Последний герой
Ночной сменный сельсоветовский сторож Ленчик проснулся с трудом.
Перед глазами плыл обманный желтый туман. В зеркале отразилась угрюмая отекшая физиономия с недельной щетиной. Ноги шли куда хотели. Правая тянула обратно на диван, левая – на кухню. Память медленно возвращалась.
Значит, так. Тогда была пятница. К нему домой пришел кум. Со своим кумом. Принесли. Культурно. Тост сказали. Ну, давай, мол, Ленчик… Пошло хорошо, но мало. Кум сгонял. Принес. Тост. Ну, мол… Мало…
Короче. Сейчас надо выяснить, какой сегодня день. И хорошо бы число. И месяц… И год…
Ленчик вяло подвалил к входной двери. На улице стояла жара. Собачья будка во дворе была пуста. Цепь валялась на земле.
Так. Со временем года ясно. Не зима. И где-то приблизительно… после Пасхи. Точно после Пасхи! Потому что если пили с кумом, то, значит, не пост. Потому что кум, если пост, ни-ни… Интеллигентный он человек. Завклубом. «Гамлета» ставит.
Откуда-то были слышны выстрелы и крики. О! Охотничий сезон открылся. Значит, точно после Пасхи. Скоро снег.
Неверные ноги Ленчика договорились, объединились и понесли в центр, к магазину. Ну, во-первых, там жена, завмаг. Мария. Мария? Не… Лена… А во-вторых, ну это… Туман же… И вообще, в себя вернуться. Биографию вспомнить свою… А то одни обрывки: жена, черт, зовут-то ее как… И сын в армии. И еще номер телефона в голове застрял. А! О! О!!! Сельсовет! Во память! Понял?! Понял?! Ничем не вышибешь!
Ленчик взбодрился и пошагал в центр.
В селе было подозрительно тихо. Ленчик вышел из-за угла и обомлел. В глазах потемнело. Аккурат у старой чайной на блестящем новеньком мотоцикле восседал огромный… фашист. В эсэсовской черной шинели и каске. Оккупант жрал яблоко. А в коляске… А в коляске мотоцикла сидела его, Ленчикова, овчарка Найда! Почуяв хозяина, Найда зашлась в радостном лае. Фашист настороженно закрутил башкой по сторонам. Ленчик прытко заскочил за угол и замер, но собака не унималась.
– Вот же сволочь немецкая! – шептал Ленчик, удирая от страшного видения. – «Возьме-ем щеночка», – вспомнил он жену… Марию… или как там ее… Взяли на свою голову! Продаст сейчас!
Ленчик лозами добежал до сельсовета. Над старым, еще довоенным зданием на легком ветру полоскался красный флаг с черной свастикой.
– Ё-о-о… – простонал Ленчик, от ужаса забыв весь свой словарный матерный запас. Картина была страшная. Рядом с сельсоветом в толпе пленных, окруженной немецкими солдатами, стояла его жена… Ма… Ма… Марусечка… Не… Ну, короче, взяли ее немцы, жену его! И магазин, стало быть, закрыт…
– Ё-о-о-о… – затосковал Ленчик.
В его памяти опять всплыл сельсоветовский номер телефона. Огородами он промчался обратно домой, где на столе стоял выделенный его жене, как завмагу, аппарат, и дрожащим пальцем с третьего раза набрал номер председателя сельсовета. Ему ответил знакомый голос:
– Слушаю!
– Это… Это… С-с-с-сельсовет? – захлебываясь, шепотом спросил Ленчик, прикрывая рукой трубку и озираясь.
– Да, – недоуменно подтвердил голос.
– А это кто? П-п-председатель?
– Председатель, – уже раздраженно ответила трубка.
– Наш… председатель? Или чей?! – со слезой в голосе тоненько провыл Ленчик.
– Прекратите хулиганить! – рявкнула трубка.
– Это… Это я… Ленчик… Тьфу! Сторож я… У нас в селе… – голос Ленчика окреп. – У нас же… У нас – немцы!!! – выпалил он разом.
– А-а… Это ты, Мурашко?! – грозно спросила трубка.
– Я, – на всякий случай кротко согласился Ленчик, хотя не был уверен, что носит именно эту фамилию.
– И что, Мурашко, – ехидно поинтересовалась трубка, – ты давно пьешь?
– Я-а? Да я… Никогда… Я… – залопотал Ленчик.
– Хорошо, что жена твоя, Раиса Петровна, сообразительная, ключ от сельсовета нашла, нам принесла. У нас же тут кино снимают! Кино! Про войну! Понял? Подпольщик. Так что, Мурашко, приходи завтра, поговорим, как ты сельсовет без охраны оставил.
С тех пор Ленчик нельзя сказать, что ни-ни… Но уж когда выпивает, перед тем как «взять», достает бумажку и записывает: «Сейчас – осень. Я – Мурашко. Жена – Раиса. Гитлер капут!»
Мечты Миши Савранского
Преставьте себе мужчину, делового, сурового, целеустремленного, элегантного, уверенного в себе, сосредоточенного на своей работе… Представили? Так вот, Миша Савранский совсем не такой! Совсем! И о нем этот рассказ. О нем и о печали его. О печали Миши Савранского.
В прошлой жизни мы все были разными животными. Например, мой брат был ленивцем. Покрытым мхом, дремой и мухами. Моя мама была львицей. Подруга Светка – пекинесом. А один идиот знакомый – идиотом. Неважно, какое это было животное, просто идиотское животное это было, и все. А Миша Савранский был оленем. Нет. Не в смысле рогов. А в смысле благородства. И это благородство передалось от благородного оленя к благородному Мише. Сам он был благороден, и такими же были его мечты. Мечты парили, клубились, вихрились в его голове и били крыльями в его сердце. О мечтах его – отдельно.
Мечта о развитии личности
Он мечтал стать непонятым. Например, непонятым художником и поэтому пьяницей. Он рисовал людей в виде червяков с пуговицами. У червяков на Мишиных полотнах были умные грустные лица. Вот только картины эти никто не понимал. Самое время было становиться пьяницей. Но вино или коньяк Мише не нравились. А становиться пьяницей путем водки, сами знаете, – это уже горький пьяница. А становиться горьким пьяницей не хотелось. Миша бросил рисовать и бросил пить. Так и не начиная.
Мечта о труде
Он часто ездил с родителями на дачу и там много работал на огороде. Работать не хотелось. Но о Мишином благородстве тут уже было сказано. И родилась у Миши мечта. Чтоб ему из Италии привезли вдруг лопату. Не простую лопату, а профессиональную. Из дамасской стали. А древко из красного дерева. И тогда можно будет копать и копать. Копать и копать. А в старости передать лопату по наследству. Тому сыну, который заслужит. Да. Но никто в Италии не знал о Мишиной мечте. И не хватило на Мишу лопат.
Мечта о любви
Он мечтал жениться на однокласснице Гусько. Потому что она была председателем совета отряда, отличницей по поведению, громче всех пела и умела языком доставать до кончика носа. Потом, повзрослев, она стала сварлива, скандальна, очень легкомысленна и потихоньку становилась пьяницей. Путем водки. Но для Миши она все равно оставалась отличницей по поведению.
– Гусько, – как-то набрался мужества Миша, – а почему бы нам и не пожениться? А? Гусько?
– А ты, Савранский, врач? – спросила легкомысленная Гусько.
– Нет, – чистосердечно признался Савранский.
– Ну так что ты от меня хочешь? – пожала плечами Гусько, у которой была своя личная мечта, за кого ей замуж выходить.
Так Миша и не женился на Гусько.
Мечта о подвиге
Он мечтал стать беспримерным героем и совершить подвиг. Но желательно остаться живым и вернуться назад к маме. И еще. Если можно, ехать на фронт трамваем. Потому что на остальных видах транспорта его укачивает. Ездить на фронт утром, а вечером – домой. Потому что Миша не мог спать в других местах. Кроме своей постели.
Что нас в Мише восхищало – что именно эта мечта чуть не осуществилась. Когда он мечтал стать апологетом и теоретиком какой-нибудь революции. Например, в Чили. Просто взять и возглавить борьбу на баррикадах. Но его никто не поддержал. У кого была секция по волейболу. У кого музыкальная школа. Миша гордо бежал один. По карте. Вернее, по глобусу. Там же видно, поучал не сильного в географии Мишу его одноклассник Козубчик, специалист по побегам, что Чили примерно прямо, вбок, потом тудой, сюдой и на юг. Миша туда и пошел, куда Козубчик махнул рукой. На границу с Румынией. Она у нас не очень далеко. Пограничники его вернули в школу по описи: мальчик, портфель, три тетради, учебник математики и книга «Письма к Луцилию» Сенеки. Это в то время, кстати, когда мы еще тащились от журнала «Веселые картинки».
Так Миша и не стал героем.
Мечта о культуре
Мечтал стать заведующим отделом культуры. И, используя служебное положение, ходить по улицам впереди духового оркестра со специальной палкой с кистями. И махать. Вот тут при мысли, что он идет по проезжей части и машет, а сзади оркестр играет марш, у Мишки перехватывало дух.
Но… С координацией у него были большие проблемы. И в школе на уроках физкультуры, и в институте на кафедре военной подготовки. Как бы помягче это сказать… Дело в том, что Миша был иноходец. Как конь Александра Македонского. Какой ногой ступал, такая рука неслась вслед за ногой. Так и ходил. То левой стороной туловища, то правой. Так что и с этой красивой мечтой пришлось расстаться.
Мечта о хлебе насущном
Мечтал не ужинать. Поужинает плотно и мечтает, что вот хорошо бы не ужинать. А завтракать – как американские коммандос: кофе и «Голуаз». Но курить не умел. Кофе не любил. А любил блинчики, пирожки и маму, которая ему все это готовила на завтрак. Конечно, кофе и сигарету можно было перенести на обед или даже на ужин. Но еда, знаете, как-то затягивала… А мама старалась. Так что Миша продолжал завтракать, обедать и, что грустно, плотно ужинать.
Мечта о собаке
Всегда мечтал иметь собаку. Заглядывать в ее умные глаза. Обнимать за шею и шептать: «Ах, собака ты моя, собака, мечта моя лохматая…»
Но собаки не было, а была аллергия на собачью шерсть.
Ну вот и все. Ни одна его мечта не сбылась. И работает он сейчас в одном нью-йоркском банке. Так он об этом и не мечтал совсем. Ну да, престижный. Но ведь это не впереди оркестра шагать…
А жена его – врач, Дженнифер, с узкими хрупкими плечами, в туфельках невесомых. Умна, конечно. Красива. Но ведь не Гусько!
И диетолог у него свой. Кофе и «Голуаз» запретил навсегда. И ужинать заставляет. Йогурты-шмогурты… Н-да…