не достигали высокого обычного уровня, поверхность ее засыхала и покрывалась густой сетью трещин, в которых поблескивала черная вода. Даже малейший ветерок заставлял морскую траву издавать сухой, неприятный шуршащий звук, так что казалось, будто к тебе со всех сторон сползаются змеи.
К востоку расстилались поля, а следом за ними, сам Кинсбург. Кинсбург — второсортный дешевенький городишко, существующий только благодаря некоторым ненормальным туристам, которым не хватает денег отдохнуть на более респектабельных и благоустроенных курортах. Дома, все дома без исключения построены на возвышенности из-за частых штормов и сокрушительных приливов. В городе есть небольшая пристань для рыбачьих лодок. Только ловить здесь, кроме крабов, некого.
К югу от «укромного местечка» уходила пыльная дорога, ведущая к главному шоссе. Ближайший дом был в полмили оттуда.
Уже давно стемнело, когда мы с Глассом добрались до места. Мы закупили продуктов на пару дней, подозревая, что Ларсен может захотеть остаться там на какое-то время. Часа через два раздался скрип тормозов — подъехала машина Ларсена. Я вышел, чтобы загнать ее в пустой гараж и помочь донести чемодан. Когда я возвратился, Ларсен уже болтал с Глассом.
Энтон был здоров как бык, его плечи были необычайно широки и производили большое впечатление на окружающих. Однако всему его облику придавал устрашающий вид тот факт, что на широченных плечах покоилась совсем маленькая, причем почти лысая голова. То, что осталось от волос, было грязно-желтого цвета. Узенькие глазки-щелки и совершенно непроницаемое лицо окончательно довершали впечатление. Когда он говорил, казалось, что его лицо и голос живут отдельно, независимо друг от друга: лицо всегда оставалось безучастным к тому, что выговаривал рот. И сейчас, словно с гипсовой маской на лице, он произнес:
— Да, Инки получил свое.
— Ребята Люка Дюгана имели на него хороший зуб. Он, помнится, уложил не одного из них в свое время, — с ходу включился я в разговор.
Ларсен кивнул и загадочно ухмыльнулся:
— Инки получил свое, — повторил он, поднимая свой чемодан и отправляясь в спальню, я планирую остаться здесь на денек-другой. Так, на всякий случай. Вдруг у них на меня зубик не меньше, кто знает. И вот еще что: я хочу, чтобы ты и Гласс побыли здесь со мной некоторое время.
Гласс незаметно мне подмигнул, мол, я уже говорил… Я прошел по комнатам, включил везде свет, и выглянул на дорогу. Конечно, она была пуста, кто мог ехать на ней в такой час? Это вынужденное ожидание чего-то в забытом богом и людьми домике мне мало улыбалось. Того и жди заявятся непрошенные гости с пушками в руках и перещелкают нас, как цыплят. Ведь самое интересное, что никто и не услышит. Думаю, Глассу также не очень-то нравилось наше дурацкое положение. Мне так кажется, что для Ларсена было бы разумней уехать за тысячу миль от Нью-Йорка, но мне хватало мозгов помалкивать и не давать ему советов — я знал его характер.
После холодного ужина, состоящего из консервированных бобов и пива, мы стали пить кофе. Ларсен небрежно вытащил откуда-то свой пистолет и стал дурачиться с ним. Через секунду, да, именно через секунду-другую я уже твердо знал, что это тот самый пистолет. Около пяти минут длилось молчание. Оно было таким плотным и густым, что его можно было нарезать кусочками и продавать кубиками, как лед.
Гласс поигрывал с чашкой кофе, крутя ее на блюдце. Он, конечно, отличный актёр, но и ему не удалось до конца скрыть свое волнение. Я, чтобы занять свои руки, стал мелко-мелко кромсать ножом кусок хлеба. В животе потянуло холодком. От бобов, что ли?
Наконец Ларсен встал, шумно отодвинул от себя стул и, исподлобья глядя на нас, сказал:
— Жаль, что у Инки не было этого при себе, когда его достали. Сразу же после того, как он окончательно решил переправиться на Старый Континент, он дал его мне. По его словам, ему больше была не нужна эта игрушка, так как он завязал.
— Одно меня успокаивает: тот парень, что убил Инки, не завладел его пистолетом, — быстро произнёс Гласс и снова опустил глаза в чашку. Он говорил слегка дрожащим голосом и невпопад, было ощущение, что он любой ценой хотел поддержать разговор, чтобы не дать осесть и затвердеть тишине, — странно… Просто не верится, что Инки мог взять и отдать кому-то свой пистолет… Могу представить себе, что он чувствовал в этот момент. Наверное, пистолет и все навалившиеся на него неприятности были тесно связаны друг с другом. Исчезнет одно — пропадет, растворится другое…
Ларсен вопросительно приподнял бровь и покосился на Гласса. Тот замолк и стал сосредоточенно рассматривать гвоздь в стене напротив.
— Что с его деньгами? — рискнул как можно непринужденней спросить я и хлебнул из чашки.
Ларсен пожал плечами и продолжил играться с пистолетом, засылая патрон в патронник, щелкая туда-сюда предохранителем, крутя его на указательном пальце — в общем проделывал все те же движения, которые так раздражали нас в Инки. Но теперь, после всего случившегося, я почувствовал себя как-то неуютно. Мне стало казаться, что я слышу, как люди Люка Дюгана подкрадываются к нашему дому, раздвигая дулами ружей высокую морскую траву. Смутная тревога овладела мной. Я встал и начал слоняться из угла в угол.
Именно в тот момент это и случилось. Когда в очередной раз Ларсен подкинул пистолет в воздух, он падая, соскользнул с его руки и упал на пол. Звук падения был целиком заглушен выстрелом, раздавшимся одновременно — пуля с сочным звуком зарылась в дощатый пол рядом с моей ногой, подняв легкое облачко древесной пыли.
Как только я понял, чего чудом избежал секунду назад, меня прорвало:
— Я всегда говорил Инки, что рано или поздно подобное случится! Проклятый дурак!
— К сожалению, Инки находится слишком далеко, чтобы услышать тебя, — справедливо подметил Гласс.
Ларсен оторопело смотрел своими свинячьими глазенками на лежащий между его ног пистолет. Он еще дымился. Затем Энтон качнул головой, натужно усмехнувшись, поднял его и положил на стол. В его лице не было ни кровинки.
— Эту чертову штуковину нужно выбросить куда подальше. Слишком опасно держать ее при себе, она принесет несчастье, — сказал я Ларсену. — Но лучше бы я этого не делал… Сначала он смерил меня презрительным взглядом, а затем разразился отборным шведским матом.
— Помалкивай в тряпочку, Безносый, — завершил он свою убийственную тираду, — и не смей мне указывать, что делать, а чего не делать. Я сам смогу позаботиться о себе и об этом пистолете. А сейчас я отправляюсь спать.
Он с треском захлопнул за собой дверь в спальню, после чего мы вдруг со всей ясностью поняли, что спать придется скорее всего на полу, укрывшись чем попало. От этой мысли нам стало еще тоскливей.
Но спать не хотелось. И дело было вовсе не в парнях Дюгана… Умирая со скуки, мы достали колоду карт и начали играть в «пятнистый» покер. Разговаривали почти шепотом. «Пятнистый» покер мало чем отличается от обыкновенного, разве что четыре из пяти карт раздаются в открытую. С раздачи ты заказываешь по одной карте, поэтому деньги постоянно кочуют из рук в руки. Но мы играли по минимуму, наша ставка была десять центов. Это отличная, захватывающая игра, позволяющая быстро вытянуть деньги из простачков, Гласс и я частенько засиживались допоздна за этой игрой, когда нечего было делать. Но так как мы в равной степени были глупы или наоборот — опытны (как уж вам больше нравится), никто из нас не выходил в постоянные лидеры.
Было очень тихо, если не считать приглушенного храпа Ларсена, шороха травы за окном и редкого позвякивания десятицентовых монет.
По прошествии получаса Гласс случайно бросил взгляд на пистолет, который лежал на дальнем углу стола. И потому, как он заметно вздрогнул и заерзал на стуле, я понял — что-то не так. Медленно я перевел глаза на забытую Ларсеном игрушку. Так и есть! Я не мог точно определить в чем дело, но всем телом чувствовал, что произошло нечто странное. Когда Гласс своими худыми и узловатыми пальцами крутанул пистолет, я понял в чем дело… Перед своим бурным уходом в спальню Ларсен положил пистолет на стол так, что он был направлен своим дулом на входную дверь. Я почему-то был уверен в этом. Сейчас же дуло его было направлено совсем в другую сторону — в сторону спальни. Когда у тебя работа нервная, то рано или поздно память начинает играть с тобой злую шутку.
Ровно через полчаса мы снова заметили, что дуло пистолета направлено на спальню. На этот раз Гласс побледнел как полотно и стал испуганно озираться по сторонам. Я же списал все на расшатанные нервы — пора подлечиться. Рыбалка, свежий воздух, одиночество… Одна сигарета в день и никакого пива.
Гласс тихо присвистнул и поднялся с места. Он стал экспериментировать: класть пистолет на разные участки стола и подталкивать его, пробуя на устойчивость. Потом он стал трясти стол, чтобы посмотреть, будет ли тот от этого вращаться.
— Теперь все ясно, — наконец, сказал он шепотом, — когда пистолет лежал здесь, то достаточно было легкого подрагивания стола, чтобы он двинулся с места и описал полукруг… Видишь, стол стоит неустойчиво, он вибрирует. Когда мы играли в карты, мы опирались на него и слегка покачивали, и пушка медленно вертелась по кругу.
— Мне наплевать на все это, — в свою очередь прошептал я, — знаешь, мне не очень-то хочется быть застреленным во сне этой игрушкой только потому, что этот стол, видите ли, плохо стоит. Мне думается, что шума проходящего в двух милях отсюда поезда вполне достаточно, чтобы этот сумасшедший курок нажался сам собой. Дай-ка мне пистолет.
Гласс вручил его мне, и я, аккуратно держа эту опасную железку дулом вниз, разрядил ее и положил обратно на стол. Пули же я бросил себе в карман. После этого мы решили рискнуть и сыграть еще партию-другую в карты.
— Ставлю десять центов на свою красную пульку, — произнес я («пулька» обозначала туза, я назвал своего туда «красным», потому что он был червовым).
— Мой король повышает ставку еще на десять, — ответил Гласс.