А я задержал дыхание, потому что впервые за месяц, не во сне, а в реальности возбудился на пустом месте.
Мельком глянул на ноты. Настя повернула их лицом к инструменту. Вот же! Она просто знает уже эту композицию, а я думал, что передо мной настоящий гений — с листа играет.
Но я не тормозил ее, позволил лететь по клавишам дальше. Мне нужна была минутка, чтобы прийти в себя и понять, что со мной происходит. Хотя пожар только раздувался, продирал кожу, превращал в пепел мысли о Малинке, оставляя ее в воспоминаниях. Нет-нет… я не хочу ее отпускать, вот не хочу.
До боли сжал руки на коленях и сцепил зубы. Вот же крыша у меня съехала, нашел время для слабостей.
Мне казалось, что Чудакова благодаря музыке успокоилась и стала дышать ровнее. В коридоре же рыдала, как белуга, а потом вела себя вызывающе, будто заигрывала со мной не просто так. Ходила по острому краю.
Я ведь сразу отодвинул Якину, будто почувствовал неладное, и быстро спустился по ступенькам, где случайно остановил падение Насти. Свалилось же Чудо на мою голову! Я просто хотел оградить девочку от ошибок, потому что видел в студентке будущее. Она не должна его ломать из-за тех, кто ни черта в музыке не понимает и сидит в Академии только, чтобы подцепить хорошенького и богатенького папаньку. Чудакова не такая, как Якина, это чувствовалось. Она вообще другая, и в коридоре я едва поборол желание сгрести ее в объятия, чтобы показать ей свою поддержку. Но я — учитель, нельзя переходить грань.
Настя играла увлеченно и запнулась несколько раз, но не остановилась, а ловко вывернула ошибку в достойную импровизацию и улетела кончиками пальцев на кульминацию.
А потом резко оборвала игру, не закрыв коду, не поставив точку, отчего мелодия повисла в воздухе, как звон колоколов. Чудакова снова сгорбилась и, уронила ладони на колени, неприятно хрустнула пальцами.
— Хватит… — раздраженно перекинув пушистые русые спиральки на одно плечо, она повернулась ко мне и уставилась синим взглядом. Таким пронзительным и осознанно-мудрым, что меня аж закачало.
— Давай, тогда гаммы отработаем? — попробовал я, с трудом контролируя высотность голоса: он хрипел и ломался от накативших ненужных эмоций. — А на следующий урок я принесу тебе что-то поинтересней.
— Гаммы? — она приложила пальчик к губам. Пухленьким, но упругим. А у меня перед глазами возник рот Малинки и ее юркий язычок. Я даже поерзал на стуле, чтобы смахнуть напряжение и наваждение.
Чудакова играла гаммы быстро и четко, а потом еще этюды и какие-то джазовые квадраты. Я просто сидел, раскрыв рот, и не мог понять, что здесь делаю?
— Зачем ты пошла в Академию? — спросил, когда она снова остановилась.
— Что? — переспросила Настя и повела худым плечом. На ней была светлая футболка, что выделяла плавные формы. Сквозь ткань белья выделялись крошечные соски. Они привлекли мой взгляд, а Настя заметила и немного развернулась. Меня бросило в еще больший жар. Это впервые такое сумасшествие с мной творится на уроке. До этого никто из студентов не мог расшевелить меня с полуоборота корпусом, разогреть игрой на инструменте. Я, как больной, таращился на ее пальцы, плечи, и меня откровенно возбуждало то, что я видел.
Стоп! У меня есть Малинка…
— Ты просто все умеешь, зачем тебе учиться? — выдавил я и перекинул ногу на ногу. Втянул осторожно воздух через нос и прикрыл глаза до узких щелок.
— Я не все умею. Глупости, — она не говорила, а шептала, и от ее голоса у меня кожа покрывались колючими мурашками.
Взяв себя в руки, я подвинулся и примостился со своим стулом рядом с девушкой. Это уже профинтерес. Я смогу задавить свое либидо, заткнуть рот похоти и просто заниматься со студенткой уроком. Какой я педагог, если не могу ей ничего показать? И какой я преподаватель, если начну позориться стояком в штанах?
— Смотри, я играю намного хуже тебя, — говорить было сложно, но я держался.
— Вранье… — она тихо засмеялась в кулачок. Ее румянец прятали пушистые волосы, которые она все время перебрасывала назад и приоткрывала крошечную ямочку на левой щеке.
— Да зачем мне это? — сыграл ей небольшой этюд. Пальцы слушались через раз, хотя я очень старался не упасть в грязь лицом.
— Вы просто неправильно держите руки, — Настя неожиданно накрыла мою ладонь своей и показала, как нужно. — Здесь, — маленький пальчик кольнул снизу в ладонь, — будто мячик. — Меня прошило горячим теплом, а Настя тут же отдернулась, сложила руки на коленях и опустила глаза. — Просто нужно расслабить руки, они у вас очень напряжены. Из-за этого нет свободного, легкого звука, — говорила куда-то в пол и подрагивала. Что с ней? Что со мной?
— Покажи еще раз, — попросил я. Это было странно, но ощущения от ее прикосновений напоминали Малинку, и меня начинали пробирать догадки.
Девушка взглянула на меня немного испуганно, а потом кивнула и спрятала глаза за пышным локоном волос. Это не может быть она, слишком нелепое совпадение.
— Нет, я больше не могу, — совсем тихо выдохнула Чудакова и потянулась за одеждой и рюкзаком. — До свиданья, Александр Олегович! — и снова откинула волосы и уложила их на другое плечо.
Я сидел и смотрел на две родинки, что выглянули из-под светлой футболки и спрятались, стоило девушке податься вверх, и не знал, что сказать. Дыхание сперлось в груди до маленькой точки и не позволило мне шевельнуться и окликнуть ее. А студентка резко дернула ручку и хлопнула дверью, оставив меня одного.
Малинка…
Глава 29. Саша
Вот идиот… Настоящий слепец и придурок. Можно только представить, что Настя надумала, пока я не мог догнать истину своими черепашьими мозгами.
Отлепившись от стула, я схватил с пианино ее шарф и рванул на выход.
— Настя! — закричал в пустоту. Я — слишком медлительный слизняк.
Она ушла.
Ударил себя ладонью по лбу: сильно. Так, что искры из глаз посыпались. Как? Как я не узнал ее сразу? Пиздец просто! Если она меня пошлет — я пойму. Буду биться о стену тупой башкой, но пойму.
Вылетел в широкий коридор на первом этаже. Парочка студенток топтались возле кабинета по сольфеджио. Они затихли, стоило мне шумно вывалиться из перехода.
Но Малинки здесь не было. Может, в подвал побежала?
Прислушался и примерил расстояние. Успела ли она добежать до края коридора и притаиться за дверями? Вряд ли. Если только Чудакова еще и спринтер. Значит, или второй этаж, или подвал. Из подвала она никуда не денется, там тупик, я смогу ее догнать, а вот если сиганула на второй, то через главную лестницу сбежит птичка. Нет-нет, не сегодня!
Ребра все еще ныли, и бежать получалось, но каждый шаг отдавался колкой болью под грудью. Корсет мешал свободно перемешаться, я был похож на скачущего слона.
Второй этаж встретил меня такой же тишиной, что и первый. Из учительской слышался глухой голос Татьяны, будто она активно говорила по телефону. В кабинете директора гудело собрание. Я пролетел мимо и принюхался, потому что знаю теперь запах моей Малинки, и даже если она решит нацепить на себя паранджу, все равно раскушу ее маскарад и прижму к стене. Узнаю среди тысяч женщин. Моя! И я ей сегодня об этом скажу, ишь чего удумала — бегать от меня — могла бы и признаться.
А если я сейчас навязываюсь? А если я ей не нужен? Столько сотен «если» я еще никогда не перечислял вперемежку с быстрым бегом. Это рвало горло на куски, а сердце застывало, под сломанными и едва зажившими ребрами, не хотело успокаиваться.
Я бегал, как дикий козел, по всей Академии, нарезая бесконечные бессмысленные круги. Звал ее во все горло, мне было все равно, что подумают студенты, и плевать я хотел на косые взгляды вахтерши. Да посрать на всех, я должен с Малинкой поговорить, потому что не доживу до утра.
Когда спустился в подвал, меня скорчило от боли, грудь и горло пылали от горячего дыхания.
И здесь Чудаковой не было. У Лёшки класс закрыт, понедельник — все уже ушли.
Сжал ее шарф в руке и укусил губу. Попав зубами прямо по лопнувшей во время драки ране, выкрикнул ядреный мат. И так заживала долго, потому что стоило улыбнуться, снова лопалась, а сейчас треснула по привычному месту.
Куда могла сбежать моя Чудакова? Вот же глупая девчонка! Не дала даже шанса. Был ли он у меня?
Придерживая рукой ребра, я без сил побрел назад, в класс фортепиано. Нужно хоть закрыть его. Дверь толкнул с ноги и наткнулся на вытянутую спину и волны русых волос.
Вернулась!
Неосознанно подавшись вперед, я уткнулся в ее лопатки, но девушка резко отступила, отчего меня накренило вперед и чуть не приложило лбом о пол. Выровнялся кое-как и потянулся к ней. Но девушка снова отступила и почти вжалась лицом в окно.
— Шарф верни, — напряженно сказала Малинка и, развернувшись, приготовила руку, чтобы меня оттолкнуть.
— Настя… Прости меня, я… — грудь прошило болью. Набегался, твою ж мать. Сказали же, никаких резких движений. Опираясь на фортепиано, я попытался встать так, чтобы не стреляло в ребра. Я не паду ниц, не покажу ей слабость. Хочу, чтобы она видела меня сильным, чувствовала поддержку, а не видела во мне кисляк, не способный защитить ее.
— Ты, — она откашлялась и поправилась. — Вы — мой учитель, Александр Олегович, соблюдайте дистанцию.
— Перестань, — я смотрел на нее в упор и не понимал, почему не узнал. Ведь вот они: веснушки, задорный носик, губы… Что на меня нашло? Какие шоры упали? Почему не узнал? Почему?!
— Шарф отдайте, мне пора, — Настя протянула руку, и я заметил, как подрагивают ее пальцы. Она тут же вернула ладонь на место и до белых косточек сдавила бретели рюкзака.
— Малинка, выслушай…
— Нет.
— Да ты категорична, — я заулыбался, но осекся о ее гневный осуждающий взгляд.
Потер переносицу, смахнув бусинки пота. Что сказать? Чем оправдаться? Выпивкой? Банально. Дракой? Не хочу прикрываться случайностью. Сам ведь дурак, сам не узнал.
— Это просто случайность, Настя.
— Случайность, — эхом повторила она и, отвернувшись, уставилась в пол, но руки держала впереди, будто в любой момент готова выставить кулаки и дать мне сдачи. Я не буду принуждать или нападать, не в моих правилах.