Арбин открыл незамедлительно.
–Входи-входи, - пригласил он, не замечая моего возбужденного состояния. - Садись в свое кресло, сейчас я заварю чай.
Я юркнул в кресло и притаился там, дрожа, как мальчишка. Хоть мне и двадцать пять лет, но отец - всегда отец, что бы он сам ни думал.
Пытаясь отдышаться, я заодно пытался сообразить, зачем дед меня мог пригласить. Звал он меня редко, еще реже я сам заходил. Мы частенько общались, но только если встретимся в саду, в школьном коридоре, в столовой…
Был даже курьезный случай: мы столкнулись нос к носу в Микрополисе, нашем городишке, куда я пошел ночью побродить, еще на втором, что ли, курсе. За территорию Школы выходить нельзя, ночью полагается находиться в своих комнатах, в городе находиться нельзя… Полный букет нарушений, в общем.
А он мне ни слова об этом не сказал, как будто мы с ним в Замке встретились на переменке. Поговорили о чем-то постороннем, посмеялись и разошлись. Я думал - все, завтра выйдет приказ об отчислении за нарушение дисциплины. Не выдал ректор! Тогда у меня с Эмиром был особо напряженный момент, я был в обиде на весь мир, подумывал уже и сам уйти из Школы, даже стал собираться после встречи с Арбиным в Микрополисе… Но раз он не выдал, пришлось и мне остаться.
С тех пор я немного улучшил мнение о некоторых людях.
Тут мне пришло в голову, почему злилась Оле. Ведь Арбин - ее научный руководитель! Четыре года работала с Сехробом, а тут вдруг перешла к ректору. И логичнее было бы послать именно ее за информацией. Приревновала, обиделась, что не вспомнили про нее сразу же? Она может, она такая.
Сразу же я стал соображать, что, раз случай представился, хорошо бы узнать что-нибудь. Как бы деликатнее подойти к вопросу?
–Какой-то ты стал худой, - покачал дед головой, усаживаясь напротив. Я чуть не подавился. Станешь худым с такой наследственностью!
–На меня не смотри, у меня вон какое брюшко знатное, - огладил он свой живот. Я с сомнением вгрызся в пряник. Брюшко у него, может, и начинается, а вот все остальное - такое же тощее и длинное, что и у меня.
Арбин проницательно посмотрел на меня:
–Не согласен?
Я пожал плечами. Не согласен, да. Но не могу же я высказать это ректору?
–Как тебе работается с магистром Алессандрой? - спросил он.
Я еще раз пожал плечами:
–Нормально…
–Тебе не кажется, что она чересчур строга? И в то же время вспыльчива более, чем стоило бы позволять себе преподавателю?
Я хмыкнул. Мирэне, он что, издевается надо мной? Или всерьез думает, что я начну обсуждать своего научного руководителя? Тем более осуждать? Да и кого бы то ни было?
Арбин следил за мной с явным интересом, так что я почувствовал себя неуютно. Зачем он меня звал? Надеюсь, не для того, чтобы вызывать меня на откровенности? Ректору сложно не отвечать, но и высказаться я не смогу! Получится неприятно.
–Ну? - подбодрил дед.
Я недовольно заерзал в кресле. Не объяснять же, что в принципе я ко всем людям нормально отношусь. За редким исключением, конечно. И тетка Алессандра - не в их числе (исключений, естественно).
Арбин устроился удобнее, сложил ладони домиком на животе и принял вид лектора. Во всяком случае, мне так показалось.
–Хочу выяснить наши с тобой отношения, - начал он (я чуть не подавился). - По тебе сложно сказать, что тебе нравится, а что нет, - с каким-то даже удовлетворением сказал он. - Интересный ты тип, Юхас. И знаешь, легче сказать, что тебе не нравится. На людях ты на удивление невозмутим: не любишь говорить о своих чувствах, выбираешь выражения, чтобы, не дай бог, не обидеть кого-нибудь, так?
Я пожал плечами. Ни к чему не обязывающий жест, такое молчаливое неуверенное согласие, вроде "не знаю, но обязательно подумаю, то, что вы сказали, выглядит вполне похоже на правду, вполне, вполне"…
На самом деле я так делал, когда хотел скрыть свое несогласие - не обязательно с высказанным утверждением, скорее, с позицией собеседника вообще. Или просто уйти от ответа, мол, я отреагировал, давайте дальше. Очень удобно. Только вот Арбин как догадался?
Дед явно следил за моим лицом. Я надеялся, что по нему ничего нельзя прочитать.
–Иногда, - продолжил он, не дождавшись иного, более определенного ответа, - иногда я почти завидую твоей невозмутимости. Кажется, будто тебя мало что трогает. - Дед улыбнулся - так, слегка. - Но только кажется, да?
Я пожал было плечами, потом взглянул на него и быстро опустил глаза. Меня посетило опасение, вдруг он заговорит об Эмире. Выяснять отношения -что это такое? Зачем? С чего бы?
–Отсутствие откровенности - твой самый большой козырь, но и самая большая беда. Я, к счастью, подобным не страдаю.
Все же он немного волновался, отметил я.
–Времена наступили странные, - сказал он задумчиво.
–Не то, - усмехнулся он вдруг, - что во времена моей молодости (я хмыкнул понимающе).
–Однако, - продолжил он, - никакой уверенности в будущем. Впрочем, так было всегда, - поправился он и улыбнулся. - Я уже в том возрасте, когда можно не бояться выказать чувства. Да и ситуация такова, что я могу не успеть это сделать. Мне же не хочется покидать мир с пятном на совести. Все эти годы, - устроился он поудобнее, - я внимательно наблюдал за тобой, Юхас. Обстоятельства, сам понимаешь, весьма способствовали поддержанию моего интереса - в течение первых двух лет. Далее я делал это из корыстных, если можно так выразиться, побуждений. То есть - сугубо личных. Твой феномен меня очень заинтересовал
Какой такой феномен? - забеспокоился я.
–В свое время - время твоего ученичества - я заметил некоторое несоответствие твоего поведения и слов, вернее, жестов, еще точнее - определенного жеста, - дед наставил на меня сухой палец.
Я отчетливо ощутил, что он скажет сейчас: "Да-да, я про твое пожимание плечами".
–Да-да, я про твое пожимание плечами. Прекрасный способ уйти от ответственности: вроде бы и отреагировал, вроде и согласился даже. Во всяком случае, прямо не возразил, что, для тебя, подозреваю, важнее.
Удивившись тому, как точно дед понял все, я впервые задумался, а не обладает ли и он такой же чувствительностью? Боясь посмотреть на него, я снял немного защит и попробовал прислушаться к ощущениям.
Седой ректор отчетливо улыбался, но ничего, похожего на… А как оно вообще должно чувствоваться, мое умение? Как бы я ощущал себя со стороны? Я ведь ни разу не чувствовал особую чувствительность, у отца я видел только защиты, а выводы о их природе сделал сам. Поначалу я вообще не знал, что это защиты, пока он не начал меня учить. Он казался мне просто бесчувственным человеком, и бесчувственность доставляла мне совершенно физические страдания. Помню, постоянно ходил с больной головой.
Но как же я решил, что это наследственное? И если наследственное, значит, и Арбин должен этим обладать, иначе откуда у Эмира это свойство? Значит, и Винес, - похолодел я. - Значит, дед может знать, - вдруг еще одно соображение пришло в голову. Тогда он наверняка рассказал Эмиру, а если Эмир знает, но ничего в наших отношениях не изменилось…
Да нет, не может быть, чтобы родного сына не признал! Да если бы он только узнал!… Это все паршивец Винес воду мутит и не дает ему прислушаться к собственным ощущениям!
Хотя нет, я опять слишком резок. Он ведь и паршивцу отец.
–Мой способ получения информации - наблюдение, внимательность и логика, - сказал дед. - Ваши с Высшим Магом отношения разворачивались на моих глазах, и я имел множество возможностей наблюдать и поводов делать выводы. Помнишь, как он пытался превратить твои Смертельные шары в действительно Смертельные?
Надеюсь, я не покраснел. Об этом умении предпочитаю умалчивать. Действие моих Смертельных шаров приводило в ужас всех, кто его видел.
–То занятие не в соборе, а в моем кабинете? Когда вы повздорили, и раздраженный Эмир многого не заметил. Очень показательный случай, когда ты даже на явно негативную реакцию собеседника реагируешь пожатием плеч, поднятием бровей, поджиманием губ. И при этом ни на йоту не следуешь тому, с чем, вроде бы, только что соглашался.
Надеюсь, горение моих щек можно списать на близость огня?
–Хочешь знать, почему я решил, что твоя невозмутимость - только видимость?
Я не был уверен, что хочу это услышать, даже боялся, но деду, похоже, для продолжения согласие не требовалось.
–Я, конечно, не обладаю подобной чувствительностью, - продолжал он, - как ты или твой… бывший учитель.
Такая незаметная пауза… к чему бы? И откуда он знает про чувствительность?
–Повторюсь, к сожалению, я не обладаю ничем подобным, мои выводы есть не непосредственное знание, а умозаключения. Но все же я волшебник. А некоторые волшебники, хоть и не пользуются Запретной магией, все же не забыли, - он тонко усмехнулся, - что это такое. Твои защиты не запрещены напрямую, но и не входят в официальные возможности. Ведь Эмир - редкостное исключение. Пока ты еще не умел ими пользоваться, и защиты возникали спонтанно, как реакция на Эмира, их было не сложно ощутить. Кстати, должен сказать, что за два года ты достиг очень многого, ты хорошо поработал. По секрету, ты стал едва ли не лучшим мастером, чем твой… бывший учитель. Эмир глупец, что не разглядел этого в тебе, - усмехнулся желчно Арбин. - Я не стал сообщать ему об ошибке. Он мечтал о великом ученике - и упустил его! Впрочем, я отвлекся, прости старика.
Может, и прав Высший Маг, жалуясь на отношения с отцом?
–Так вот, что я хочу рассказать тебе в связи с окружающими тебя астральными стенами и эфирными подушками-заглушками.
Точно ли не чувствует? - усомнился я. - Ах ты старый пень!
–В детстве Эмир, да будет тебе известно…
Отец был маленьким?
–…был немного странный. Обычно - спокойный, уравновешенный, резвый и веселый мальчик.
Резвый? веселый?!
–Но иногда он просто пугал нас приступами - иначе не назовешь - капризов и отвратительного настроения, столь разительно непохожих на его обычное состояние. Доходило до истерик. А так как, сам понимаешь, волшебником он был уже тогда, приходилось окружающим несладко. - Дед впал в задумчивость, взор его бороздил другие времена и пространства. - Его мать очень переживала, бывали сцены крайне некрасивые, бывали просто страшные, что там. Бывали и приступы буйной радости. Говорить он еще не умел, а когда начал, то еще не мог ничего объяснить. Долго я гадал, что бы это