Если уж быть до конца честным, то, вероятно, всё же есть такая сумма, против которой я не устою и пущусь во все тяжкие. Только вряд ли у кого-то наберётся столько денег, чтобы купить меня с потрохами. Хотя лучше не зарекаться… Всё-таки я и в самом деле, наверное, мент виртуально-продажный, аж самому противен иногда становлюсь!..
Остаток дороги уже в поезде из Москвы до Рязани я ехал почти спокойно, в полной уверенности, что, несмотря ни на какие мои колебания и сомнения, веду и буду продолжать вести относительно праведный образ жизни. Если что-то обо мне потомки и вспомнят, когда я окончательно переселюсь из этого мира в загробный, то это будут только хорошие и правильные воспоминания, за которые мне на том свете не придётся стыдиться… Только вспомнит ли кто-нибудь в самом деле?..
На удивление Рязань оказывается очень симпатичным и уютным городом. После суматошного и шумного Израиля всё здесь выглядит немного старомодным и неторопливым, будто я вернулся на двадцать лет назад в свою бесшабашную и отвязную молодость, где всё мне было доступно, восторги были искренними, жизнь – весёлой и разгульной, а обиды, если таковые изредка и случались, самыми что ни на есть смертельными, но недолгими. Сегодня всё совсем по-другому – то ли я поумнел на своей дурацкой милицейско-полицейской службе, то ли вдобавок ещё и постарел, когда конечная цель впереди видится яснее, чем то, что осталось за спиной, но летишь к этой цели уже не на всех парах, а покряхтываешь и опираешься на палочку… Эх, если бы только в самом деле узнать когда-то свою настоящую цель!
В областном управлении ФСБ меня сразу отводят к начальству, потому что коллеги из Израиля здесь появляются нечасто, и чувствуется, что местной публике весьма интересно, как поведёт себя израильский коп, разруливая непонятки с загадочным бомжом. Об израильских спецслужбах повсюду ходят самые невероятные легенды, но нимба над головой и крылышек за спиной я с собой, увы, не прихватил. За их неимением.
Человек в скромном гражданском костюмчике, представившийся Владимиром Алексеевичем, но не сообщивший своей должности и звания, вежливо усаживает меня в отдельном кабинете напротив себя и сразу раскрывает тонкую папку.
– Зовут нашего задержанного, – заученно докладывает он, – Епифановым Владимиром Георгиевичем. Бывший инженер-конструктор одного из местных заводов, в разводе, отец двоих детей. Остался без работы шесть лет назад, лечился от алкоголизма. Неоднократно доставлялся в Центр реабилитации бездомных, но каждый раз оттуда сбегал. Уголовных преступлений за ним не числится, опасности для общества не представляет…
– Нечто подобное я и предполагал. Асоциальный тип, которым никто не интересуется, и если бы он не стал проявлять активность, всё было бы шито-крыто, – киваю головой. – Приблизительно такая схема и в остальных случаях…
– Не понял, про какие случаи вы говорите? – удивлённо поднимает брови мужчина. – Пожалуйста, поясните, господин… э-э…
– Штеглер, – подсказываю я.
Хоть им наверняка уже немало известно о профессоре Гольдберге, я вкратце излагаю самую последнюю информацию об украинском псевдо-Столыпине, перестрелке между нашими наркоторговцами и их новом предводителе. Факты пока до конца не доказанные, но вероятность высока.
Некоторое время Владимир Алексеевич внимательно вслушивается в мои слова, переваривает информацию. Чувствуется, он слегка шокирован, но старается не подавать виду:
– И всё равно не могу поверить, что переселение душ возможно. Столько историй про это существует, такими мифами всё обросло…
Не хочу его добивать очевидными фактами сразу, поэтому подстилаю соломки:
– Можно допустить, что человек досконально изучит биографию Столыпина и начитается документальных свидетельств, благо, сейчас всё в свободном доступе в интернете. Более того, изображать из себя убитого главаря наркоторговцев тоже несложно, если долгое время до того находиться в преступной среде. Но, согласитесь, люди, которые изображают из себя этих погибших персонажей, не очень подходят по типажу для подобных ролей. А взять вашего бомжа Епифанова? Да его настоящий Баташов-Бот к себе на пушечный выстрел не подпустил бы даже в самые неприглядные моменты своей жизни… Однако, заметьте, некоторая схема перевоплощения всё-таки просматривается почти во всех случаях. Не случайно же вы обратились именно к нам за помощью?
– В том-то и дело, что мы в недоумении, как поступать и какая конкретная помощь в данном случае нам необходима. Можно этого Епифанова тупо закрыть в принудительном лечебном учреждении вроде психбольницы, но чего мы этим добьёмся? Загадки всё равно не решим.
– Какой загадки?
– Его внезапного перерождения в совершенно другого человека. Тем более, откуда он про вас знает, если ни разу не был в Израиле, и вы с ним никогда не встречались? – мужчина встаёт из-за стола, подходит к окну и распахивает форточку. – Закуривайте, и давайте подумаем вместе, что нам дальше делать.
Мы молча выкуриваем по сигарете, но и этот верный стимулятор мыслительной деятельности нам не помогает. Потом я некоторое время изучаю протоколы допросов Епифанова, один за другим выдаваемые мне моим собеседником, но ничего любопытного в них не обнаруживаю. Единственное, что меня заинтересовало, это постоянные требования Епифанова дать ему пообщаться с «офицером израильской полиции Даниэлем Штеглером», то есть со мной. Ко мне у него якобы есть секретное дело, не требующее отлагательств. А один раз он даже упомянул профессора Гольдберга, но как бы вскользь, и ни на какие вопросы о том, кто это и где его искать, отвечать не стал.
По крайней мере, хоть загадку своего появления в Рязани я решил.
– Ну что, – глядит на часы Владимир Алексеевич, – сейчас время обеденное, не возражаете отведать деликатесов в нашей скромной комитетской столовой? А потом, отобедав, сразу навестим Епифанова. Если сначала навестить нашего душистого бомжа, то, думаю, аппетит вы потеряете надолго.
– Неужели всё так запущено? – усмехаюсь, а самому опять невесело.
– Бомж – это не только грязь тела, но и души, – загадочно выдаёт Владимир Алексеевич, убирая бумаги в сейф.
К моему приезду, видимо, всё-таки готовились заранее, поэтому бомжа Епифанова поместили в отдельную довольно чистую камеру следственного изолятора при областном управлении. Вообще-то здесь ему совсем не место, потому что, в принципе, никаких противоправных поступков он не совершил, разве что выдавал себя за другого человека и оскорблял окружающих. Сопротивления при задержании не оказывал, а, судя по протоколам, был несказанно рад подобному развитию событий. Украинские коллеги, насколько помню, расценили подобное поведение псевдо-Столыпина иначе, отправив беднягу прямиком в психушку.
Владимир Георгиевич Епифанов, в чьём теле сегодня обитает бывший наркоторговец Бот, оказывается довольно плотным низкорослым мужиком с длинными мосластыми руками, поросшими редкими рыжими волосиками. Руки сразу приковывают внимание, потому что он ими непрерывно размахивает, даже когда никто с ним не разговаривает. Выражение веснушчатой физиономии с пустыми бесцветными глазами такого внимания не привлекает.
Некоторое время разглядываю его сквозь маленькое окошко в двери, потом мы с Владимиром Алексеевичем входим внутрь. Бот-Епифанов сидит, поджав ноги, на кровати, но, едва натыкается бессмысленно блуждающим взглядом на меня, резво спрыгивает и бросается чуть ли не обниматься. Брезгливо заслоняюсь руками, а сопровождающий меня Владимир Алексеевич даже пробует оттолкнуть его, однако я отрицательно качаю головой.
– Ну, наконец-то! – сиплым пропитым голосом хрипит бомж. – Я им давно про тебя все уши прожужжал. Сколько можно на этой дурацкой шконке париться? Я тут что, прописался?
ФСБшник удивлённо глядит на меня, словно я не всё ему рассказал перед приходом сюда, но ничего пока не говорит.
– Всё в порядке, – киваю ему, – если можно, оставьте нас с этим человеком наедине. Хочу выяснить, действительно ли он тот, за кого себя выдаёт.
– Не положено, – сразу надувается Владимир Алексеевич. – Я обязан присутствовать при вашем разговоре.
– Как хотите, у меня секретов ни от кого нет, – пожимаю плечами, – но будет ли ваш подопечный при вас откровенно беседовать со мной?
– Да мне плевать на всех этих ментов! – неожиданно откликается бомж. – Что они мне могут сделать? Грохнуть в своих застенках? Так мне от этого хуже не станет! Не впервой…
– Помолчите, Епифанов! – ещё больше раздражается Владимир Алексеевич. – А то и в самом деле в настоящую тюрьму попадёте!
– Слушай, Даник, – не обращая на него внимания, вдруг спохватывается бомж, – мне кроме тебя не с кем весточку передать одному человечку… ну, ты знаешь, кому. Догадываешься?
– Стоп, – обрываю его, – прежде всего, мне необходимо чётко выяснить, кто ты и как твоё имя?
– Не догадываешься? Совсем нюх потерял? – бомж криво усмехается и скалит жёлтые неровные зубы в сторону ФСБшника. – У них смекалки набрался?
– Ты у меня, Епифанов, договоришься! – окончательно вскипает Владимир Алексеевич.
И опять бомж никакого внимания на него не обращает:
– Слушай, Даник, чтобы у тебя не было сомнений, я тебе напомню эпизод с погоней в Тель-Авиве, когда машина, в которой я уходил от вас, грохнулась с моста, и я погиб…
– Ты про эти вещи так смело говоришь и никого не опасаешься… – удивляюсь его откровенности.
– А кого мне опасаться? Что может со мной приключиться хуже того, что было? Моё-то нынешнее обличье, – он похлопал себя по рыхлому брюху, – в тот момент наверняка рылось в какой-нибудь местной помойке, жрало, как свинья, отбросы из корыта или бухало цветочный лосьон… Так что сегодня с меня никакого спроса!
– На какой машине ты тогда удирал? – быстро спрашиваю его.
– На «тойоте-королле» зелёного цвета.
– Ничего не путаешь?
– Почему я должен путать, если у меня с памятью полный порядок, а такая же «тойота», только белая, у меня в Москве в гараже до сих пор стоит? Я до неё ещё доберусь рано или поздно. А в той, зелёной, шофёром был здоровый такой дядька, но я его выкинул из-за руля, когда началась перестрелка. Потом я, кажется, попал в кого-то из суданцев-нелегалов, которые сбежались посмотреть на полицейскую погоню…