– Спасибо! – сказал мальчик и закивал, показывая, что он все понял.
– Молодец! А теперь пойдем, сядем за стол.
И мальчик снова сел, а Боб показал ему, как пользоваться ложкой. Поначалу пришлось непросто: мальчик так и норовил перевернуть ложку, не донеся до рта, и в итоге чуть ли не половина ужина перекочевала к нему на колени.
Но Боб и Джоан видели, что он старается изо всех сил, и вскоре убедились, что схватывает он быстро. С последними несколькими ложками мальчик справился на ура. А потом посмотрел на старичков и сказал:
– Спасибо.
– На здоровье, – ответил Боб. – Ты молодец. А теперь пойдем, я покажу тебе, как помыть миску и ложку.
За этим занятием Боб поинтересовался:
– А сколько тебе уже сравнялось, ты помнишь?
– Да, – кивнул мальчик. – Это я знаю. Мне три недели.
– Три недели?
– Да. И еще у меня два братика и две сестры. Им всем по столько же, три недели.
– Значит, вас пятеро?
– Да. Только я их уже давно не видел.
– Давно – это сколько?
– Несколько дней, – сказал мальчик, немного подумав.
– А где твои мама и папа?
– Под землей.
Боб и Джоан молча переглянулись: они знали без слов, что друг у друга на душе. Бедный сиротка от горя повредился умом. Должно быть, ушел из приюта и заблудился.
Мальчик не видел, как они обменялись сочувственными взглядами. Он смотрел на газету, которую Боб оставил на кухонном столе.
– Ой, смотрите! – радостно воскликнул он, тыча пальцем в фотографию на газетной странице. – Это же Мэри Джейн!
На снимке была новоявленная невеста принца. Принц познакомился с ней только позавчера, и они полюбили друг друга с первого взгляда. Теперь все газеты трубили наперебой о королевской помолвке.
– Она выходит замуж за принца, – сказал Боб. – Но ее зовут не Мэри Джейн. У принцесс таких имен не бывает.
– Ты, верно, с кем-то ее перепутал, – добавила Джоан. – И сегодня ты уже никуда больше не пойдешь. Время позднее. Мы постелим тебе постельку, милый, и переночуешь у нас. А завтра утром отведем тебя, куда положено.
– Я не знаю, куда мне положено, – смутился мальчик. – А то бы я сразу туда пошел.
– Слушай, нам все-таки надо называть тебя хоть как-то! – не выдержал Боб.
– «Хоть как-то», – повторил мальчик с таким видом, будто пытался запомнить.
– Да нет, он имеет в виду, что тебе нужно нормальное имя, – пояснила Джоан. – Ну, скажем… Каспар. Или…
– Криспин, – предложил Боб. – Это святой покровитель сапожников. Хорошее имя.
– Наверняка и у прачек есть своя святая, – нахмурилась Джоан. – Да только никто о ней и слыхом не слыхивал.
– Ну, будь это девочка, тогда конечно. Но он-то мальчик, так что…
– И то правда, – согласилась Джоан. – А что если… как ты думаешь… это будет совсем неправильно, если мы назовем его Роджером?
Когда-то давно они хотели назвать Роджером своего сына – если бы тот родился.
– Ну, это же только до завтра, – сказал Боб. – Думаю, ничего страшного.
– Малыш, – промолвила Джоан, положив руку на плечо мальчику. – Мы должны как-то тебя называть. И если ты не помнишь, как тебя зовут по-настоящему, мы будем звать тебя Роджером.
– Хорошо, – сказал мальчик. – Спасибо.
Они постелили ему в гостевой комнате. Джоан забрала одежду Роджера в стирку, а взамен дала ему старую ночную рубашку Боба, в которой мальчик чуть не утонул с головой, но это его не смутило. Он свернулся на постели клубком – точь-в-точь как крысенок, не хватало только длинного хвоста, чтобы им обернуться, – и мгновенно заснул.
– Что же нам с ним делать? – размышлял вслух Боб, протягивая рваную ливрею через каток для отжимки. – Вдруг он какой-нибудь дикарь? Вдруг он потерялся еще младенцем, а потом его вырастили волки? Или крысы. Как раз на прошлой неделе в газете было про одного такого мальчика.
– Чушь и вздор!
– Как знать? – не сдавался Боб. – Он ведь нам, почитай, прямо так и сказал: «Я был крысой!» Ты сама слышала!
– У крыс не бывает пажеских ливрей, – возразила Джоан. – И говорить они не умеют.
– Говорить он, может, и сам научился. Подслушивал людей из-за стенки. А ливрею мог с бельевой веревки стащить. Вот попомнишь мое слово, так оно все и было! Это дикий мальчик, и вырос он среди крыс. В газете чуть не каждый день о чем-то таком пишут.
– Старый ты дурак, – вздохнула Джоан.
Уборная
Наутро Джоан нашла мальчика на прежнем месте. Он крепко спал – но вся постель под ним превратилась в груду тряпок: обрывки простыней и одеял перемешались с перьями из растерзанной подушки.
Джоан едва не завопила во все горло: первое, о чем она подумала, – что кто-то забрался ночью через окно и напал на малыша. Но мальчик спал так спокойно и сладко посреди всего этого разгрома, что ей не хватило духу даже разбудить его и спросить, что стряслось.
– Иди посмотри, – позвала она Боба, и тот застыл на пороге с раскрытым ртом.
– Прямо как после лисы в курятнике, – пробормотал он.
На кровати не оставалось ни одной целой простыни, ни одного одеяла: все было разорвано на ленточки и присыпано перьями, будто снегом. Даже старая ночная сорочка Боба превратилась в лохмотья.
– Ох, Роджер, – вздохнула Джоан, глядя на тощее тельце, свернувшееся клубком на матрасе. – Что же ты натворил?!
Должно быть, мальчик крепко запомнил свое имя, потому что проснулся сразу же, как только его услышал. Едва открыв глаза, он тут же подскочил, свесил ноги с кровати и бодро заявил:
– А я опять есть хочу!
– Посмотри, что ты наделал! – сказала Джоан. – И о чем ты только думал?
Мальчик огляделся и с гордым видом ответил:
– Да, это было непросто, но я справился! Правда, тут еще много чего надо нажевать и порвать, но это я потом доделаю.
– Рвать вещи нельзя! – повысила голос Джоан. – Мне теперь придется сшивать это все обратно! У нас так не принято – рвать все на кусочки! Ох ты, господи…
Чем дольше она разглядывала постель, тем яснее понимала масштаб катастрофы. Столько работы! Она и за день не управится…
– Ты это сделал потому, что был крысой? – спросил Боб.
– Да! – кивнул Роджер.
– Ага-а, – протянул старик. – Так я и думал. Это все объясняет.
Но Джоан было не до его теорий.
– Какая разница, кем он был! Важно то, кто он сейчас! Ты больше никогда не будешь портить хорошие вещи, понятно? – выкрикнула она и, схватив мальчика за худенькие плечи, как следует встряхнула его – не больно, но так, чтобы он понял, что дело нешуточное.
– Пойдем на кухню, – сказал Боб. – Я тебе кое-что расскажу. Но сначала – еще один урок хороших манер! Ты огорчил Джоан. Значит, теперь ты должен попросить прощения.
– Простите, – сказал мальчик. – Я все понял. Простите.
– Ну, пойдем.
Боб взял его за руку, и мальчик пошел с ним, но как-то неуверенно, переминаясь с ноги на ногу. К счастью, до Боба вовремя дошло, в чем дело, и в уборную они успели в самый раз.
– Когда тебе опять приспичит, ходи сюда, – наказал Боб.
– Да, – кивнул мальчик. – Здорово придумано!
– А теперь – завтрак. И вот еще что. От сорочки, я вижу, не так много осталось, но ты хоть завернись в лоскуты. Нельзя разгуливать голым, это неприлично.
Усевшись за стол, Роджер смотрел, как Боб отрезает от буханки два ломтя и кладет их на решетку над огнем, чтобы поджарились.
– Сделаю тебе яичницу, – сказал старик. – Любишь яйца?
– Да, да! – обрадовался Роджер. – Спасибо! Яйца я очень люблю!
Боб разбил яйцо на сковородку, и Роджер изумленно разинул рот, глядя, как пузырится и брызжет белок вокруг блестящей золотой сердцевины.
– Ух, красотища! – выдохнул он. – Я никогда не видел, что у яйца внутри!
– А я так понял, ты раньше ел яйца.
– Ел, но было темно, – пояснил Роджер.
– Ты тогда был крысой? – уточнил Боб.
– Да. Я тогда был с братьями и сестрами. И мы ели яйца в темноте.
– Ну, тогда ясно, – невозмутимо ответил Боб и выложил яичницу на тарелку, а к ней – один из тостов, намазанных маслом.
Роджер едва сдержался – так ему хотелось наброситься на еду, – но все-таки вспомнил, что надо сказать «спасибо». Но как только с хорошими манерами было покончено, он вцепился в тарелку обеими руками, макнул голову прямо в яичницу, еще скворчащую от жара, – и тут же отдернулся, хватая воздух ртом. Глаза его блестели от слез, с кончика носа капал желток. Страшно расстроенный, Роджер повернулся к Бобу.
– Ох, да чтоб меня! Надо было тебе объяснить, как едят яичницу мальчики, – покачал головой Боб. – Ты, верно, забыл, что ты уже не крыса?
– Угу, – промямлил Роджер, сосредоточенно облизывая пальцы, которыми только что попытался вытереть лицо. – Лодки не было, вот я и решил поесть ртом.
– «Ложки», а не «лодки», – поправил Боб. – Но яйцо едят ножом и вилкой. Вот, смотри, как я делаю, и повторяй за мной.
Забыв про слезы и перепачканную желтком физиономию, Роджер старался как мог. Управляться с вилкой оказалось куда труднее, чем зачерпывать ложкой молоко, но всякий раз, когда мальчик в огорчении опускал руки, Боб говорил ему: «Поешь хлебушка!» И Роджер хватался обеими руками за тост, откусывал кусок и быстро-быстро жевал передними зубами.
– Мне нравится тост, – сказал он. – И яйцо.
– Вот и славно. А теперь слушай. Нужно выяснить, откуда ты взялся и есть ли кто-то, кому положено о тебе заботиться. Ведь сам ты о себе не позаботишься, ты слишком мал. И остаться здесь ты не можешь, потому что… Потому что у нас нет на тебя никакого права, понимаешь?
– А я хочу остаться здесь. Не хочу никуда идти.
– Ну… мы должны все сделать по правилам. Знаешь что? В Городском Совете сидят умные люди, они знают, как правильно. Вот к ним-то мы и пойдем.
– Да, это правильно, – согласился Роджер.
Городской Совет
Чтобы попасть в нужный кабинет, им пришлось подняться по роскошной парадной лестнице на самый верх, а потом еще пройти по обшитому деревянными панелями коридору. Боб и Джоан вели мальчика между собой и на всякий случай крепко держали его за руки: он то и дело как-то странно подергивался, словно хотел убежать.