– Куда мы идем, Вунди? – спросила она, пройдя несколько метров.
– Просто погуляем, – неопределённо сказал Вундер.
– Погуляем? С какой целью? Чтобы обнаружить что-то? Помедитировать? Достичь просветления? Я многое знаю о просветлении. Мы с дедушкой иногда об этом говорили. Маме это не нравилось, но мой дедушка был очень открыт новым идеям. Он говорил: если хочешь достичь просветления, придётся принять, что в этой жизни ничто не вечно. – Она сделала паузу. – Сомневаюсь, что я очень просветлённая.
Вундер думал о своей сестре. Что может быть менее вечным, чем восьмидневный ребёнок? Но принял ли он это?
– Я не пытаюсь достичь просветления, – сказал он. – Я… – Он глянул на неё краем глаза. – Я вчера снова ходил на кладбище. И подумывал пойти туда ещё раз.
– Три дня подряд в обществе мёртвых? – Фэйт медленно покачала головой, чёлка колыхнулась над бровями. – Это довольно меланхолично, Вунди.
– Нет, это не так, – запротестовал Вундер. – Я не… Мне нужно было кое-что оставить там, и мне не удалось…
– В меланхолии нет ничего плохого, – сказала Фэйт. – Почему бы не провести время на кладбище? – Она вцепилась в мантию руками, обтянутыми чёрными перчатками. – Пойдём.
Кончики листьев на деревьях в лесу наконец начали становиться красными и золотыми. Там было тихо, а на кладбище Бранч-Хилла, как всегда, было пусто.
– Ну, чем займёмся? – спросила Фэйт, когда они прошли глубже. Она говорила приглушённым голосом, и Вундеру стало интересно, не чувствует ли она себя так же, как он: как будто они и впрямь не должны здесь находиться. – Разве в вашей религии не положено всё время посещать могилы и молиться за умерших?
– Наверное, – сказал Вундер и тут же вспомнил, что до сих пор видел здесь только семью Фэйт. – Но я не стану этого делать. Я не стану молиться.
– Я здесь не для того, чтобы заставлять тебя молиться, Вунди, – сказала Фэйт.
Теперь, когда они были там, Вундеру захотелось уйти. На него снова накатило то же чувство одиночества и замкнутости, которое он испытал вчера. Вокруг были сотни надгробий, каждое из которых принадлежало умершим, все они были изолированы, одиноки. Это было ужасно, практически невыносимо.
– Нас окружают мёртвые, – сказала Фэйт, словно прочтя его мысли. Она натянула капюшон.
– Это так, – подтвердил он.
– Самое странное, – добавила девочка, – что когда я увидела тебя на похоронах, то подумала, что почти у каждого, кто погребён здесь, есть семья в городе. Почти каждая семья в городе кого-то потеряла.
Вундеру раньше не приходило это в голову. Гибель сестры казалась ему чем-то личным, чем-то, что касалось только его. Но Фэйт была права. Не только он испытывал подобное одиночество. Все в Бранч-Хилле – все в мире – испытывали его. Или однажды испытают.
Он вспомнил, что мама однажды сказала, когда рассказывала историю его рождения.
«Знаешь, – сказала она, – твое рождение полностью изменило мою жизнь. Не сам процесс твоего рождения – это было ужасно. Но когда я взяла тебя на руки после, мое сердце наполнилось такой любовью: это было такое всеобъемлющее, такое чудесное чувство, что я с трудом могла дышать. И мне казалось таким странным и таким замечательным, что столько матерей по всему миру – столько матерей в истории… миллиарды матерей! – чувствовали то же самое».
Вундеру казалось, что он испытывал похожее чувство, когда делал записи в Чудесах. Как будто что-то соединяло его душу с душами других людей, связывало его с ними и их друг с другом, и всех их – с загадками и любовью, окружающей их.
И если бы этим всё и заканчивалось, думал Вундер, тогда мир был бы поистине чудесным местом: все были бы связаны одним и тем же внушающим благоговение чувством.
Но была ещё и смерть. Она меняла жизнь, заглушала все другие чувства, была невозможно ужасной. В мире существовали миллионы и миллионы чудес, которые просто не произошли.
Теперь они были у подножия холма. Именно там он вчера выронил Чудеса. Но дневника нигде не было видно.
Он топтался на одном месте, осматриваясь, когда Фэйт прервала его поиски.
– Что это там? – Она показала на голый холм Бранч-Хилл. Её мантия взметнулась от ветра, отчего она стала похожа на огромную птицу. – Могила? Раньше её там не было.
На вершине холма что-то сверкало, блестело… Вундер раньше этого не видел.
– Это не может быть могила, – сказал он ей. – Наверху нет могил.
Фэйт не ответила. Она уже зашагала вверх по холму, и Вундер пошёл за ней, стараясь не думать о потерянном дневнике и силясь унять эту ужасную тяжесть в желудке от осознания того, что он пропал, по-настоящему пропал.
Они забирались на холм: Вундер чуть позади, но он догонял Фэйт, так как шла она медленно. Почти добравшись до вершины, мальчик увидел, что это поблёскивал камень, похожий на надгробный, с серебристой надписью и выгравированным цветочным узором по углам.
– Тот самый стих! – Фэйт подошла к камню. – «Сейчас я расскажу вам о чуде, – прочла она вслух. – Не все мы умрём, но все изменимся. Так давайте же изменимся вместе. С большой любовью, Милагрос».
Вундер резко остановился. Он посмотрел на Фэйт, раскрыв рот. А затем, раскрыв рот, посмотрел на камень.
Солнце прожектором светило на камень, и буквы горели, будто раскалённые добела. Слова были прямо перед ним.
– Вунди. Что случилось?
Фэйт подошла к нему. Она вцепилась ему в руку и заглянула ему в глаза.
Вундер указал на камень.
– Стих, – сказал он. Его голос был высоким и тонким, а сам он будто съёжился, стал меньше. – Милагрос.
Фэйт крепче сжала его руку.
– Да. Кто такая Милагрос?
Туча закрыла солнце, и слова перестали сиять. Вундер даже не мог их теперь разобрать. Он зажмурился, моргнул и резко открыл глаза. Но слова всё равно сливались в серебристое пятно.
– Моя сестра, – сказал он. – Мою сестру звали Милагрос.
Глава 12
Вундер сел на землю рядом с камнем Милагрос на вершине холма Бранч-Хилл. У него всё ещё кружилась голова, он чувствовал себя маленьким, и ему было холодно, несмотря на то что снова вышло солнце. Фэйт сидела рядом с ним, скрестив ноги; её свитер цвета фуксии был укрыт мантией.
– Есть множество вариантов, – проговорила она медленно и задумчиво. – Самый очевидный и вероятный, по-моему, – это призрак.
– Он не очевидный, – сказал Вундер, – и не вероятный.
– Душа твоей сестры по какой-то причине не упокоилась, и она заказала себе камень и установила его здесь. Если дело в этом, наверное, она теперь счастлива.
– Никогда не слышал о том, чтобы призраки заказывали себе надгробные камни, – сказал Вундер.
– Еще один вариант, – продолжила Фэйт, – это реинкарнация.
– В случае реинкарнации ты тут же перерождаешься, – сказал Вундер. – Значит, моя сестра всё ещё была бы новорождённым ребёнком. Как может новорождённый заказать надгробный камень?
– Значит, реинкарнация и путешествия во времени, – пожав плечами, сказала Фэйт. – Ты не слишком-то открыт новым идеям, Вунди.
Вундер, нахмурившись, поглядел на неё.
– Если бы она переродилась, у неё не было бы то же самое имя. Она родилась бы в новой семье с абсолютно новым телом. Похоже, ты ничего не знаешь о реинкарнации.
– Кое-что я знаю, – ответила Фэйт, – но реинкарнация сложная штука. – Затем её глаза расширились, а уголки губ изогнулись в крошечную улыбку. – Тогда, должно быть, зомби. Мне нравятся зомби.
– Моя сестра не зомби! – воскликнул Вундер. – Здесь нет ничего сверхъестественного. Это… – он попытался придумать какое-то рациональное объяснение. – Совпадение. Должно быть, в Бранч-Хилле несколько Милагрос.
– Я раньше ни разу не слышала этого имени, – заметила Фэйт.
Вундер провёл пальцами по серебряной гравировке на камне.
– Я выбрал его, – тихо сказал он. Он провёл в поисках много часов, читал библиотечные книги со списками имён, составлял свои списки, произносил каждый вариант вслух. Как только он нашёл нужное, то сразу это понял. – Оно означает «чудеса». Как и моё. – Вундер перестал водить пальцами по буквам и сложил руки на коленях. – Другое объяснение состоит в том, что кто-то просто подумал, что это будет мило – может, кто-то с папиной работы или тётя Анита – установить этот мемориал, чтобы… почтить её память или что-то вроде.
Фэйт отмахнулась обтянутой перчаткой рукой.
– Ты притягиваешь за уши, Вунди, – сказала она. – Мне больше нравится моя версия. Я знаю, что ты любил приятные и добрые чудеса, но я всегда считала, что в Бранч-Хилле есть что-то тёмное и злое. Теперь у нас есть зомби и ведьма… – И тут её глаза снова расширились, а челюсть отвисла. – Ведьма! – завопила Фэйт.
Вундер посмотрел в сторону леса через всё кладбище. Над верхушками тронутых золотом деревьев выглядывала самая высокая башенка Портал-Хауса. Но солнце слепило ему глаза, и он не мог различить спирали. Дерево казалось чёрным.
– Что с ней?
– Ну же, Вунди! Сам посуди! – Фэйт вскочила на ноги. – Это кладбище практически находится на её заднем дворе. Вряд ли это просто женщина, случайно появившаяся в городе. Что, если она напрямую связана с этим? Что, если она может говорить с мёртвыми? Что, если она может воскрешать из мёртвых? Или что, если… – Фэйт перестала шагать и нависла над ним. Её мантия закрыла солнце. – Что, если ведьма и есть твоя сестра?
– Это просто смешно! – громко воскликнул Вундер, чтобы заглушить мысли, крутившиеся у него в голове прямо сейчас. – И даже если бы это не было смешно, это совершенно бессмысленно. Моя сестра была младенцем, помнишь? Не старушкой.
– Это чудо, Вунди, – сказала Фэйт. – В этом необязательно должен быть смысл.
– Это совпадение, – сердито повторил Вундер. – Вот что такое чудеса! Совпадения. Или ложь.
– Ты ведь сам понимаешь, что не веришь в это, Вунди, – сказала Фэйт.
– Верю! – Вундер тоже вскочил на ноги. – Потому что это правда! Ты знала… ты знала, что Томас Джефферсон создал свою собственную Библию? Он вырезал из неё чудеса, все до единого, и порезал их ножницами, потому что знал, что всё это ложь. И ты знала, что существует такой принцип – закон истинно больших чисел, – который гласит, что если взять достаточно большое количество примеров, то всё становится возможным? То, что кажется нам чудесами, на самом деле – случайные события.