– Слушайте, сударь, ответьте на один вопрос: сколько нахлебников на мою душу вместе с вами? – невзрачный мужичок, в чьём теле сегодня душа Баташёва, пристально разглядывает меня, и я даже чувствую его несвежее дыхание. Видно, профессор Гольдберг, разыскивая для него тело, сильно не заморачивался. Это наверняка один из парковых бичей, ночующих на лавках, которого никто никогда не хватится.
– Этот вопрос не ко мне. Меня лишь попросили встретиться с вами и передать слова вашего потомка Дмитрия Баташова, который…
– Оставьте его в покое! Он там, и мне совсем не интересно, что с ним произошло, а мы здесь. С вами этот учёный французишка, который занимается колдовством и переселяет души из преисподней в этот мир, и с ним я тоже немного знаком. Но откуда взялись остальные? Государевы чиновники, полагаю, которым нужны мои припрятанные сокровища?
– Вероятно, да. Но что вы от меня-то хотите? Я их не приглашал, можете мне поверить.
Мужичонка вытирает пот, выступивший на лбу, и злобно шипит, обнажив свои гнилые, давно нечищеные зубы:
– Я вообще никому не верю! И никогда не верил. А вам и этому французишке на свою беду поверил… Куда мы сейчас едем?
– Вам же сказали – в Москву, а оттуда в Рязань…
– Нам нужно избавиться от всех этих людей.
– Вы шутите? Как от них избавишься?
Баташёв пристальным взглядом сверлит меня и вдруг тихо шепчет:
– Я этим сам займусь, а вы мне только помогите. Найдите хотя бы нож…
– Какой ещё нож?!
– Ну, не этим же пользоваться? – в ладони у него оказывается пластиковый одноразовый ножик, который выдавали вместе с обедом. – Придумайте что-нибудь. А мы с вами вдвоём – я повторяю, вдвоём, и никого больше! – доберёмся до моих сокровищ, и я вас не обижу.
– А как же ваш потомок Баташов?
– Димка? А что он сделал для того, чтобы мне помочь? Мне и ваш французишка, по большому счёту, не нужен. Только вы и я.
– Почему же вы меня выбрали? – усмехаюсь невесело.
– А я никого, повторяю, кроме вас и его, тут не знаю. Но с ним – как мне с ним общаться, если он по-русски ни бельмеса не смыслит?.. Так поможете?
Из самолёта в Шереметьево мы выходим по длинному гофрированному рукаву. Стараюсь идти за Баташёвым, который не отпускает от себя девушку-врача, и настороженно поглядываю на него. Это подмечает генерал Папков и незаметно дёргает меня за рукав:
– О чём вы секретничали в туалете? Что он вам говорил?
– Ничего особенного, – мне не хочется делиться с ним планами Баташёва, хотя это, наверное, и неправильно. – Человек напуган всем, что видит вокруг, вот и спрашивает у меня совета.
– Совет? В туалете? Тайком от остальных? – не доверяет генерал. – Странно…
– А вас он просто побаивается, потому что не знает. Со мной же встречался на том свете.
– Ох, не верю я вам. Что-то вы крутите! – но от меня отстаёт, хотя на всякий случай показывает жестом своим охранникам держаться ко мне и к Баташёву поближе.
В сопровождении местного полицейского и аэропортовского служащего нас быстро проводят в сторону от общего потока пассажиров и по каким-то длинным пустым коридорам, минуя таможенный и пограничный контроль, выводят в закрытый дворик. Тут нас ожидает минибус с тонированными стёклами и полицейская машина с работающей мигалкой. Ещё минута, и мы уже несёмся по пустынной дороге из Шереметьева среди тускло светящихся фонарей и каких-то едва различимых в сгущающемся сумраке рекламных щитов.
Неожиданно Баташёв, всё время настороженно наблюдавший за происходящим и не подававший ни звука, громко заявляет:
– Сперва поехали в самый лучший ресторан, раз уж мы сподобились оказаться в первопрестольной. Есть хочу! Надеюсь, господин начальник не будет против?
Мы с профессором Гольдбергом и девушкой-врачом сидим сзади и пристально наблюдаем, как поведёт себя Папков, расположившийся на правах хозяина рядом с водителем. Оба охранника сидят справа и слева от Баташёва.
– Вы, Андрей Родионович, совсем недавно обедали в самолёте, – оборачивается Папков, воспринимая поначалу просьбу Баташёва за шутку, – неужели успели проголодаться?
– Ай-яй-яй, как не стыдно, господин начальник, – неожиданно начинает плаксиво причитать Баташёв, – вы же специально столько сил и времени потратили, чтобы разыскать меня, вытащить с того света и получить в конце концов заветные баташёвские сокровища, а теперь скупитесь на кусок хлеба для их хозяина? И после этого вы решили, что я вам всё выложу, как на духу?
– Приедем на место, – раздражённо откликается генерал, – там получите любой обед, какой захотите. Никто на вас экономить не собирается. Уже через час…
– Не хочу ждать! – Баташёв даже расталкивает охранников по обе стороны от себя. – Хочу сей момент в самый лучший ресторан столицы. Вам напомнить, сколько времени я тут уже не был?.. И чтобы шампанское рекой лилось, икры бочонок, осётр на блюде, и всё такое. Цыгане чтобы пели! Гулять хочу… вот с ней… – он оборачивается и хватает за руку девушку-врача. – Тебя, милая, как зовут?
– Люба, – машинально бормочет девушка.
– С Любой-Любовью гулять хочу! Вы меня слышите, господин начальник?
Некоторое время генерал размышляет, потом машет рукой и командует водителю:
– Вези в ресторан какой-нибудь. Тот, что поближе…
– Не в какой-нибудь, а в самый лучший! – подсказывает Баташёв и удовлетворённо откидывается на спинку сиденья. – И чтобы цыгане…
Всё обошлось, конечно, без цыган и разгульного веселья, которого требовал помещик. Но водки и шампанского он выпил изрядное количество, хотя компанию ему никто не составил. Лишь врач Люба под его нажимом осушила бокал шампанского, испуганно поглядывая при этом на генерала, а тот с мрачным видом поглощал за соседним столиком заказанный антрекот и запивал его минералкой.
Никаких эксцессов за время обеда не случилось, хоть я и ожидал, что Баташёв что-нибудь выкинет напоследок.
До Москвы доезжаем спокойно и располагаемся на ночь в указанной генералом гостинице без названия.
Баташёву выделяют отдельный номер под неусыпным присмотром охранников, а нас с профессором Гольдбергом размещают в двухместном номере в другом конце коридора.
И уже перед тем, как заснуть, Гольдберг сладко зевает, потягивается в своей кровати и лениво спрашивает:
– Слушай, Дани, я обратил внимание, что этот Баташёв стащил нож, которым резал мясо в своей тарелке. Он на кого-то напасть собирается? Зачем ему нож? Неужели у русских испокон веков принято воровать в ресторанах предметы сервировки?
– А чем русские хуже израильтян? – парирую немедленно. – Нож какой был – из металла?
– Конечно. В приличных ресторанах одноразовые приборы не подают…
10
Утром чуть свет в наш номер стучится генерал Папков.
– Как спалось на новом месте? – усмехается он и потирает глаза. – Не замёрзли в наших российских снегах? Медведи на улицах и казаки с шашками не снились?
– Ночь прошла спокойно, – отшучиваюсь, но в душе готов к любым поворотам, – какими судьбами спозаранку, Евгений Николаевич?
– Хотел у вас поинтересоваться, – он проходит в комнату и без спроса усаживается в кресло, – может, вы с профессором пока останетесь в Москве и с нами не поедете? Организуем вам билеты в Большой театр на балет или оперу, экскурсию по живописным местам Подмосковья – всё, что пожелаете. А в рязанской глубинке вам и делать-то особенно нечего. Скучно вам там будет. В Москве интересней.
– А как же Баташёв с его кладом?
– Ну, здесь-то мы и сами как-нибудь справимся. Раскрутить его – рутинная работа. Он нам разыщет даже такие клады, которые сам не прятал… Шучу, конечно.
Если говорить честно, то меня предложение остаться в Москве устраивает на сто процентов. Никаких денег мне больше ни от кого не надо, да, судя по всему, их и не предвидится, если уж государство пытается наложить руку на ещё не найденные сокровища. Другое дело, как к предложению повеселиться отнесётся профессор Гольдберг, которому вряд ли понравится банальная экскурсия по российским достопримечательностям вместо поисков клада.
– Мы вам сильно мешаем своим присутствием? – спрашиваю на всякий случай.
– Вы нам вообще никак помешать не можете. А что вам делать в Гусе-Железном? – похоже, шутки закончились, и генерал нетерпеливо глядит на часы. – Командировку вам отметят, когда захотите, в гостинице живите хоть ещё пару недель, всё будет оплачено. Начальству вашему я отзвонюсь с благодарностями. Объясните своему соседу, что и он в накладе не останется… Кстати, вы не забыли о нашем разговоре по поводу вашего назначения в новый отдел и присвоения следующего офицерского звания? Всё на мази, один звонок…
– Боюсь, что этого-то как раз моему коллеге объяснить я не смогу. Профессор Гольдберг – учёный, который согласился вернуть с того света всю эту весёлую семейку Баташёвых именно из коммерческих соображений. Он заинтересован в поисках клада. Это его работа, за которую он хочет получить достойное денежное вознаграждение.
– Насколько помню, он и сам вернулся с того света наподобие этих разбойничков. Без вашей помощи ничего не произошло бы. Да и с законом у него, как я понимаю, не всё чисто, – Папков краем глаза глядит на лежащего в кровати Гольдберга и интересуется: – Он по-английски понимает? Могу я с ним сам побеседовать?
– Пожалуйста, не буду вам мешать.
Быстро подхватываюсь и несусь мыться, бриться и любоваться на себя в зеркало. И уже устроившись под горячим душем, принимаюсь неторопливо размышлять.
Мне и в самом деле нисколько не интересно, о чём они там договариваются. Единственное, что вдруг подумалось: если ещё пять минут назад я собирался рассказать генералу о ноже, украденном Баташёвым в ресторане, то теперь не стану. Если в моих услугах эти ребята не нуждаются, то и никакой информации от меня они и не получат. Пускай сами разбираются, если Баташёв начнёт бунтовать и кидаться на кого-то с оружием. А я бы с громадным удовольствием побывал в Большом театре вместо районного посёлка в рязанской глуши. В прежней-то своей жизни, когда я работал в российской милиции, о театре даже мечтать не мог. Вернее, мечтать-то мог, а вот попасть…