– Малолетний кретин! – рявкнул балаганщик. – Какого черта ты это сделал? Мозгов, что ли, нет? Не понимаешь, что надо заткнуть пасть и помалкивать? Как, по-твоему, крыса может сказать «спасибо»?
Роджер лежал на дне ямы. В голове так звенело от удара, что он не вполне понимал, почему мистер Штоппор на него сердится. Но одно он знал наверняка:
– Я больше не крыса, – сказал он, приподнимаясь и пытаясь сесть. – Я теперь мальчик. А Боб сказал мне, что хорошие мальчики должны говорить «спасибо», вот я и…
– К чертям собачьим твоего Боба! И забудь про «спасибо»! Ты должен делать, что я тебе велю, неблагодарный ты крысеныш! Я вытащил тебя из помойки, дал тебе крышу над головой, приставил тебя к полезному делу – а ты взял и все испортил этим своим слюнявым «спасибо»! Ты не должен говорить им «спасибо», понял? Ты должен рычать и кидаться на них! Пугать их до полусмерти! Ты же Крысий Монстр! Ты – Мальчик-Крыса, а не какой-то там ути-пути-паинька из церковного хора!
– А-а, – сказал Роджер и погрустнел, потому что у него вдруг ужасно разболелась голова. – Если бы я заранее знал, что так надо, я бы так и делал. Пока я был крысой, я ничего не знал про то, как быть хорошим. А когда я превратился в мальчика, я понял, что надо быть хорошим, и все делал так, как надо. Выходит, теперь мне надо постараться быть хорошим Мальчиком-Крысой. Только это та-а-ак трудно!
– Он еще будет меня учить, маленький лицемерный замухрышка! – вспылил мистер Штоппор. – Заткнись и просто делай, как я сказал, если не хочешь, чтобы я открутил тебе нос. Рычи на них, кидайся и пугай! С минуты на минуту сюда пожалует вторая порция ротозеев, и я хочу, чтобы их от тебя стошнило. Усек?
И, пнув его еще разок для порядка, балаганщик ушел. Роджер почувствовал, как в горле что-то стянулось в тугой комок, как бывает, когда нападет икота. Возможно, он бы сейчас разрыдался, но его остановила мысль о том, что мистер Штоппор этого не одобрит. А Роджер очень хотел быть хорошим Мальчиком-Крысой, так что он подобрал огрызок картофелины и заполз обратно в сточную трубу, дожидаться следующей группы зрителей.
Весь день, до поздней ночи, он рычал и кидался на публику, а люди швыряли ему краюхи заплесневелого хлеба, куриные головы и ошметки тухлой свинины, банановые шкурки, картофельные очистки и тухлую рыбу – и вскрикивали от омерзения, когда он тащил все в это рот.
Гусиная ночь
Через несколько дней Ярмарка святого Матфея снялась с места и, проехав миль пятьдесят, превратилась в Гусиную ярмарку: в эту пору года многие откармливали гусей к Рождеству. Осень вступала в свои права, и вечера становились все длиннее и темнее. Мистер Штоппор рассчитывал, что дела пойдут бойко. С холода люди охотнее заходили в шатры посмотреть на диковинки – не то что летними вечерами, когда лучшие сборы были у владельцев каруселей и прочих увеселений под открытым небом. Мистер Штоппор заплатил за новую вывеску (на которой Мальчик-Крыса предстал злобным чудовищем с жуткими клыками, истекающими зеленым ядом) и даже раскошелился на листовки и поехал вперед, чтобы загодя раздать их в пабах.
Что до Роджера, то он привык к роли Мальчика-Крысы довольно быстро, как только сообразил, что от него требуется. Да и против рыбьих голов и гнилой морковки он не возражал – еда есть еда. Вот только все эти объедки были не особо питательными, и вскоре Роджер приуныл и ослаб. Ему разонравилось махать хвостом, а крысиный костюм на нем обвис и пошел складками.
Миссис Штоппор ругнулась и ушила костюм на полдюйма.
– Кажется, он перестал жрать свои объедки, – сказала она мужу.
Они сидели в своем фургоне. Лампа сияла золотистым светом, на горячей печке посвистывал чайник. А снаружи в окна колотил дождь и завывал осенний ветер.
– М-м-м, – отозвался мистер Штоппор, поднося спичку к сигаре и пыхая дымом. – Думаешь, его надо кормить по-человечески? – уточнил он, когда сигара как следует раскурилась. – Тарелку супа по вечерам?
– Не говори глупости! Сам знаешь, как растет выручка в часы кормления. Если он нажрется супа, кто захочет на него смотреть? Нет уж, увольте. Я думаю, тебе надо просто выбить из него дурь.
– Ну-у, – протянул мистер Штоппор, – я, конечно, могу. Да только вот в чем штука… – продолжал он, задумчиво разглядывая огонек на конце сигары. – Короче, сдается мне, он не совсем нормальный. Не понимает, что к чему.
– Зря ты с ним цацкаешься! – рявкнула его жена, откусывая нитку. – Небось, уже привязался к нему, да? Вечная твоя проблема. Как с той проклятой русалкой! Думаешь, я забыла, как ты на нее смотрел?
– Ладно, ладно, – торопливо сказал мистер Штоппор. – Я все сделаю, дорогая. Уверен, все с ним устроится как нельзя лучше.
А Роджер как раз пытался устроиться получше, чтобы хоть немного поспать. Спал он у себя в яме, свернувшись калачиком в сточной трубе. Там было холодно, тянуло сквозняком, а миссис Штоппор забрала крысиный костюм на перешивку, так что Роджеру оставалось лишь закутаться в лохмотья своей старой пажеской ливреи и сгрести солому в кучу, чтобы защититься от сквозняка. Грызя веточку, которую бросил ему кто-то из посетителей, он прошептал слова, которые повторял каждую ночь перед сном: «Боб и Джоан. Хлеб с молоком. Ночная сорочка. Уборная. Терпение». Так он и задремал.
Но долго проспать ему удалось: вскоре его разбудил какой-то стук. Стучали в деревянную стенку фургона, прямо за сточной трубой. Роджер повернулся и прижался ухом к стенке. «Тук-тук-тук», – услышал он. Потом тишина – и снова: «Тук-тук-тук».
А затем сквозь щели в досках донесся шепот:
– Пс-с-ст! Мальчик-Крыса!
Роджер проснулся окончательно.
– Да, я тут, – шепнул он в ответ.
– Слушай меня внимательно, – раздалось из-за стенки. – Я помогу тебе бежать. Через минуту я вытащу эту доску, и ты сможешь выползти.
– Ой, – сказал Роджер. – А мистер Штоппор знает?
– Нет, и это очень хорошо. А теперь помолчи, Крысенок. Осталось совсем чуть-чуть.
Через несколько секунд что-то хрустнуло, и на Роджера внезапно дохнуло холодным ветром. В стенке фургона появилась щель шириной в доску. Роджер удивленно выглянул наружу и в мерцающем свете фонаря увидел мальчишку, чуть постарше его самого и с необыкновенно светлой длинной челкой, занавешивавшей глаза. Новый знакомый очаровал Роджера с первого взгляда.
– Вылезай, – сказал мальчишка. – Поерзай, как ты умеешь, и все получится.
Ерзать и ползать Роджеру было не привыкать, а за несколько дней на объедках он похудел настолько, что протиснулся в щель без труда и рухнул в грязь, но тут же поднялся.
– Пошли, – сказал мальчишка. – Бежим отсюда.
– Ага! – откликнулся Роджер и припустил за мальчишкой.
Они пробежали между рядами лотков и фургонов. В тени «Поезда-призрака» его спаситель присел на корточки и огляделся, нет ли погони.
– Ты всем нам поможешь бежать? – спросил Роджер.
– А что, есть еще уроды? – спросил мальчишка. – Я думал, ты один такой.
– Так вот же они, – сказал Роджер, указывая на скелетов и призраков, нарисованных на стенках вагонов. – Они все там заперты внутри, как я был заперт. Можно их тоже выпустить.
– Я смотрю, ты совсем ку-ку, – проворчал мальчишка, осторожно вертя головой. – Так, все чисто. Айда за мной!
И он побежал дальше, и Роджер последовал за ним, огорченно оглядываясь на призраков, которых так никто и не выпустил. Они неслись без остановки, пока, наконец, не добрались до лабиринта переулков под городским замком. Здесь было достаточно темно и безопасно.
– Так, – сказал мальчишка. – Будешь называть меня Билли, понял?
– Да, конечно, я понял, – кивнул Роджер. – Это твое имя – Билли.
– Отлично. Я на тебя смотрел, Крысенок. Сегодня я трижды заходил поглядеть, как ты ползаешь и ерзаешь в этой своей яме. Ты, наверно, меня не заметил, но уж поверь мне на слово. Я, видишь ли, искал хорошего ползуна. И когда я тебя увидел, то сразу понял: вот оно, то что надо. Всем ползунам ползун. Короче, Крысенок, у меня для тебя есть работа. И ты будешь делать все, что я тебе скажу. Я тебя спас, и теперь ты, считай, стал моим и должен меня слушаться.
– Ага, – сказал Роджер, снова кивнув. – Я это запомню.
– Да уж, будь так любезен. И заруби себе на носу: ты – полное ничтожество.
– Полное ничтожество, – с гордостью повторил Роджер.
– Вот именно. А теперь слушай внимательно, и я тебе такое расскажу, о чем ты отродясь не слыхивал. Слушаешь?
– Да, да! – подтвердил Роджер, сгорая от любопытства.
– Смотри туда.
Билли протянул руку, указывая на другую сторону улицы. И Роджер увидел ржавые железные ворота с обломанными пиками. За воротами тускло мерцал газовый фонарь, выхватывая из темноты клочок старого кладбища – могилы, заросшие травой, и разбитые надгробия.
– Видишь? – прошептал Билли.
– Ага! Красиво… Там, наверно…
– Заткнись! Скажешь тоже – «красиво»! Это жутко! Ужасное место. Тут хоронят мертвых, ясно тебе? Так вот, насчет мертвых. Настоящие люди вроде меня помирают своей смертью. Но крысы вроде тебя…
– Но я больше не крыса, – перебил Роджер. – Я теперь тоже настоящий мальчик.
– Кто родился крысой, тот крысой и помрет, – сказал Билли, и эти простые слова, сказанные с непоколебимой убежденностью, поразили Роджера до глубины души. Он попытался отделаться от них, но не смог. Тогда он повторил их сам, чтобы послушать, как это звучит, и понять, правда это или нет. Билли кивнул: – Вот именно. Только вот что, крысенок: ты меня перебил, а я этого не люблю. Больше так не делай. На чем я остановился? А, да. В общем, крысы вроде тебя никогда не помирают своей смертью.
– Правда?
– Правда. Таких, как ты, крысенок, люди стребляют. Если заметят, что завелись крысы, вызывают Стребителя. И если кто хотя бы заподозрит, что ты на самом деле крыса, – берегись! Стребитель уже в пути.
Это было ужасно. Роджер сглотнул и вспомнил сержанта полиции: тот ведь тоже говорил, что крыс положено «стреблять». Задрожав всем телом, он пискнул: