– Но когда он жил среди крыс, он еще не был человеческим ребенком, – возразил Боб. – Он только потом очеловечился.
– Помилуйте! Не мог же он и в самом деле быть крысой! – воскликнул королевский философ, печально подумав, с какими легковерными простачками приходится иметь дело.
– Хм-м… – протянул Боб. – Ну, хорошо. Приведете его обратно сегодня вечером. Да смотрите, не обижайте его! Не знаю, какую ответственность мы несем по закону, но он пришел именно сюда и постучался в нашу дверь – и мне этого достаточно. К тому же он славный малыш, хоть и грызет все подряд. Так что вы уж за ним приглядите.
– Можете не сомневаться, – сказал королевский философ.
Роджер тем временем сжевал все кисточки с абажура, кроме одной. Боб вздохнул, оторвал последнюю и положил ее мальчику на ладошку.
– Не понимаю, как ты все это перевариваешь, – пробормотал он.
– Ага, – кивнул Роджер. – Для меня это тоже загадка.
– Сейчас ты пойдешь с этим джентльменом и будешь делать все, что он скажет, понятно? А вечером он приведет тебя обратно – как раз поспеешь к ужину.
Роджер попрощался с Бобом и, всем довольный, зашагал следом за королевским философом.
Философское исследование
Когда они добрались до дворцовой лестницы и начали подниматься, Роджер встрепенулся:
– О! Я тут уже бывал!
– Ты уверен, мой мальчик? – уточнил королевский философ.
– Да, да! Я катался на этих перилах.
Философ сделал себе мысленную пометку: «Не отличает реальность от фантазий».
В кабинете он первым делом взвесил Роджера, потом обмерил его с головы до ног, прослушал сердце и пересчитал зубы. Нельзя сказать, чтобы от этого многое прояснилось, но философ обратил внимание, что зубы у Роджера вполне человеческие. Искать хвост казалось бессмысленным: и так было очевидно, что с крысами у мальчика нет ничего общего.
– Очень хорошо, Роджер, – сказал королевский философ. – А теперь нам нужно проверить твое умственное развитие. Сколько будет два и три?
– Два и три чего? – озадачился Роджер.
– Ладно, давай так: если у тебя есть две вещи, а тебе дадут еще три, сколько у тебя будет?
– Ну, это смотря какие вещи! Если совсем маленькие, то даже и так будет мало. А если большие – то, наверно, столько и не утащишь.
– Так, понятно. Половина четвертого – как это можно сказать по-другому?
– А-а, про сыр я все знаю! – обрадовался Роджер. – Это у нас чеддер. И четверть четвертого – тоже. А четверть пятого – стилтон. Первый – ланкашир, второй – венслидейл…
– Ничего не понимаю, – признался королевский философ, но аккуратно все записал.
– Ну, это когда люди подходили к прилавку и просили полфунта номера четвертого, это был чеддер. Или, там, четверть фунта номера пятого – это был стилтон. Вот он мне, кстати, больше всего нравится! В нем червячки! В общем, иногда эти люди говорили не «полфунта», а просто «половину». Так я и понял, о чем вы спрашиваете. Хитро вы это придумали! – похвалил он королевского философа.
– Э-э-э… спасибо. А скажи-ка мне, когда ты научился говорить?
– Когда превратился в мальчика.
– Ну, ведь мы с тобой знаем, что на самом деле никакого превращения не было, не так ли? Ты всегда был мальчиком. Ладно, допустим, ты думал, что ты крыса. Но крысы не могут…
– Когда я был крысой, я вообще не думал! Я просто был! Так что нет, я никогда не думал, что я – крыса. Я начал думать только потом, когда стал мальчиком. И теперь я думаю, что я – мальчик. Но вы меня что-то совсем запутали. Теперь главное, чтобы я не разволновался.
– Ладно-ладно, успокойся, – нервно сказал философ. Он не привык общаться с детьми и, честно признаться, не ожидал от них разумного поведения. Но даже король и тот был разумней этого странного мальчика. – Не расстраивайся, – добавил он. – Я просто задам тебе несколько вопросов о мире, в котором мы живем. Ты знаешь, как зовут премьер-министра?
Роджер расхохотался так, словно услышал отличную шутку.
– Нет! – выдавил он сквозь смех.
– А как называется этот город?
– Надо же, я и не знал, что он как-то называется! Я думал, он просто есть – ну, как крыса.
– Как зовут короля?
– О, а это я знаю! Его зовут король Генри.
– А королеву?
– Нет, королеву – не Генри. Ее зовут Маргарет.
– Ну а принца?
– И не Генри, и не Маргарет. Принца зовут Ричард.
– Ну и ну! – удивился философ. – Ты знаешь по именам все королевское семейство! Молодец!
– Я даже знаю, как зовут девушку, на которой скоро женится принц. Ее зовут Мэри Джейн.
– Мэри Джейн? – переспросил королевский философ. – Нет, что ты! Ее зовут Аурелия.
Роджер посмотрел на него с сомнением.
– Ну, может быть, это у нее еще одно имя, – уступил он. – Но на кухне ее все зовут Мэри Джейн. Уж это-то я точно знаю.
Королевский философ записал: «Фантазии о близком знакомстве со знаменитостями. Обычное явление среди простонародья. Признак низкого происхождения».
– А что это вы только что записали? – поинтересовался Роджер.
– Просто делаю заметки, – сказал философ. – Чтобы не забыть наш разговор.
– А-а, вон оно что! – воскликнул Роджер. – Вы, наверное, не умеете запоминать! Потому что как только этому научишься, уже ничего записывать не придется. Можно будет все хранить прямо в голове. Много места не занимает, – продолжал он, – только надо все хорошенько складывать, чтобы лежало не комками, а плоско. Я тут увидел, как Джоан складывает рубашки, и подумал: какая отличная идея! И теперь я все проглаживаю утюгом и складываю, прежде чем заложить в голову. Да, и еще нужно, чтобы стопки были аккуратными. Тогда ничего не теряется и можно быстро найти все, что захочешь.
– Потрясающе, – пробормотал королевский философ и записал: «Душевнобольной. Сенсорно-интеллектуальный бред паранойяльного свойства».
Роджер между тем заметил в углу шнурок колокольчика и принялся пожирать его глазами.
– Извините, – не вытерпел он наконец, – вы случайно не знаете, что это там за веревка? Видите, как она растрепалась на конце? Вон какая нитка тянется! А ведь это может быть опасно. Кто-нибудь споткнется и упадет. Давайте, может, я отгрызу ее? Только одну эту ниточку? Ну, если вы не против…
– Хм, – сказал королевский философ. – Ну, давай. Почему бы и нет.
Он перевернул страницу и записал: «Грубые и противоестественные аппетиты».
Роджер отгрыз ниточку – та была длиной почти с его ноготь. Но за одной ниточкой потянулась другая, подлиннее, так что пришлось отгрызть и ее; а сразу за ней обнаружился целый узел, толстенький и очень вкусный, да еще и приправленный длиннющей золотой нитью. Не прошло и минуты, а Роджер уже самозабвенно дожевывал остатки шнурка, упершись носом в колокольчик.
Глядя, с каким удовольствием мальчик питается, королевский философ невольно обратился мыслями к пище. Некоторое время он раздумывал о том, чем питаются крысы, а затем, путем несложных логических умозаключений, перешел к вопросу о том, для кого крысы сами служат пищей. И тут его осенило.
– Ага! – воскликнул философ. – Подожди меня здесь, мальчик мой. Никуда не уходи!
И он поспешил из кабинета в гостиную, где отдыхала его кошка Синеглазка. Кошка была совсем не философского склада, а наоборот: ленивая, жадная и исключительно глупая. Когда философ поднял ее и куда-то понес, она не возражала – но только потому, что ей не хватало мозгов возражать против чего бы то ни было. И потому она просто болталась у философа под мышкой, как пушистый мешок, полуприкрыв свои синие глазки, свесив задние лапы и сонно потягиваясь передними…
…пока философ не вошел в кабинет.
При виде кошки Роджер взвизгнул, подскочил и бросился в открытое окно. За окном он приземлился на клумбу, встал и опрометью помчался прочь, а Синеглазка, повинуясь инстинкту, припустила следом. Но для настоящей погони она была слишком ленива. Увидев, что Роджер уже на дальнем конце газона, кошка сочла его недостойным внимания. Она села и стала вылизываться, а королевский философ, стоя у окна, изумленным взглядом провожал Роджера, пока тот не скрылся за дворцовыми воротами.
Мистер Штоппор
В тот же самый день на рынок пришел человек с ярмарки. Ярмарка переезжала с место на место, но сейчас остановилась в соседнем городке, куда не так давно докатились любопытные слухи. Человек же был балаганщиком, владельцем одного из ярмарочных шоу, а звали его Оливер Штоппор.
Дело было к вечеру, и мистер Штоппор рассудил, что пора промочить горло. Вскоре он уже стоял за стойкой бара «Черная лошадь», держа пинту темного, попыхивая толстой сигарой и беседуя с хозяином одного из рыночных прилавков – того, где торговали угрями в желе.
– Говорят, у вас тут странные дела творятся, – сказал мистер Штоппор. – Может, я чего-то недослышал, но ходят слухи о каком-то мальчишке, который на самом деле крыса. Не слыхали?
– Крыса? – переспросил торговец угрями. – Не-а. Раньше тут было не продохнуть от крыс. Но власти решили проблему. Мэр нанял истребителей – первоклассную, скажу я вам, команду! И они истребили не только крыс с мышами, но и всю прочую дрянь подчистую: вшей, блох, тараканов… Так что теперь у нас чисто. Все блестит, как стеклышко. Вы не поверите, но мне теперь даже прилавок протирать не приходится. Что? Не желаю ли я еще кружечку? Благодарствуем, с нашим удовольствием.
Мистер Штоппор взял на заметку, что от угрей в желе в этом городишке лучше держаться подальше.
– Да ничего они их не истребили, – вмешался торговец лошадьми. – Этих мышей и крыс так просто не возьмешь. Больно хитрые они, черти. Пробуют отраву по чуть-чуть и учатся ее переваривать. Не удивлюсь, если в канализации уже вывелись крысиные монстры. Вот с такими зубами! И, небось, спят и видят, как отомстить людям. Так что попомните мои слова: грядет время крыс.
Балаганщик слушал, выставлял пинту за пинтой и удовлетворенно кивал: хотя ни о крысах, ни о крысиных мальчишках, никто ничего толком не знал, но стоило сказать слово «крыса», как этих торговцев аж передергивало. Все здесь боялись крыс – а мистер Штоппор умел делать денежки на том, чего все боятся. Потягивая пиво, он дал волю фантазии: крысиные монстры, крысы-мальчишки… да, собственно, чего мелочиться? Целое шоу дрессированных крысолюдей под руководством Оливера Штоппора… нет, профессора Штоппора – на афише т