готов выслушать все твои страхи и тревоги. И все пойму. Все. Понимаешь?
Настя смотрела, пронзая душу. Долго не отводила глаз и не моргала, а потом коротко кивнула и потянулась ко мне. Ее поцелуй раскатывал по языку соль и горечь. Я не знаю, что ее тревожит, и сейчас должен отступить, потому что Настя безмолвно умоляет не поднимать болезненную тему.
Чтобы освободить ее от розового свитера, вытянул Настины руки вверх. Она оказалась в плену моих губ и прикосновений, порывисто дышала и шарила по телу горячими пальцами, будто искала что-то. Спустилась ниже, а я, не позволив ей скинуть с глаз розовую вязку, коснулся приоткрытого рта: четко-очерченного, припухшего от моих поцелуев. Кончик языка ошпарился о ее неистовость и жадность. Я стал задыхаться от быстрых и глубоких движений. Мы дышали через раз, терзали друг другу кожу и погружались глубже в океан желаний. Сдернул свитер и выбросил его в неизвестном направлении. Потянулся к джинсам и одним движением завалил Настю на диван, заставляя откинуться на спинку.
— Снова эти пуговицы! А-а-а… — ворчал я и терзал металлические головешки. Я готов был их зубами отгрызать, только бы освободить упругие бедра от тесной ткани.
Малинка захихикала и приподнялась, когда я расправился с застежкой.
— Ты специально, Чудачка!
— А тебе хотелось бы платье вместо брюк? — она хлопнула ресницами и застонала, когда я коснулся губами ее живота и спустился ниже. — И чтобы… без… Саша…
— Да-а-а, — я переместился немного выше, оставив на пульсирующей точке руку, — и чтобы без трусиков.
— Голодающий.
— Ради тебя стоило отказывать себе в сладостях лет десять, — скинул футболку, вжикнул молнией, выбрался из брюк. Настя не отрывала от меня взгляда, следила за каждым моим движением и облизывалась. — Ты меня точно не укусишь?
— Хочешь проверить?
Я сел на диван и перетянул Настю ближе, но она сползла вниз и оказалась у моих ног.
— Что ты делаешь, Малинка? — захрипел, когда горячие губы скользнули по плоти и забрали у меня последние крупицы контроля.
Это был полет в невесомости. Когда ни воздух, ни сила тяжести тебе не нужны. Когда все, что «до» оказывается пресным и скучным, а «после» превращается в прекрасную реальность.
Настя ласкала неумело, боясь причинить мне боль, я запускал пальцы в ее кудри и до блеска в глазах ловил нить, на которой могу еще балансировать и не сойти с ума от наслаждения.
Ритмичное движение рук вниз-верх, и я почти улетел, но успел выпрыгнуть из космолета и потянуть Малинку за плечи.
Она заплелась вокруг шеи, осторожно подвинулась и позволила себя наполнить. До предела. Новая протозвезда набирала энергии на сверхскорости, отчего я скрипел зубами и обливался потом.
— Настя, быстрее, — хрипло выдавил и закатил глаза, сдавил до хруста кожи упругие ягодицы, — не могу больше…
Малинка тихо застонала. Три рывка вниз, и она сдавила меня крепкими бедрами, запульсировав внутри, а потом, откинувшись спиной на мои ладони, высоко, с хрипом, закричала мое имя. Ее теснота, давление и дрожь дернули чеку, и взорвали во мне гранату.
Освобождая себя от семени, слышал, как лопаются в груди последние решетки моего защитного ограждения. Я впустил Настю в свое сердце окончательно и бесповоротно. Пустил не на раз или на день, а навсегда.
И уже в спальне, когда Малинка тихо сопела под боком, а я перебирал ее мягкие волнистые волосы, понял, что она сделала невозможное: вернула мне воздух, раскрыла глаза, научила видеть, позволила чувствовать. Жить, а не существовать.
Я был слепым художником, а теперь палитра мира наполнилась объемом и оттенками. Жаль, правду красок никто не знает… Потому что, докопавшись до правды, я бы помог Насте: подарил бы нужные кисти и светлую акварель.
Ведь она смогла дать мне самое важное, я хотел взаимно помочь, чтобы видеть в ее глазах только радость и счастье.
Боже, я играл. Я. Играл!
Богиня Музыка сжалилась надо мной и дала еще один шанс. Я не должен его упустить.
— Спасибо, что вернула меня к жизни, Малинка, — прошептал, проваливаясь в самый лучший за последние пять лет сон.
Глава 62. Настя
Проснулась я, когда солнце было уже высоко. Вытянулась на большой постели и размяла затекшие мышцы. Между ног приятно горело от сладкой ночи, а в душе, наконец, было спокойно.
Повернувшись набок, поняла, что Саша уже давно проснулся, теперь стоило узнать, куда подевался.
— Гроза? — связки почти не смыкались, отчего получался шикарный фрай. Я заметила на тумбочке белый клочок бумаги. Потянувшись, стащила его на подушку и прочитала вслух: — На столе в графине фреш. Я с Джеком на прогулке. Скоро буду. Твой пианист.
Мой. Пианист.
На кухне застучали стаканы и послышались глухие шаги. Стало тепло и радостно, в груди будто широкая Амазонка разливалась. Бурная, неистовая. Хотелось рвануть к Саше в объятия и не отпускать.
Я набросила халат, быстро почистила зубы, завязала спутанные волосы в пучок и побежала на первый этаж.
Возле окна в кухне стояла высокая девушка с короткой стрижкой. Кольца ее серег-колец поблескивали на ярком зимнем солнце.
— При… вет, — я запнулась и сильнее затянула халат. Кто она? Вдруг знакомая семьи или родственница. Я же не всех знаю. Может, подружка Егора?
Она обернулась и окинула меня изучающим наглым взглядом. Как только под одежду не забралась?
От этого я еще больше съежилась и, вогнув плечи, немного отступила.
— А где Саша? — проговорила неуверенно.
Она повернулась и, расправив плечи, сплела худые руки на шикарной груди. Постучала по острым локтям длинным акриловым маникюром.
— Саша, значит. А ты кто? — в ее голосе звенела наглость и уверенность, а еще хрустела злоба.
— Настя, а вас как зовут?
— Бедная Настя, — отчего-то ей мое имя показалось смешным. Она вскинула голову и неприлично заржала в потолок, а потом резко посмотрела в глаза. Я еще отступила. — А я Ира, жена Саши, — она прищурилась и, помедлив, добавила: — Бывшая.
У меня под ребрами что-то лопнуло. Горячая боль рванула к горлу и выбралась наружу жуткой тошнотой. Я зажала рот ладонью и побежала в ванную.
Жена. Бывшая. Жена. Бывшая.
Быыывшааая…
Та самая, что обманула его. Та самая, что притворялась беременной.
Что она здесь забыла?!
— И на что ты надеешься, На-стя? — она делила мое имя на сегменты, будто рубила меня лично, занося над головой топорище.
Пока меня рвало и выкручивало, она стояла в дверях ванны и дико смеялась, а мне от этого только хуже было. Казалось, что это апокалипсис моего организма.
— Отравилась? — спросила ехидно гостья, когда я встала над умывальником и вцепилась в белоснежный фаянс.
Я не ответила. Не хочу с ней говорить и смотреть на нее не хочу. Я тут с одним тараканом по имени Эд еле справилась. Не хватает еще стервы, что прожгла моему Саше дыру в груди. Из-за нее он мне не поверил, из-за нее сомневался.
— Уверена, что эмбриончик-то от Александра? — протянула она и, пошевелив тонкими пальцами, защелкала ногтями друг о дружку, отчего меня снова замутило.
Я подняла голову и бросила в нее испепеляющий взгляд через зеркало.
— Уверена.
— А я вот нет, — она фыркнула, повернулась на каблуках и покинула ванну.
Не получалось прийти в себя. Меня словно в кислоту опустили: все тело плавилось и корчилось. Снова затошнило: я покрылась испариной и не могла справиться с бесконечной дрожью. Отдышавшись через раз, опустила лицо в горсть ледяной воды. Через несколько секунд стало легче, но сердце неистово лупило в грудь, угрожая вырваться наружу.
Еще несколько минут я ловила мир за нить и пыталась идти. Пришлось держаться за стенку и перебираться помалу. С улицы доносились повышенные голоса, но разобрать, о чем говорят, из-за шума в голове, у меня не получалось. Я едва дошла до дивана и рухнула рядом, уронив руки и голову на сидение. Все вертелось и кружилось, меня мутило и сдавливало, а горло обжигало рыданиями и изжогой.
Я провалилась в какой-то странный сон. Или обморок, не знаю, но очнулась, когда съехала на пол, и входная дверь сильно хлопнула. Я дернулась, испугавшись, что это снова стерва бывшая…
На улице лаяла собака, кто-то яростно кричал.
— Настя! — от общего шума получилось отделить голос Грозы. — Настя! — быстрый топот ног, а потом сильные руки опустились на плечи. Меня подняло вверх и опустило на мягкую обивку. — Маленькая моя, не слушай ее, прошу тебя…
Я слабо мотнула головой, но глаза открыть не смогла: мир все еще кружился и трясся в припадке безнадеги.
Саша обнимал мое лицо ладонями, целовал в губы и отчаянно шептал:
— Что мне сделать? Тебе плохо, Малинка? У тебя цвет лица светло-серый. Пожалуйста, скажи хоть что-то. В больницу?
— Не нужно, — тихо пробормотала я. — Просто токсикоз.
— Что эта тварь тебе успела наговорить? Не верь…
— Саш, — я хрипнула и попыталась встать, но он прижал мое плечо к дивану. — Она ничего особенного мне не сказала, — тяжело вытянула из себя голос.
— Боже, как же она меня достала! — Саша сел на пол возле меня и затараторил: — Знаешь, эти отношения были, как в тумане. Я словно одурманенный был, любил до безумия. Настя, прости, но должен объяснить.
Я кивнула и, сцапав его руку, положила себе под щеку и показала, что готова слушать.
— Сейчас, — Саша убежал в кухню и вернулся со стаканом воды и кусочком сушеного хлеба. — Прогрызи кусочек, это снимет тошноту. Ленка всегда так делала.
— Спасибо, — получилось просипеть. Я положила на язык сухарик и старалась вытащить себя из огненной лавы. Нужно успокоиться и думать о хорошем. Думать о вечном, думать о малыше во мне. Это главное.
Саша ласково огладил мою скулу, коснулся губ, и я заметила сбитые костяшки на руке.
— Что это? — перехватила пальцы, прежде чем он успел спрятать.
— Пришлось одному дерзкому мальчишке мозги вправить.
— Ты что Егора ударил?
Саша скрипнул зубами.