– Тебе что, опять нужно в уборную? – спросил Боб.
Джоан на него шикнула – мол, разве можно говорить такие грубые слова, когда они в таком важном месте? – но Боб упрямо добавил:
– Бывает, что важнее уборной нет ничего на свете.
– Да нет, – ответил Роджер. – Я просто хотел попробовать это дерево на стенах, какое оно на вкус.
– Он и вправду чудной, – пробормотала Джоан, но все равно посмотрела на него ласково. Что ни говори, мальчонка выглядел славно: его каштановые вихры были аккуратно причесаны и смочены водой, чтобы не торчали во все стороны, ливрея – выстирана и отглажена, а черные блестящие глаза смотрели на все вокруг с живым любопытством.
В кабинете им пришлось сесть и подождать, пока дама, которая занималась потерявшимися детьми, заполнит какой-то бланк. Боб едва дождался – так ему не терпелось поскорее во всем разобраться.
– Наверно, по-хорошему, нам нужно было в кабинет, где занимаются нашедшимися детьми. Ведь мы нашли ребенка, а не потеряли. Да только такого кабинета тут не сыскалось, – объяснил он даме. – Вот мы и решили прийти к вам.
– Будьте так добры, сосредоточьтесь на подробностях, – велела дама и взяла остро-преостро заточенный карандаш из банки, в которой стояло еще с десяток таких же.
Роджер увидел, как ее рука приблизилась к банке – но уже не увидел, как она вернулась к бумаге. Стоило ему заметить карандаши, и он пропал. Он влюбился в эти карандаши с первого взгляда и по уши.
Дама наклонилась через стол, втолковывая что-то Бобу и Джоан, которые тоже подались ей навстречу, а рука Роджера между тем тихонько приподнялась и медленно, осторожно поползла к банке. Даже захоти он сдержаться, он бы не смог – как не может сдержаться собака, крадущаяся за угол к миске с кошачьей едой.
Тем временем Боб пытался понять, о чем толкует эта важная дама. Вытянув шею, он заглянул в бланк, который она продолжала заполнять.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Быть такого не может! Откуда-то же он пришел! Наверняка кто-то его уже ищет.
– Смею вас заверить, – процедила дама в ответ, – что мы ведем самые точные и аккуратные записи. В городе нет потерявшихся детей. Ни мальчиков, ни девочек.
– Ну а как насчет нашедшихся?
– Нашедшимися мы не занимаемся. Наша работа – потерявшиеся дети.
– Уф, – выдохнул Боб. – Что-то я совсем запутался.
– Вы его спрашивали, откуда он пришел? – поинтересовалась дама.
И все повернулись к Роджеру.
Тот поднял голову, явно довольный, что на него наконец обратили внимание, но вместе с тем слегка смущенный. Огрызок карандаша еще торчал у него изо рта, и мальчик быстро втянул его в рот и крепко сжал губы, как будто ничего не было. Но на губах и вокруг рта все равно остались пятна от красного грифеля, выдававшие его с головой.
– Что ты опять натворил, детка? – нахмурилась Джоан.
Роджер хотел было ответить, но у него был полон рот карандаша.
– Этот карандаш был собственностью Городского Совета, – сказала дама. – Мне придется взыскать с вас компенсацию.
Боб заплатил. Похоже, карандаши обходились Городскому Совету недешево. Роджер понял, что сделал что-то плохое, и как только проглотил последний кусочек, быстро сказал:
– Простите!
– Вот негодник! Очень мило, что ты помнишь о манерах, – сказала Джоан, – но вот в чем беда: просто сказать это – недостаточно. Надо еще иметь это в виду.
Мальчик посмотрел на нее с недоумением. Выходит, когда кого-то огорчаешь, одного «простите» мало? Нужно было сказать что-то еще? И что значит «иметь в виду»? Он растерянно перевел взгляд на Боба, затем – на важную даму за столом, но взрослые уже опять говорили между собой.
– Ну, должен же он был сказать хоть что-то, – рассудила дама. – Послушайте, я пытаюсь вам помочь, хотя это и не входит в мои обязанности. Я и так уже выказала вам немалое терпение.
Роджер поискал глазами терпение. Но он не знал, как оно должно выглядеть, и в конце концов решил, что речь о карандашах: ведь в банке их еще оставалось немало.
– Он говорит, что был крысой, – сказал Боб. – Не в том смысле, что считает себя крысой сейчас. Он говорит, что был крысой раньше. Вот и все, чего мы от него добились.
Дама уставилась на них, не скрывая отвращения:
– Если вы полагаете, что мне нечем заняться, кроме как выслушивать всякий вздор…
– Ладно, – сказал Боб. – Нет так нет. Больше мы вас не побеспокоим. – Он медленно поднялся. – Жаль только, помощи от вас – ни на грош, – добавил он, возвышаясь, как гора, за спиной малыша. – Что ж, доброго вам дня.
И старики, снова взяв Роджера за руки с двух сторон, покинули Городской Совет.
– Я что, здесь не останусь? – спросил мальчик.
– Нет, – сказал Боб.
– Это потому что я негодник?
– Ты хороший мальчик.
– Но Джоан сказала, что я негодник.
– Просто она была немного не в себе. – Боб нахмурился. – А теперь, кажется, и я не в себе.
Сиротский приют
От здания Совета было недалеко до сиротского приюта, так что они решили заглянуть и туда – чем черт не шутит! Но, подойдя, они увидели разбитые окна, растрескавшиеся кирпичи и дыры, зиявшие в черепичной крыше. Из окон повеяло неповторимым приютским запахом (лучшая часть букета состояла из вони старых окурков, вареной капусты и немытых тел), а со второго этажа донеслись чьи-то безутешные, горькие всхлипы. Боб и Джоан переглянулись и покачали головами. Все было ясно без слов. Крепче сжав ладошки Роджера, они повернулись и пошли прочь.
Полицейский участок
У входа в полицейский участок горел синий фонарь, а внутри за столом сидел дежурный сержант. Роджер с интересом разглядывал все: разъяснительный плакат о колорадских жуках, фотографии преступников в розыске, таблички с правилами безопасности для велосипедистов. Поскольку читать он не умел, плакат с колорадским жуком понравился ему больше всего. Жук выглядел вкусно.
– Ну? – сказал сержант.
– Вчера вечером мы нашли этого мальчика, – начал Боб. – Он не знает, откуда он. Мы подумали и решили, что лучше будет привести его сюда.
– Но я знаю, откуда я! – заявил Роджер. – Я – из-под рынка. Там, под сырным прилавком, есть поломанная сточная труба, и у нас там было гнездо. Ну, я был крысой, – добавил он, чтобы полицейскому стало понятно.
Сержант смерил его долгим, холодным взглядом.
– Тебе известно, что тратить время полицейских впустую – это преступление?
– Нет-нет, не слушайте его, он просто запутался, – поспешил вмешаться Боб. – В этом-то все и дело. Он, наверное, ударился головой. Даже имени своего не знал!
– Но теперь-то знаю! – возразил мальчик. – Я – Роджер.
– Фамилия? – спросил сержант.
Мальчик вопросительно посмотрел на Боба.
– Он имеет в виду семейное имя, – подсказал тот. – Как зовется твоя семья.
– Семья… – повторил мальчик, и тут его осенило. – Семь Роджеров! – гордо объявил он.
– Мы ходили в Городской Совет, – сказала Джоан. – Но они ничем не смогли нам помочь, и…
– И вот мы пришли к вам, потому что больше вроде как некуда, – подхватил Боб.
– Если он ударился головой, – рассудил сержант, постукивая карандашом по столу, – то ему нужно в больницу.
– И верно! Как же мы об этом сразу не подумали! – обрадовалась Джоан.
Роджер между тем следил за рукой сержанта.
– Какое у вас хорошее терпение, – одобрил он.
– Чего?
– Ну, это ваше терпение. Я смотрю, вы сжевали тупой конец. А я бы начал с острого.
Сержант вытаращил глаза.
– Ну вот, вот вам и доказательство, – провозгласил он. – Я сказал «больница» – и он тут же заговорил про потерпевших. Мальчик действительно ударился головой. Или сбежал из психушки. Так и так ему место в больнице. У нас тут нет отделения для помешанных, да мы и не можем его задержать. В конце концов, никакого преступления он не совершил… – сержант взглянул на Роджера исподлобья и, не удержавшись, добавил: – …пока что!
Больница
– Нет, – сказала девушка за стойкой. – Он не из наших.
В больнице все были очень заняты. Люди со сломанными ногами и надетыми на голову кастрюлями дожидались очереди на прием; доктора в белых халатах носились между пациентами, одним прослушивая сердце, другим – меряя температуру; нянечки выносили ночные горшки и перевязывали порезы и царапины. Роджер еще в жизни не бывал в таком интересном месте!
– Но что, если он и вправду ударился головой? – воскликнула Джоан. – Бедный малыш думает, что он был крысой!
– Хм-м-м… – протянула девушка за стойкой и написала на розовой бумажке: «Грызуновый бред».
– Сколько у вас тут терпений! – восхитился Роджер, с надеждой глядя на стойку.
– Лично мое уже заканчивается, – отрезала девушка и протянула бумажку ближайшему из докторов.
Роджер не понял, что она хотела сказать, но вскоре ему стало не до этого. Доктор – солидного вида мужчина с аккуратной черной бородкой – произнес: «Следуйте за мной». И Роджера повели в кабинет.
Врач принялся осматривать мальчика, а Джоан и Боб наблюдали за ним, не скрывая беспокойства.
Первым делом доктор ощупал Роджеру голову и сообщил:
– Черепные повреждения отсутствуют.
Роджера совершенно зачаровала резиновая трубка, висевшая у доктора на шее. И когда тот вставил себе в уши два крючка, которыми она оканчивалась, а другой конец трубки прижал Роджеру к груди, мальчик едва удержался, чтобы не впиться в нее зубами. Рот его переполнился слюной, и по подбородку побежала струйка.
– Аппетит хороший? – спросил доктор.
– Да, просто отличный, – кивнула Джоан. – Более того…
– Хорошо, – перебил ее доктор, уже щупавший Роджеру колени.
И Джоан решила, что лучше помолчать.
Доктор осмотрел Роджера всего, с головы до ног, и, очевидно, пришел к выводу, что перед ним – совершенно здоровый мальчик.
– Так а что там насчет грызунового бреда? – спохватился он.
– Ну, он говорит, что был крысой, – пояснил Боб. – И твердо на этом стоит.