его не разочарует. Но сожаление после покупки, как правило, быстро проходит, самые увлеченные коллекционеры помнят как свою неудачу только то, что упустили. По словам Эми Каппеллаццо из «Кристи», лишь очень немногие участники торгов звонят ей на следующий день с вопросом: «Не переплатил ли я?»
Покупка на торгах «Кристи» или «Сотби» – верное лекарство от подобных сожалений и страхов. Достаточно просто сказать: «Я купил этого „бэкона“ на вечерней распродаже „Кристи“» – и вряд ли кто-то осмелится критиковать вашу покупку или заплаченную за нее цену. Но если покупатель действительно расстроен покупкой, специалист аукциона порекомендует снова выставить ее на торги, выждав год или два, чтобы работа снова приобрела необходимый флёр «свежей» на рынке.
Иногда сожаление после покупки немного смягчается после оплаты. Когда калифорнийский коллекционер Эли Броуд купил картину Роя Лихтенштейна «Мне… мне очень жаль» (1965), изображающую заплаканную блондинку, за 2,47 миллиона долларов, ему пришло в голову, что он может расплатиться с аукционным домом картой «Американ экспресс». У миллиардеров очень высокие лимиты оплаты по картам. За эту покупку Броуд получил бонус в виде 2,47 миллиона полетных миль, тут же пожертвовал его местным студентам-художникам, а «Сотби» пришлось заплатить 1 % комиссии за перевод, что обошлось аукционному дому в 24,7 тысячи долларов из комиссионных в размере 227 тысяч долларов. «Сотби» почти сразу изменил правила и начал принимать карты для оплаты приобретений, цена которых не превышает 25 тысяч долларов (бонусных миль можно получить вполне достаточно для комфортного полета из Нью-Йорка в Лос-Анджелес).
У экономистов есть игры, моделирующие ситуацию аукционных торгов, где от всех участников требуется внимательно наблюдать за остальными участниками. Примером может служить игра под названием «сороконожка», часть экономической области теории игр, названная так за особенности рисунка игрового дерева.
В базовой версии игры «сороконожка» есть два игрока, A и Б, которые сидят друг против друга за столом. Судья, которого мы можем назвать «аукционистом», кладет на стол между ними 1 доллар. Игрок А может забрать доллар, и тогда игра закончится. Если А не берет доллар, аукционист добавляет еще 1 доллар и предоставляет Б выбор: либо взять 2 доллара и закончить игру, либо пойти дальше. Если Б пасует, аукционист добавляет еще 1 доллар и предлагает тот же выбор А. Денежный банк может возрастать до тех пор, пока он не достигнет заранее установленного лимита, известного обоим игрокам, например 50 долларов.
Поскольку Б гарантированно заберет 50 долларов в конце игры, благоразумный игрок А всегда захочет забрать банк в размере 49 долларов на один ход раньше. Зная это, Б, который предполагает, что А достаточно для этого благоразумен, захочет опередить его и взять банк с 48 долларами, и так далее до тех пор, пока мы не придем к выводу, что разумнее всего для А будет взять первый доллар и закончить игру.
Есть еще один вполне рациональный (но слишком уж оптимистичный) вариант исхода: где А рассчитывает довести игру до 50 долларов и договориться с Б разделить выигрыш, даже если они и не обсуждали этого заранее. Чтобы выигрыш действительно был разделен, каждый игрок должен обладать уверенностью, что другой рассчитал все так же, как он, и, главное, что чувство справедливости победит в нем жадность. С тем же успехом можно считать, что, если ваш конкурент обогнал вас на одном лоте, второй он из чувства справедливости уступит вам.
Что происходит на самом деле? Студенты или бизнесмены, играя в эту игру, почти никогда не останавливаются на начальных этапах. «Иррациональное» поведение, как полагают игроки, поможет добиться им большего, чем благоразумное и предсказуемое. При этом ни один из игроков не считает свое поведение неразумным, поскольку удовлетворение от успешного блефа и «победа» в состязательной игре являются частью награды.
Если в процессе «аукционист» тихонько побуждает А или Б оставаться в игре, оба игрока, как правило, увлекаются все сильнее и заходят дальше. «Подумайте хорошенько, вашего оппонента трудно счесть благоразумным, иначе он взял бы деньги намного раньше. Продолжайте играть, посмотрите, насколько больше вы сможете получить, прежде чем ваш оппонент опомнится!» И каждый продолжает играть, потому что на кону здесь больше, чем просто денежный выигрыш… Точно так же победа на торгах за триптих Фрэнсиса Бэкона или шелкографию «Оранжевой Мэрилин» принесет коллекционеру куда больше, чем тихая анонимная покупка у арт-дилера в галерее в соседнем доме.
Тайны аукционного мира
Аукционы творят новые ценности и возводят жажду обладания в культ.
Очень отрезвляюще бывает задуматься, что, покупая на аукционе, фактически платишь за что-то больше, чем оно достойно, по мнению сотен людей, собравшихся в зале.
Когда я впервые пришел на художественный аукцион в качестве полноправного участника, с пройденной регистрацией и табличкой в руках, меня сразу охватили некоторые сомнения. Действительно ли цены могут быть настолько высоки, как предполагает предварительная оценка? Не сотрудник ли аукционного дома этот сидящий по соседству мужчина в костюме от Armani, пытающийся подставными ставками взвинтить цены? Не получится ли так, что я просто почешу нос или поправлю очки в неподходящий момент и случайно приобрету картину по цене, которую не смогу заплатить? Позже для меня стало очевидно, насколько наивными были эти вопросы и как много вопросов куда более интересных, которые тогда просто не приходили мне в голову. Многое из того, что, как мне казалось, я понимал про устройство аукционного мира, прежде чем приступил к работе над этой книгой, я понимал либо не до конца, либо вовсе неверно.
Некоторые вещи об аукционах известны всем: зал, наполненный людьми, которые делают ставки, финальная цена лота, приемы и реплики аукциониста. Почти все, что за этим скрыто, от сторонних наблюдателей ускользает: кто на самом деле делает ставки, как устанавливаются эстимейты и резервные цены, какие ставки реальные, а какие подставные. Принадлежит ли выставляемая картина самому аукционному дому? Быть может, он гарантировал консигнанту определенную цену и таким образом имеет финансовый интерес в результате? Как получается, что дилеры – а иногда и коллекционеры, – отказывающиеся участвовать в торгах, иногда впоследствии становятся владельцами картины? Ответы на эти вопросы известны лишь представителям тайного мира аукционов.
Физическое присутствие участника торгов в аукционном зале не значит ровным счетом ничего, ведь на самом деле эта персона может представлять кого угодно. В процессе регистрации аукционный дом попросит будущего участника торгов предъявить удостоверение личности и подтверждения платежеспособности клиента, но это означает лишь, что от него требуется показать паспорт или рекомендательное письмо от банка. Получив табличку, участник имеет право вступить в торги за любой лот, хоть самый дешевый, хоть самый дорогой. Человек, предлагающий цену в зале, может быть при этом дилером или агентом, действующим от имени иного лица, а будущий владелец работы остается невидимым и анонимным.
Крайний случай анонимности – русский или азиатский покупатель, который по личным или политическим соображениям, а может быть, желая сэкономить на налогах, делает ставку через местного дилера, который затем делает ставку через западного агента. Анонимность может быть не единственным мотивом подобного поведения. Многослойная структура позволяет любому, кто желает искусственно взвинтить цену на работы определенного художника, тем самым повысив ценность собственной коллекции, сделать это с наименьшим риском быть узнанным. Случалось ли такое? Дилеры отвечают: «Ну разумеется». Аукционные дома утверждают, что не знают ни об одном из подобных случаев. Ну что же, это вполне может быть правдой.
До 1975 года трудно было даже с уверенностью сказать, был ли лот, выставленный на аукцион, на самом деле продан. Лоты, снятые с торгов, поскольку недотянули до резервной цены, тем не менее значились проданными, чтобы не портить произведению аукционную историю: в этом случае считалось, что резервная цена была близка к истинной стоимости. Сотрудники аукционного дома придумывали фиктивное имя несуществующего приобретателя, а работа записывалась как «проданная по резервной цене плюс комиссионные».
Истории «проданных» таким образом – то есть фиктивно – картин создавали плодородную почву для различных спекуляций. Например, дилер или коллекционер, владеющий пятью работами Роберта Раушенберга, мог отправить одну из них на торги с очень высоким резервом. Аукционист брал несколько ставок «от люстры», подводил к заданной резервной цене и фиксировал фиктивную продажу ударом молотка. Газеты сообщали о рекордно высоких ценах на Раушенберга, и на следующее утро цены в галереях на работы этого художника были уже значительно выше. Консигнант забирал картину обратно, заплатив 5 % комиссии (иногда сниженную до 3 %, а зачастую и вовсе до нуля), и с выгодой выставлял на следующие торги другую работу Раушенберга, а затем и еще одну.
Ставки (или покупка) с целью повышения цен все еще случаются. На лондонских аукционах «Кристи» и «Сотби» в 2007 году семья международных арт-дилеров Нахмад потратила 3 миллиона долларов на покупку пяти работ итальянского художника Лючио Фонтаны, известного монохромными картинами, иссеченными диагональными разрезами. Хелли Нахмад владеет арт-галереей на Медисон-авеню в Нью-Йорке; его двоюродный брат (которого также зовут Хелли) – галереей в лондонском Вест-Энде. Семья вступила в торги еще за четыре работы Фонтаны. В интервью «Форбс» Хелли сказал: «Это называется защита коллекции. У нас 100 работ Фонтаны, и если заплатить на аукционе много денег за одну его картину, другие сто теоретически тоже должны подорожать».