— Для мамы партию, пожалуйста, — выдала Лиза, сложив ладошки в молитвенном жесте. — Она очень красиво поет. Колыбельные, ммм… заслушаться можно!
— Тогда для трех голосов сделаем. Или четырех, — Настя повернулась ко мне. — Дядя тоже споет.
— Да он даже не играет нам! — отмахнулась Ева и тряхнула русым каре. — Хотя умеет.
— Он сыграет, — хитро улыбнулась Настя, глядя прямо в мои глаза. — Я вам обещаю, — добавила твердо и взгляд не отвела. Будто говорила мне «попался». Да, я-таки попался, готов бесконечно тонуть в ее глянцевой синеве, только бы не отворачивалась.
Настя хихикнула, улыбнулась широко, показывая белоснежные зубы, а потом побежала к отцу.
Вот маленькая негодница. Взяла слово, а теперь не слезет, но я и правда хотел ей играть, хотя не до конца верил, что получится. Все прежние попытки заканчивались провалом, пальцы просто перестали меня слушать.
Под горлом стояло что-то горячее и сумасшедшее. Я так хотел это выразить словами, но не получалось. Почти ничего не говорил, пока Малинка прощалась с отцом, молча кивнул, когда мама сказала, что поедет на день к сестре — все равно мы остаемся, есть кому за домом присмотреть. Я даже коротко пообещал, что пес не сдохнет с голода, пока она вернется.
Я потом с нее спрошу, что за взгляды в сторону Олега, а пока мне хотелось отдохнуть и побыть с невестой. Нужно решать проблемы по мере их поступления, и тревога за Настино настроение множилась и множилась.
Только бы Малинка не закрылась снова. Я этого очень боялся, а еще понял… Настя держалась в семье уверенно, не потому что мои родные лояльные и добрые. Не потому что они приняли ее, как свою. Нет. Это она приняла их. Просто — раз — и пустила в свое сердце всех скопом, став одной из нас.
Чудакова ко всем так относится, или Семейство Гроз особенное?
Глава 60. Настя
Время застыло на хлопке двери. Дом опустел. В душе стало глухо, словно меня затолкнули в вату и стали колотить палками. Это сердце так отчаянно трепещет под ребрами или Сашины шаги стучат за спиной?
— Малинка… — ласковое кольцо зажало меня в тиски, теплые губы побрели по шее и спутали дыхание в волосах. — Весь вечер хотел это сделать. Прикоснуться к тебе, услышать, как поет твоя кожа. Бархатно. Пронзительно-желанно.
— Почему они так смотрели друг на друга? — я немного повернулась и поймала Сашины губы. Короткий поцелуй превратил меня в податливый пластилин и украл весь мой воздух в груди. Нельзя позволять Грозе меня лепить, должна же я уметь ему противостоять. Но я так хочу, чтобы он был именно таким: настойчивым, требовательным, бескомпромиссным. Как его язык, что вталкивался между губ и сплетался с моим выдохом и вдохом.
Гроза разорвал поцелуй, укусил нежно губу и прошептал:
— Может, у них любовь с первого взгляда? Как у нас с тобой.
— Не было никакой любви с первого взгляда, Саш, — строго сказала я, а он немного отодвинулся и свел брови. — Была любовь с первого вдоха, — так приятно было видеть в его глазах счастье. Я тронула ладонью шероховатую щеку и перебежала к ресницам. Мой мужчина. Мой Саша.
Морщинки разгладились, уголки губ повело вверх, а потом Гроза взорвался хохотом.
— Чудачка моя. Моя, слышишь? — он порывисто обнял меня и продолжал пламенно шептать: — Я хочу, чтобы ты мне верила, Анастасия. Кто-то может говорить, что так не бывает, быстро, ненадежно, глупо, кто-то скажет, что я старше и не похожу тебе, кто-то посмеет убеждать, что холостяки никогда не остепеняются. Просто верь мне. И никого не слушай.
— Саш, — я заглянула в его глаза, что как черные турмалины переливались при свете люстры, и вложила в голос всю нежность, что у меня была: — Я верю тебе. А ты мне веришь?
— Как самому себе, — ответил он без колебаний.
— Тогда веришь, что я укушу тебя, если ты мне не сыграешь? Сейчас же!
— Эм… а куда укусишь? Или что? — густые брови изогнулись, а потом сошлись к переносице, дополнив коварный прищур темных и глубоких глаз. Густые ресницы задрожали, рассыпая крошки теней по его щекам и скулам.
— Куда надо! — я вырвалась и побежала в гостиную.
Смех разливался по дому, глушился в дорогих коврах, застывал на потолке и звенел в хрустальных бокалах на столе.
Минут пятнадцать мы возились с уборкой. Так приятно было хлопотать по дому, будто мы с Сашей муж и жена уже несколько лет. Даже казалось, что вот сейчас из другой комнаты выбежит сонный карапуз и скажет: «Мама, папа, я уже проснулся и хочу есть!».
Когда стол был убран, Саша вдруг подошел к пианино и провел пальцами поверх крышки. Я шагнула ближе и накрыла его руку своей.
— Не бойся. Я буду рядом. Прошлое не делает тебя слабым, оно учит не оступаться на знакомых ухабах.
— Почему ты такая? — он повернул немного голову, но я все равно смотрела на его строгий профиль, твердую линию скул и сжатую челюсть.
— Какая?
— Мудрая не по годам. Искренняя. Настоящая.
— Ты меня идеализируешь. Я капризная, переменчивая и избалованная отцовским вниманием. Ты просто плохо меня знаешь.
— Мне не нужно знать тебя глубже, чтобы чувствовать, — он приподнял крышку инструмента и провел рукой от высоких нот до низких, зацепил каждую: и белую, и черную. — Что тебе сыграть?
— То, что хочется твоему сердцу.
— Моему хочется завалить тебя на диван, — прыснул Гроза и набрал под пальцами закрученный сложный аккорд. Подтянул табуретку и только теперь сел.
— Это другому хочется, — засмеялась я, прикрыв губы ладонью. По щекам полоснул приятный жар.
— Эх, а я думал, что это сердце, — и еще один робкий, но красивый переход по нотам, а за ним кусочек Полонеза Огинского.
Я отступила, но вернулась и тронула Сашу за плечо, привлекая его внимание.
— Жду тебя, — показав подбородком в сторону, я прошла в глубь комнаты и присела на мягкую подушку. — Здесь. Но сначала сыграй. Ты обещал.
— Обещал, — эхом отозвался Саша и опустил голову на грудь.
Я видела, что ему тяжело решиться. Какие-то блоки не дают ему почувствовать себя нужным музыке. Если мы никому не нужны, мы замираем, застываем и растворяемся тишиной во Вселенной. Нас покидает творчество, о нас забывает вдохновение, мы перестаем слышать то, что нам говорит душа. Мы каменеем.
— Саша, ты нужен мне, — все, что я сказала, и он начал играть.
Сначала несложное, лирическое, кропотливо-выверенное. Я никогда не слышала этой музыки и была уверена, что никто не слышал. Она рождалась под его пальцами. А потом разошелся в трагическую, необыкновенно пронзительную композицию. Он не играл — он летал по клавишам. Без запинок, без остановок. Глотал, будто умирающий от жажды путник в пустыне, пил звуки, словно не мог напиться.
Широкие плечи раскрылись, мышцы спины взбугрились, шея вытянулась, а руки украсились узорами вен. Саша был моей искрой, на которую можно было смотреть вечно. Он был моей Грозой, после которой земля расслабляется, распускает зеленые листья и дышит, дышит, дышит…
Я плакала, пока он играл. Смотрела в его красивый затылок и неосознанно давила кулаки до боли. Верю в него, верю ему, не хочу больше думать о прошлом, о придурке, что сломал меня однажды. Саша другой. Он просто другой!
Глава 61. Саша
Войдя в раж и завернув сложный пассаж, я мельком глянул на Настю. Она смотрела на меня туманно сквозь слезы.
Да что ж такое?!
Бросил играть, оборвав фальшивой нотой, подобрался к девушке, упал рядом на колени и собрал в ладони ее сжатые кулачки.
— Так ужасно получилось?
Настя замотала головой, обрызгивая меня теплыми каплями, и грустная эмоция треснула, выпустив на свет легкую улыбку.
— Я… — подавился эмоцией, потому что Малинка резко наклонилась и уткнулась лбом в мое плечо.
— Хочу, чтобы ты играл еще…
— Сколько захочешь.
Она засопела и сжала пальцами рубашку на груди.
— Тебе придется играть до утра.
— Чтобы ты проснулась опухшая и зареванная? Ну уж нет.
— Саша, у тебя прекрасные руки, — она перехватила мои ладони. — Они умеют творить чудеса. Даже если меня рядом не будет, даже если что-то пойдет не так… — она запнулась и судорожно сглотнула.
— Настя, не надо, — но она закрыла мои губы пальцами и, подвинувшись, обняла меня крепкими ногами.
— Обещай никогда не бросать музыку. Никогда-никогда.
— Что за пессимистические мысли? Поиграл, и ты раскисла, а еще требуешь, чтобы я продолжал. Я хочу, чтобы ты улыбалась, а не плакала.
— Обещай, Гроза. Жизнь непредсказуема, — она сильно закусила губу, кажется, пробила кожу. — Я девятнадцать лет смотрела, как живет мой отец. Один. Как ему тяжело положиться на кого-то, довериться. Он вкладывал в меня душу, падал и вставал несмотря на то, что любимой жены рядом нет.
— Ты знаешь, что с мамой случилось?
— Бабушка только недавно призналась, что ее убили, но виновников так и не нашли. Я не стала папу спрашивать, не хочу его терзать, он и так очень замкнут. Это я жила и не знала матери, а он-то… — она сжалась. — Саша, пообещай мне! Я так хочу, чтобы ты играл. Очень хочу.
Под горлом стучало сердце. Я на маленькую долю секунды представил, что Насти нет рядом. Меня накрыло немыслимой чернотой, что способна не просто задавить, но и убить.
— Я буду тебя беречь и хранить, только бы ты была рядом.
— Саша, ты уходишь от ответа, — Настя нахмурилась и даже отстранилась. — Мне нужно это. Пожалуйста… — последнее еле слышным шепотом.
— Я обещаю, Малинка. Обещаю играть всю жизнь. Для тебя, ради тебя, создавать музыку, но и ты пообещай мне не сдаваться, даже если будет совсем плохо. Дай слово не закрываться, даже если запутаешься и не найдешь выхода. Я хочу, чтобы ты доверила мне свои тайны. Те, что мучают твое сердце.
— Саш… не могу, — она оттолкнулась и, забравшись с ногами на диван, забилась в угол. — Я не могу пока этого пообещать. Есть вещи, — она дергано повела плечом и отвернулась, — о которых я не готова говорить.
— Настя, — потянулся за ее рукой и крепко переплел наши пальцы. — Я сейчас и не требую. Просто хочу, чтобы ты знала, что я