Обхватив бочку обеими руками и крепко сжимая пятками ее скользкие бока, Роджер жадно глотал спасительную воду, отфыркивался и снова глотал. О, какое облегчение! Какая блаженная прохлада! О, эта сладкая влажность во рту! Роджер едва заставил себя оторваться от бочки – да и то лишь тогда, когда почувствовал, что вот-вот лопнет.
Наконец он разжал руки и соскользнул на землю. Пожар во рту его больше не беспокоил, но зато что-то странное творилось пониже. Пошатываясь, Роджер сделал пару шагов и остановился, прислушиваясь к собственному животу. Там что-то бурлило, кипело, посвистывало и булькало: вся вода, которой он наглотался, встретилась с сухими бобами, рисом и спагетти. Роджер с опаской ощупал взбунтовавшийся живот. Зернышки риса, которого он только что наелся, быстро разбухали в воде, увеличиваясь вдвое. Макароны и бобы не отставали. Желудок Роджера вздулся, растягивая ткань новой рубашки, и та затрещала по швам.
– Ой! – пискнул Роберт. – Ай! Ой-ой-ой! – А потом добавил: – Ик!
До сих пор у него никогда не бывало икоты, и Роджер очень испугался. Он подумал, что вот-вот взорвется, и стиснул зубы покрепче, чтобы удержать икоту внутри, но очередной «ик!» вырвался через нос. А живот между тем становился все толще и толще!
Роджер заметался по двору, хватая воздух ртом, икая и фыркая. Ему и правда было очень страшно.
Внезапно в глаза ему ударил свет, чья-то рука вцепилась ему плечо, а прямо над ухом кто-то произнес грозным басом:
– Что тут происходит?
Кто это?
Над ними, в одном из окон, выходивших на двор кухни, бесшумно блеснули несколько пар глаз – и тотчас исчезли.
Роджер, перепуганный до полусмерти и чуть не лопающийся от распухшей в желудке еды, не мог сейчас думать связно. Но когда он поднял голову и увидел нависшего над ним полицейского, то сразу понял, кто это такой. И впрямь, кто же еще?
– Билли! На помощь! – заорал он. – Это Стребитель! Спаси меня, Билли!
И, не теряя времени зря, впился зубами в руку полицейского.
Тот вскрикнул и отпустил его, потянувшись к дубинке на поясе, но Роджер уже бежал вдоль дома, задрав голову кверху и высматривая Билли в окнах.
– Билли! Билли! Помоги!
– Ага, значит, ты тут не один, – догадался полицейский. – Ну, чисто крысы в ловушке!
И с этими словами он пронзительно дунул в свисток.
А Роджер, услыхав это, понял, что с него хватит. Раз уж речь зашла о крысах, то это точно Стребитель! А от свистка, должно быть, заводится тот его ужасный аппарат! Ни преданность Билли, ни переполненный желудок его не остановили: Роджер повернулся и ринулся прочь, в темноту.
Он не знал, куда бежит. Обратную дорогу в угольный погреб он не помнил, а даже если бы и помнил, все равно не посмел бы туда вернуться. На самом деле во всем мире для него не осталось ничего, кроме вины и горя. Он так хотел быть хорошим мальчиком! Но, похоже, оказывался плохим всякий раз, за что бы ни взялся. Он не заслужил уютного сухого местечка, где можно свернуться клубком и уснуть. Он не имел права даже прошептать те слова, которые обычно повторял перед сном: «Боб и Джоан. Хлеб с молоком. Ночная сорочка. Уборная. Терпение».
Правда, он все равно попытался – но ничего не вышло. Вместо слов изо рта вылетали какие-то странные звуки – тихие вздохи, щелканье, шипенье. Роджер мог только притвориться перед самим собой, что они что-то значат.
Он вздохнул и зашагал дальше по темным улицам, пока не заметил под ногами решетку сточной трубы – точь-в-точь крысиный лаз, только впору человеку. Если он спрячется там, внизу, то больше никому не причинит неудобств и не сделает ничего плохого. Мальчик из него не получился – значит, надо снова стать крысой. «Кто родился крысой, тот крысой и помрет», – сказал ему Билли, и теперь Роджер понимал, что это, должно быть, чистая правда.
Он поднял решетку и скользнул в темноту.
Пара старых трамваев
Ярмарка отправилась дальше. Мистер Штоппор разобрал Жуткую Нору Мальчика-Крысы, а миссис Штоппор – при помощи конского волоса и клея – превратилась в Бородатую Женщину: какой-никакой, а все же источник дохода. Но через неделю она заявила, что с нее хватит: слишком уж чесалась эта фальшивая борода. И теперь мистер Штоппор пытался уговорить хмурую дочку Доджемса попытать счастья в роли Серпентины – Девушки-Змеи. Про Мальчика-Крысу уже и не вспоминали.
А Бобу и Джоан пришлось вернуться домой, потому что у них кончились деньги и нужно было немного подзаработать. Но через несколько дней они вернулись в городок, откуда уже уехала ярмарка, и продолжили поиски.
Они обошли все улицы и магазины, заглянули в каждый переулок, но все было напрасно. Вконец отчаявшись, старички решились на то, чего им делать совсем не хотелось: обратиться в полицию.
Но и от полиции не было прока. Дежурный сержант все записал и пообещал повесить плакат о розыске, но без фотографии, предупредил он, особо надеяться не на что.
Боб и Джоан отправились в Мемориальные сады – отдохнуть и немного перекусить (у них с собой были сэндвичи).
– Такое чувство, что мы уже никогда не отыщем бедного малыша, – вздохнула Джоан.
– Ничего подобного! – возразил Боб. – Мы обязательно найдем его. Не грусти, старушка! Знаешь что?
– Что?
– А вот что: сдается мне, у нас с тобой наконец появилась цель. Все эти годы мы просто тащились по одной колее безо всякого смысла, точно пара старых трамваев. Я не думал ни о чем, кроме каблуков, подметок да цен на кожу. Но когда этот мальчонка пришел и постучался к нам в дверь, меня словно встряхнуло. И теперь, когда он пропал, я не хочу просто вернуться в ту старую колею и тащиться по ней до могилы. У меня теперь есть чем заняться по-настоящему. Что скажешь, старушка? Ты со мной?
– Старый ты дурак, – сказала Джоан. – Тоже мне выдумал – трамваи! Кого это ты называешь трамваем? Сколько мы уже с тобой женаты, а? Спорим, не вспомнишь!
– Тридцать два года, – ответил Боб.
– Ага, все-таки помнишь, – усмехнулась Джоан. – И у тебя хватает совести спрашивать, с тобой я или нет? Если б я с самого начала не собиралась доехать с тобой до самого депо, меня бы с тобой давно уже не было, Боб Джонс! Когда ты говорил с этим Штоппором и сказал ему… когда ты ему это сказал… о господи…
И она немножко всплакнула, а Боб подержал ее за руку и подождал, пока она промокнет глаза.
– Когда ты сказал «наш ребенок», – продолжила она чуть погодя, – тут-то я и поняла, что – все! Я теперь пойду куда угодно и сделаю что угодно, лишь бы вернуть его домой. Но… Ох, Боб… ты и вправду веришь, что он раньше был крысой? Как это вообще может быть – чтобы крыса превратилась в настоящего мальчика? Так не бывает!
– Не бывает, – кивнул Боб. – По крайней мере, я о таком не слыхал. И в газете о таком не писали.
– Да ну тебя к черту с твоей газетой! Я просто хочу понять, что же на самом деле с ним случилось! Ведь он же не врал нам?
– Нет. Он честный малый. По-моему, он вообще не умеет врать. Даже когда он делал что-то плохое, всегда признавался сразу. Да и то было не что-то плохое по-настоящему, а просто… ну, такое, что может натворить маленький, ничего не понимающий зверек.
– Вроде крысенка, – подхватила Джоан.
– Вот именно. Крыс я не люблю, врать не стану. Но ведь они совсем не такие жестокие и испорченные, как некоторые люди. Просто они крысы, и повадки у них крысиные.
– Как и у Роджера. Крысиные повадки, – повторила Джоан и шмыгнула носом. – Ну, мне уже полегче. Но сколько же с ним беспокойства…
Злобный горбун – исчадье ада
Боб говорил, что читает газету только ради спорта, но на самом деле он не пропускал и заметок о победителях лотереи, о всевозможных скандалах и убийствах – точь-в-точь как сотни и тысячи других читателей газет.
Издатель «Бича правды» требовал от своих репортеров выискивать все самые странные и страшные, сентиментальные и сенсационные истории, какие только можно найти, а затем отправлял их в печать, не разбираясь, сколько в них правды. А лучше всего были такие истории, которые длились и длились – так, чтобы каждый день приносил с собой новый поворот, – и при этом были настолько простыми, чтобы даже самый торопливый тупица без труда смекнул, о чем речь.
Увы, подобных историй не попадалось давно. «Бич правды» выжал все возможное из королевской свадьбы, но как только торжества прошли, многие перестали покупать газету. Издатель нервничал и не находил себе места.
И потому-то один амбициозный молодой репортер насторожил уши и начал задавать вопросы, как только до него дошел один странный слух. Очень скоро слухов стало больше. Говорили, что в канализации завелись привидения: кто-то слышал, как они шепчутся. Какая-то женщина видела жуткое лицо, выглядывавшее сквозь решетку водостока. А рабочие, чистившие сточные трубы, клялись, что там, внизу, в темноте, и впрямь кто-то бродит.
Репортер пригласил троих рабочих в паб и не поскупился на выпивку.
– Ну, рассказывайте! – потребовал он. – Что вы на самом деле видели в канализации? На что оно похоже?
– Что-то страшное, – сказал один. – Я так думаю, это привидение.
– А может, злой дух, – предположил другой.
– Или гоблин, – добавил третий.
– Как оно выглядит?
– О-о-о! Просто жуть! – воскликнул первый. – Даже и не знаю, как сказать. Я работаю в канализации всю жизнь, но ни разу еще не видел ничего настолько ужасного.
– Я вам так скажу, – вмешался второй. – То, что мы там видели, я не пожелал бы увидеть никому!
– Какая-то мелкая тварь, – сказал третий. – Такой, знаете, омерзительный коротышка. Мечется, бегает туда-сюда, все в таком духе. Люди так себя не ведут. Эдакий, знаете ли, злобный горбун.
«Злобный горбун», – записал репортер себе в блокнот.
– Отлично, – кивнул он. – Что-нибудь еще?
– А ведь я такое уже видел! – встрепенулся второй рабочий. – Знаете где? На дверях собора есть резьба: черти тащат грешников в ад. Ну вот, там такой черт – прямо одно к одному! Аж мурашки по коже! Как говорится, исчадье ада.