И понимала, что даже если Саша отвернется и откажется стать отцом, я все равно не отступлю. Потому что для меня нет лучшей карьеры, чем Мама.
Он всего этого меня колотило и хотелось спрятать глаза, чтобы неуместно не выпустить личные страхи и переживания.
— Что с тобой случилось? — я отодвинулась и прощупала талию, беспардонно вытащила рубашку из тугого пояса. Саша поморщился от прикосновений, но не сводил с меня темных глаз.
— Жив-здоров, не переживай, просто спину потянул. Мамка заставила корсет надеть.
Врет же, я чувствовала. И руки мои остановил на подходе, завел за спину и снова потащил к себе.
— А это в саду вишни обрезал? — я запрокинула голову и, приподняв его челку, пропустила сквозь пальцы густые черные волосы.
— Как ты догадалась? — он глубоко вдохнул, а потом быстро заговорил: — Настя, прости, пожалуйста. — Широкая ладонь бескомпромиссно сдвинула ткань моей футболки с плеча, и горячие губы коснулись шеи. Его голос не просто звучал во мне, он протыкал резонирующим колебанием, как невидимыми иголками, и вызывал непередаваемые ощущения по всему телу. — Если бы я столкнулся с тобой в темноте, я бы узнал. Верь мне, Малинка. Я бы услышал тембр, почувствовал запах, распробовал бы вкус твоих губ. И не прошел бы мимо. Ни за что не прошел. Я ведь думал о тебе этот месяц, просто…
— Это ты так плавно хочешь съехать со своего обещания сыграть мне? — я захихикала куда-то в его грудь, потому что еще чуть-чуть и не сдержу слез. Какая же я плакса стала, жуть просто.
— Но я же играл тебе, негодяйка. Могу еще сплясать.
— Обязательно спляшешь, когда мама разрешит корсет снять, — понимающе засмеялась я и пощекотала его по ребрам молоточками пальцев, отчего мой нежный учитель засвистел сквозь зубы и сдержал мои руки от дальнейших экзекуций. Я боялась думать о самом страшном, но Саша явно что-то скрывал от меня и не готов был признаться, что с ним произошло. — И этюд не считается, не надейся, я хочу что-то особенное, — прошептала, потому что голос от нахлынувших чувств ломался в крошку.
Мы перестреливались улыбками, и каждый понимал, что так надо. Он не договаривает, а я не переспрашиваю. Сейчас он со мной, даже если между нами остались мутные пятна. Особенно, если вспоминать о задержке.
Я вздрогнула, потому что не знала, как ему сказать. Да и не стану, пока сама не буду уверена.
— Саш… Мне домой пора, — я уткнулась в его плечо и прислушалась к биению сердца. Мое или его лупило в грудь — понять было сложно. Унисон — чистый баланс, гармония душ. И мне так хотелось, чтобы между нами произошло что-то такое, то, что перерастет в большее. В привязанность и любовь. Но страхи подползали ближе, кусали лопатки, грызли и мучили, заставляя кусать губы. А если он не признает ребенка? А если…
— Поехали ко мне? — вдруг сказал он.
— Нет. Меня папа дома ждет, я не могу.
— Тогда я тебя отвезу. Только нужно ко мне в класс подняться, пальто там осталось.
Я кивнула и позволила ему себя увести за собой.
Глава 32. Саша
Выходили из Академии за руку, переплетя пальцы. Я не собирался скрывать, что мы с Настей вместе. А мы вместе. Мне так хотелось, надеюсь, и ей тоже. Я желал, чтобы моя искорка не разочаровалась и не погасла. Как звезда, что сияет в небе и никогда не падает. А если упадет, я подставлю ладони.
В любом случае буду стараться сделать мою Малинку счастливой, только бы видеть в ее глазах знакомый огонь. Я ведь сам чуть не погасил его тупостью, не хочу больше такого. Видеть, как свет превращается во тьму, больней, чем удары носком сапога по ребрам.
— Почему ты так боишься играть? — спросила Малинка, когда мы спустились с крыльца. Я оглянулся неосторожно, скользнул взглядом по месту, что месяц назад было залито моей кровью, и передернулся от воспоминаний. Нет, она ничего не узнает о драке, не хочу тревожить понапрасну. Если до сих пор никто не сказал, значит, и не нужно.
— Наверное, перегорел, — я прижал девушку к плечу и зарыл нос в ее кудри. Он нее так сладко пахло. — Тебе без шапки не холодно? — быстро перевел тему, не хочу сейчас обо мне говорить. О моих заморочках и старых страхах.
— Немного, — она засмущалась. — Но ты смеяться с меня будешь.
Я скрестил пальцы и выдал:
— Торжественно…
— Ой, клятв не надо, — Настя отстранилась на несколько секунд, чтобы порыться в рюкзаке, отчего между нами пролегла пропасть из холода и мороза. Стало до ужаса страшно, словно я оторвал от себя частичку души. Не хочу ее отпускать даже на миг. Каждую секунду казалось, что Судьба снова сыграет с нами злую шутку и уведет друг от друга, как уводила до этого. Немыслимо! За полтора года ее обучения мы ни разу не встретились лицом к лицу.
Ведь Настя яркая студентка, ее знают все, не было сомнений, а я — просто не замечал. Почему?
Да, первые курсы я почти не вижу, у меня нет у них занятий, но есть же совместные концерты, собрания, просто перемещения в коридоре. И мы не столкнулись. Не скрестились наши берега.
Я следил за движениями Насти, впитывал облик подсвеченный вечерними огнями города. Она, как настоящий ангелочек, что сел мне на плечо, и сердце замирало от мысли, что я мог потерять и пройти мимо. Мог не сорваться с Нового года из-за Ирины и не приехать в Академию. И нас бы дальше водило туда-сюда друг от друга без шанса на будущее.
Приподняв голову, глянул в небо, туда, где в верхушках лысых деревьев путались звезды. Глаза царапало от щемящих и трогательных мыслей. Я осознавал, что кровь бурлит от влюбленности, что реальность может быть не такой, как мне хочется, но доверял своему сердцу. И глубоким голубым глазам, что впитали в себя синь всех морей Земли, тоже доверял.
— Что? — Чудакова надела белоснежный берет, отчего ее розовые щечки округлились, а яркие глаза выделились, и припухшие губы задрожали в улыбке. — Почему ты так смотришь?
— Думаю, что не хочу тебя отпускать. Что ты — необыкновенное чудо, и я, возможно, не заслуживаю его.
— Гроза, куда делись твои тучки? — Настя потянулась к щеке и поправила кудри, что выбились из-под белой вязки. Она смущалась и краснела.
— Да, я тороплюсь, извини, — поправил ее темно-бордовый шарф и щелкнул по носу. — Не могу от шока отойти, если честно.
— Просто, — она застыла напротив, стиснув бретели рюкзака, — мне никто так не говорил. Непривычно и мало верится. Во мне нет ничего особенного, это просто шарм новогоднего вечера. Ты идеализируешь образ.
— А ты жестокая, — коснулся пальцем ее губ и тронул легким поцелуем. — Рубишь правду, как коса траву.
— Нет, — выдохнула. — Просто не люблю, когда люди заблуждаются.
— Настя, ты не веришь, что ты мне очень нравишься? — я отодвинул ее от себя и пригнул шею, чтобы смотреть глаза в глаза. Пышные ресницы дрожали, а в голубых глазах сверкали искры фонарей.
— Верю, — прошептала. — И ты мне, грозный учитель.
— Можно я отвезу тебя домой и на коврике посплю у порога?
— Боюсь, мой личный домашний воин будет против.
— Папа у нас начальник?
— Нет, — он повела плечиком, — бывший военный. Из-за меня службу бросил, сейчас в охране работает.
Я подал ей локоть, и мы медленно стали спускаться к площади.
— А мама?
Настя кротко сжала пальцы на моей руке, всмотрелась под ноги, будто боялась споткнуться, а потом с напускной веселостью сказала:
— Папа у меня — универсальная мама.
— Не хочешь говорить об этом?
Чудакова повернула голову и заулыбалась.
— Я ее никогда не знала, а папа никогда не рассказывал о ней. Я допытывалась до подросткового возраста, потому что для меня это было важно, а потом поняла, что это причиняет ему боль. Тогда я отступила. Значит, так нужно было.
— Она жива? — уточнил я, стараясь уловить изменения на ее светлом лице, чтобы отступить вовремя от своего любопытства и не сделать хуже.
— Вроде да. Саш, я не знаю. Честно. Я привыкла, что у меня есть только папа, большего мне не нужно.
— Прости.
— Ты не виноват, не за что просить прощение, — она поцеловала меня в губы и, смеясь, потянула через толпу на площадь. С той стороны лилась нежная и глубокая музыка. — Потанцуй со мной.
И тогда я понял, что веселость и игривость Насти — ширма. Потому что я чувствовал под пальцами, когда играл «Вечную любовь», ее глубину и печаль. Там не было банальности и наивности, и как бы Настя не притворялась, что у нее все прекрасно, я видел, как тревожат ее простые, но такие важные вещи.
Глава 33. Саша
«Расскажите, птицы…» — пел лохматый и кудрявый парень на площади в смешной вязаной шапке. Из колонок на нас выливались приятные звуки фонограммы, что сплетались с его мягким и уже взрослым голосом. Улица вбирала в себя переливы и гармонично путала их между разноцветных курток, головных уборов, шарфов и сумок.
Настя застыла на против динамика и не отрывала взгляда от вокалиста. Она смотрела в его молодое лицо и не дышала, а меня едва не подорвало от волнения и жара, что разгорелся в горле, опустился из груди и сдавил поясницу.
«…что к успеху не стремитесь вы успеть…»
Чудакова не шевелилась, только не расцепляла наши пальцы. Я немного повернул ее к себе и повел в легком движении танца, и тогда она разорвала взгляд с музыкантом и обрушила голову на мою грудь.
Она не пела, но я слышал через кожу, как бьется из нее желание открыть губы и дополнить песню своим звонким голосом. Я слабо помнил, как Малинка пела в ту ночь, по одной фразе в кабинете мало, что поймешь, но она не могла делать это плохо. Это было просто невозможно. Да и то, что я слышал через окно оркестровой, было очень круто.
— Я хочу, чтобы ты спела «Вечную любовь» в дуэте, — проговорил ей на ухо, плавно поворачивая под музыку. Хоть мороз и был крепкий, мне было рядом с ней очень тепло.
— Только если с тобой.
— Ой, нет, — засмеялся. — Я не пою.
— Тогда и я не буду, — она говорила в сторону и при поворотах не отрывала взгляда от парня, что вытягивал известную песню крепким тенором. Это меня волновало до дрожи. В ней словно просыпались какие- чувства, но не ко мне, а к этому горластику. Хотя пел он на диво чисто и плавно, но елки-моталки, я же рядом, почему она на него смотрит, а не на меня?!