– Вот ваши друзья, – громко, чтобы мы слышали, сообщает он сидящему в салоне Баташёву, – никто их от вас не прячет!
– Подай руку, хочу выйти, чтобы самому на них посмотреть, – раздаётся скрипучий голос помещика, – а то в этой вашей тесной повозке все косточки затекли. Да и ты, генерал, собеседник не самый приятный…
Нехотя Папков протягивает руку, и Андрей Родионович, покряхтывая, выбирается наружу. Некоторое время старик осматривается по сторонам, потом недовольно бурчит:
– Где мы сейчас?
– В Касимове. Это городок такой в Рязанской области.
– Что, я Касимова не знаю? Не он это, врёшь ты всё! – Баташёв ещё раз оглядывается по сторонам и подходит к нашей машине. – Как, судари, себя чувствуете?
Пожимаю плечами и недоумённо гляжу на него.
– Умеешь управлять такой повозкой? – Баташёв хитро косится на меня и подмигивает.
– Конечно, – отвечаю, ещё не чувствуя подвоха.
И тут происходит неожиданное. Резким движением Баташёв выдергивает из-за руля нашего водителя и отшвыривает его в сторону. В руках у него металлический нож, украденный в ресторане, и он грозит им бросившемуся к нам генералу:
– Только подойди ещё на шаг – порешу! – и уже мне: – Быстро трогай повозку, и поехали!
– Куда? – развожу руками непонимающе.
– Я скажу, куда. Уж касимовские места я хорошо знаю, – Баташёв, не выпуская ножа из руки, быстро садится на переднее сиденье машины и хлопает ладонью по рулю. – Ну, я жду, быстро садись!
Выброшенный на асфальт водитель уже целится в него из пистолета, но Папков истошно кричит:
– Не надо, отставить! Пускай едут… Далеко не уйдут!
– Ну что ты ждёшь, аспид? – рычит Баташёв и грузным медведем шевелится на своём месте. – Жить надоело?
Включаю зажигание и, поглядывая на замерших на дороге генерала и водителя, трогаю.
– Жми на полную железку! – командует Баташёв. – И другу своему скажи, что всё в порядке, а то он трясётся от страха, как заячий хвост…
Мы выезжаем из Касимова и несёмся по каким-то дорогам, которые указывает Баташёв. Выходит, не забыл он эту местность, хоть с конца восемнадцатого века она и изменилась до неузнаваемости. Погони за нами пока нет, но я не сомневаюсь, что в самом скором времени появится.
– Ты, паря, не грусти, – весело воркует Баташёв и в глазах у него безумный блеск, от которого становится по-настоящему страшно, – мы от этих царёвых чиновников уйдём. И раньше я уходил, и сегодня уйду!.. Знаю я тут потаённые местечки, где отсидимся. А потом наведаемся в Гусь-Железный и все припрятанные камушки и золотишко добудем из-под земли. Вернемся в Москву, а там я найду людишек, с которыми можно договориться. Деньги все любят, так уж испокон веков повелось… Что молчишь?
– Что я вам скажу, Андрей Родионович? – вздыхаю и поглядываю назад, где непременно скоро покажутся преследующие нас машины. – Плохо это всё, не отстанут от нас эти люди, и никакие деньги не помогут…
– Вот ты думаешь, что я – какой-то замшелый пень, который ничего не понимает и понять не может, потому что жил чёрт-те знает когда? Ведь думаешь, да? Небось, даже уверен, что если вы понаделали этих самодвижущихся повозок и железных птиц, на которых летать можно, так уже и своих дедов переплюнули? Ничего подобного! Неужели ваши нынешние чиновники взяток не берут и более добродетельны, чем те, что были в наше время? Человек-то не меняется, это во все времена прекрасно знали… Потому не надо на меня высокомерно поглядывать, я же всё вижу. Ваш генерал со своими стражниками, твой лекарь-французишка… – Баташёв косится на притихшего Гольдберга и снова вонзает в меня свой безумный взгляд. – Говорю тебе, паря, держись за меня – не пропадём…
– А ваш потомок, которого вы на разведку сюда послали? – как ни странно, но мне интересно его слушать, потому что не такой уж он профан, как оказалось, этот средневековый разбойник и душегуб.
– Ты про Димку, что ли? Да какой он мне наследник?! Мой внук и мой правнук – эти и в самом деле мне наследники, а тех, кто появился после них, я и знать не хочу… Какая мне польза от него? Я послал его узнать, что да как, так ведь он не только ничего не выяснил, а ещё подмоги запросил и шуму наделал! Пустой человечишка, как и все вокруг. Вьются, как осы, вокруг мёда. Даже твой французишка из таких – палец о палец не ударил бы, если бы деньгами не пахло… А ты, вижу, не такой. Потому тебя и позвал. Держись за меня, повторяю, не пропадёшь…
Вслед за леском, который мы проскакиваем на одном дыхании, вдруг открывается широкая река, через которую перекинут мост.
– Вот там за мостом, – радостно бормочет Баташёв, – пара моих заповедных мест, где можно затаиться на время. Переждём, а потом дальше в Москву отправимся…
Но когда мы подъезжаем ближе к мосту, я вижу, что середину его перегораживает пара полицейских машин, а на асфальте уже расстелена лента с колючками.
– Всё, приехали! – выдыхаю и краем глаза смотрю на Баташёва, который тоже разглядывает машины и даже скрипит зубами от злости:
– Разворачивай телегу, едем назад!
В зеркале заднего вида уже просматривается, как по просёлку из леска выворачивают на главную дорогу ещё две полицейские машины.
– И сзади… Оглянись! – пытаюсь нащупать ногой педаль тормоза, но только ещё сильней давлю на газ.
– Гони вперёд! – хрипло вопит Баташёв. – Эх, была не была, дальше пекла нас не сошлют!..
Скрип ломающегося железа, какая-то красная кровавая пелена, накатывающаяся на лицо вместе с треснувшим ветровым стеклом, шип и визг ободов по асфальту, истошные крики на русском и иврите…
А потом тишина и беспамятство.
…Я иду по незнакомому полю среди сочной высокой травы. Нет ни привычных ромашек, ни одуванчиков. Вокруг меня тишина. Или даже не тишина, а какой-то едва различимый то ли свист, то ли гул, словно где-то недалеко от этого места город со своими неясными и неумолчными шумами.
Неужели я опять в этом месте, где был уже не раз, и попадать куда больше не хотел? И всё же попал…
Для чего я здесь? Кто меня сюда отправил? Кого я должен снова найти?
Хочу оглянуться и посмотреть по сторонам, но что-то мне мешает поднять голову, словно неимоверный груз давит на плечи. И ещё в горле всё пересохло…
Я иду и не могу остановиться, потому что знаю, что необходимо куда-то попасть, а куда – так и не вспомню. Мне хочется вслух проговорить чьи-то имена – живущих или умерших, – но и этого не могу, потому что сам не знаю, где мне разыскивать тех и других. На каком свете. Миры перемешались в бесформенное и гулкое месиво звуков и красок…
Снится это или я вижу наяву?
Пытаюсь закрыть руками глаза, но не получается. Лишь у виска, до которого удаётся с трудом дотянуться пальцами, бьётся тонкая горячая жилка, и её так не хочется отпускать…
И вот я уже птицей парю среди этих перемешавшихся миров, пытаясь нащупать точку опоры или хотя бы рукой-крылом зацепиться за лёгкий воздушный поток, который сейчас, наверное, прочнее самых прочных бетонных опор… Мне ни капельки не страшно, но я не могу всё время существовать между мирами, где всё так зыбко и неопределённо! И никого нет…
Уж лучше свет или мрак, только не это разноцветное мельтешение красок и звуков. Я задыхаюсь, глаза мои слепнут, но не хочу умирать. И не хочу жить…
Вдруг словно какой-то громадный стеклянный шар с оглушающим треском рассыпается вокруг меня, и сверкающие звонкие осколки мелькают повсюду, чтобы ещё через секунду раствориться в лёгком налетевшем ветерке. Как мне его сейчас не хватает!
Мне удаётся закрыть глаза руками, и сразу мельтешение вокруг стихает. Стихают и звуки, лишь чей-то далёкий и очень знакомый голос зовёт меня по имени. Я бы откликнулся, если бы смог…
Теперь вокруг меня пустыня. Вернее, высохшая земля, на которой когда-то благоухали растения, но от всей этой роскоши сегодня остались только колючки и ломкие хрустящие скелетики веток.
Какая-то тихая, едва слышная и знакомая звенящая музыка. А может, вовсе не музыка, а певучий шум ветра. Или даже не шум, а только его ожидание…
На вершине холма, к которому я иду, одинокий человек. Хочу позвать его, но непослушные губы только выдавливают почти беззвучные хрипы. А этот человек задрал голову вверх, где в бездонно синем небе гуляют целые хороводы звёзд, и ничего вокруг себя не замечает. Наблюдать за этими хороводами, как мне начинает казаться, самое важное и необходимое занятие в жизни… или в смерти?
Чудак какой… Я тоже хочу взобраться к нему на этот холм, но у меня пока не получается. Что-то, наверное, навсегда мной утеряно или… так и не приобретено. Поэтому пока не могу.
Но я наберусь сил и снова буду раз за разом пробовать подняться, чтобы так же, как и он, оказаться на вершине холма и смотреть, смотреть, смотреть… И больше мне ничего никогда не понадобится…
– Дани, очнись! – доносится до меня очень знакомый голос, обладателя которого я вспомнить никак не могу. – Ты жив и будешь жить. Всё закончилось, и теперь ты уже никогда не…
Но я не хочу слушать, потому что я всё ещё там – на вершине холма, и мир вращается бесконечным звёздным хороводом в моих закрытых глазах…
Я и есть, наверное, тот самый чудак на холме.
Краткие биографии исторических личностей, чьи имена упоминаются в романе
Пётр Аркадьевич Столыпин (2 [14] апреля 1862 – 5 [18] сентября 1911) – государственный деятель Российской империи. В разные годы занимал посты уездного предводителя дворянства в Ковно, Гродненского и Саратовского губернатора, министра внутренних дел, премьер-министра. В российской истории начала XX века известен в первую очередь как реформатор и государственный деятель, сыгравший значительную роль в подавлении революции 1905-1907 годов. В апреле 1906 года император Николай II предложил Столыпину пост министра внутренних дел. Вскоре после этого правительство было распущено вместе с Государственной думой I созыва, а Столыпин был назначен премьер-министром.
На новой должности, которую он занимал вплоть до своей гибели, Столыпин провёл целый ряд законопроектов, вошедших в историю как столыпинская аграрная реформа. Её главным содержанием было введение частной крестьянской земельной собственности. Принятый правительством закон о военно-полевых судах ужесточал наказание за совершение тяжких преступлений. Впоследствии Столыпина резко критиковали за жёсткость проводимых мер. Среди других мероприятий Петра Аркадьевича на посту премьер-министра особое значение имеют введение земства в западных губерниях, ограничение автономии Великого княжества Фин