даже во время полета на воздушном шаре, который Си Джей и Бобби предприняли, чтобы собрать материал для статьи.
Рэкс был единственным существом на земле, принимавшим все причуды Си Джей. Никогда не критиковал, не хмурился, не ругался и не ворчал. Одним словом, это было тридцать фунтов безоговорочной любви и одобрения, а именно в этом Си Джей отчаянно нуждалась.
Но Лиза нуждалась в этом еще больше…
И Си Джей приступила к выполнению своего обещания отправить вещи Рэкса Мэттьюсам. Достав из кладовки коробку, она исследовала ее содержимое. Крошечные медальончики все еще висели на ошейнике Рэкса; вот его старый ошейник для тренировок и поводок; специальная мазь для кожи, папка медицинских осмотров, тщательно собираемых ею с того самого дня, когда она принесла его домой десятинедельным щенком; его любимые игрушки, пластмассовая летающая тарелка, которую он обожал; теплая попонка для холодной погоды, и, конечно, его любимый скейтборд.
Тут же были фотографии — хроника их совместной жизни, приключений, через которые они прошли вместе. Но снимки — это ее собственность, только ее. Они вызывали воспоминания — хорошие, радостные.
Воспоминания о путешествиях по горам и прогулках по парку, о теплом комочке в ногах ее кровати, таком успокаивающем, о срочном посещении ветеринара, когда оса ужалила язык Рэксу.
Воспоминания о теплой шерсти, холодном носе и влажных собачьих поцелуях, от которых она отбивалась, смеясь. Воспоминания о дружбе.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Проверка будет закончена к концу недели. — Перехватив телефонную трубку левой рукой, правой Ричард пытался разложить на столе сворачивающийся в трубку лист ватмана с проектом. — Изменения, которые вы предлагаете, не должны сильно повлиять на стоимость…
— Папа!
— Я прогоню новую информацию через компьютер. Данные будут готовы…
— Па-а-па-а!
— …через пару дней. — Ричард вздохнул, когда Лиза вошла в небольшую комнатку, служившую ему кабинетом. — Слушай, Джей, я перезвоню попозже, ладно?.. Спасибо.
— Рэкси не хочет играть со мной, — объявила Лиза, как только он положил трубку. — Он не хочет, чтобы я его наряжала, не хочет играть со своим мячиком и вообще не хочет ничего делать, а просто сидит в дедулином кресле с этой дурацкой куклой во рту и смотрит в окно!
Ричард повернулся на стуле и потер затекшую ногу. Как только он открыл рот, чтобы ответить, послышался звон старинных часов, стоящих и висящих повсюду. Ричард любил часы, особенно старинные, с богатыми украшениями, позолоченной гравировкой и замысловатой резьбой по дереву, выполненной художниками-мастерами. Коллекция подобных сокровищ доставляла ему огромную радость, и он мог часами возиться с ними.
Через минуту часы затихли, и Ричард сосредоточил свое внимание на хныкающем ребенке. Его голос был спокоен, но не особенно убедителен.
— Лиза, ты знаешь, что меня нельзя отвлекать во время работы.
Она оттопырила губу, скрестила руки на груди.
— Я хочу играть с Рэксом.
Тяжело вздохнув, Ричард притянул к себе дочь, посадил ее на колени.
— Рэкс не хочет сейчас играть, детка. Ему грустно.
Губы Лизы задрожали, затем сжались в гневе.
— Это все из-за той нехорошей женщины. Дедушка тоже так думает.
Ричард с трудом сохранил спокойное выражение лица. Богатый и властный Томпсон Маккейд любил командовать, но со своей внучкой был нежен, как впрочем, и его робкая, покорная жена. Ричард считал своего тестя тираном, но всегда хранил это мнение при себе из уважения к памяти своей жены и потому, что не хотел лишать Лизу любви и внимания ее бабушки и дедушки.
— Я понимаю беспокойство твоего дедушки, крошка. Он сделает все, чтобы ты не грустила. Но ведь дедушка не видел мисс Морей и поэтому не может судить о ее поступках. Я думаю, она хочет как лучше для Рэкса и для тебя.
— Это неважно. Я ненавижу ее!
— Так нельзя говорить.
— Но я действительно ненавижу ее! Она хочет украсть мою собаку, и я хочу, чтобы она умерла.
— Хватит! Я понимаю, что тебе грустно, что ты сердишься, но говорить плохие вещи про людей, даже когда их нет рядом, нехорошо.
— Но это нечестно! — захныкала Лиза. — Рэкси — моя собака.
Вырвавшись из объятий отца, девочка спрыгнула с его коленей и пнула свернутый в трубку проект, свалившийся со стола.
— Рэкси был счастлив до того, как она появилась, а теперь не хочет есть, или играть, или делать что-нибудь… Ему больше не весело, и все это ее вина!
Словно в подтверждение она опять пнула несчастный проект, резко развернулась и вышла из кабинета. Через секунду хлопнула дверь ее спальни.
Ричард откинулся на спинку стула. Как ни странно, он чувствовал то же самое, что и его дочь. Он также заметил, что со времени неожиданной встречи с Си Джей Рэкс с каждым днем становился все печальнее и несчастнее. Бедный пес ничего не ел в течение четырех дней, и даже аккуратно сложенные в коробку игрушки, мячи и другие собачьи принадлежности, таинственным образом появившиеся у парадной двери, не улучшили его настроение. Напротив, пес становился все более мрачным; он бродил из комнаты в комнату, таская во рту несчастную куклу, потом возвращался на свой бессменный наблюдательный пункт у окна и печально смотрел на улицу, как будто ожидая возвращения своей хозяйки.
Вчера Ричард подумал, что подвижные игры в парке по соседству подбодрят Рэкса. В ту самую минуту, когда открылась парадная дверь, собака кинулась к тому месту, где раньше стояла Си Джей, затем пробежала по ее следу до обочины. Если бы Рэкс не был на поводке, то, без сомнения, побежал бы и дальше в поисках прежней хозяйки.
Ричард начал бояться, что собака заболеет и умрет от тоски. Надо было что-то предпринимать. У него уже созрел план, который Лизе, конечно, не понравится.
Студия танца находилась в уединенном и тихом конце шумной аллеи — обычно в таких местах располагаются бакалейные и книжные магазинчики или прокат видеокассет. Ричард припарковался и, на минуту задержавшись у стеклянного фасада студии, прочитал несколько объявлений о начале занятий классическим танцем, степом и так далее.
Он почувствовал внезапные угрызения совести.
Лиза всегда хотела заниматься балетом, но Ричард не мог ей это позволить, так же как и игры в мяч на детской площадке и другие занятия, требующие физических усилий, — все это могло спровоцировать новые приступы астмы.
Лиза была серьезно больна. Она дважды чуть было не умерла и была госпитализирована столько раз, что Ричард уже сбился со счета. Доктора надеялись, что ее состояние улучшится, когда она вырастет, но пока все было по-прежнему. Приступы начинались внезапно, без видимых причин, и очень быстро достигали угрожающей силы. Это были самые ужасные моменты в жизни Ричарда.
Мать Лизы не могла справиться с ужасом, беспомощно наблюдая, как ее единственная дочь постоянно находится между жизнью и смертью, и Ричард понимал страх своей жены. Он даже понимал ее чувство вины, что она дала жизнь слабому и болезненному ребенку. Но Ричард не понимал, как может мать, любая мать, разочаровавшись в себе, разочароваться и в собственном ребенке.
Несмотря на годы эмоционального отчуждения, в течение которых Ричард и его жена постепенно отдалялись друг от друга, он был потрясен ее смертью.
Теперь он смотрел на свое собственное отражение в стекле и снова ощущал горечь воспоминаний. Ричард знал, что боль никуда не уйдет. Он был плохим мужем. Но он сделает все возможное, чтобы не оказаться плохим отцом.
Расправив плечи, он решительно открыл дверь студии танца и шагнул в хаос.