Марусик и Журавль едва успели в последний момент отскочить от окна и упасть на пол. Угол хаты, где было оконце и дверь, завалился.
— Сашка!
— Сашка!.. Цыган!
Слабый стон послышался в ответ.
— Сашка!.. Что с тобой?! Цыган!
Прошло почти полминуты, прежде чем до них донесся приглушенный голос:
— Зава… завалило… Нога болит очень… А… вы… как?
— Да нас-то не зацепило. Только не видно ничего, темно, и вход, наверно, завалило.
— Подожди! Мы попробуем что-нибудь сделать. А ну, Марусик, давай… Я вот тут нащупал… тяни…
Что-то угрожающе заскрипело.
— Не трогайте! Мне на голову сыплется, — прохрипел Сашка Цыган. — Свалится… Тогда всё!
— Это что же делается? Нам-то ничего. Мы и до утра ждать можем… А ты же как? Очень болит?
— Б-болит… Перелом, наверно… — Сашка Цыган не мог сдержать стона.
Ребят охватил страх. Липкий холодный страх безнадежности.
— Цыган, — тонким дрожащим голосом сказал Марусик. — Ты не молчи, знаешь… Ты… давай стони, кричи даже, не стыдись… Цыган, ты же там ближе до… до… ты что там видишь? А то мы — ничего…
— Вижу… Палатку… Ох!.. вижу…
— Стони… Кричи, Цыган! Кричи, миленький! Я тебя умоляю… — Марусик чуть не плакал.
— Зря… Они не придут… Они же… Ох! Ох!.. Если бы… они бы уже…
— Они, наверное, подумали, что это гром, — сказал Журавль. — Они не могли подумать, что…
— Давай кричать, давай, Журавль, раз он не хочет. А-а-а!
— Нас не услышат. Сейчас дождь, ветер. По палатке так лупит, что…
У Сашки Цыгана уже не было сил терпеть. Он уже стонал, стонал непрерывно, всё время…
— Держись, Цыган! Держись, — умоляющим голосом раз за разом просил Марусик.
И Журавль в растерянности повторял за ним:
— Держись, Цыган! Держись, друг!
Они боялись что-нибудь делать, чтобы правда не началось дальше обваливаться и не завалило насмерть.
Это была безысходность. Страшная черная безысходность.
Они утратили чувство времени, и неожиданно…
Неожиданно они услыхали гавканье. Знакомое гавканье Бровко.
Сначала они решили, что это бред.
Ну откуда мог тут взяться Бровко, если он крепко привязан на цепи там, на Бамбурах?
И всё-таки это был Бровко. Гавканье его звучало то справа, то слева… «Где вы, ребята, где вы? Отзовитесь!..»
И когда Сашка Цыган сквозь стон позвал хрипло: «Бровко-о!», верный пёс сразу услышал и через какую-нибудь минуту был уже возле него, и лизал мокрое от дождя лицо хозяина, которое выглядывало среди руин поваленной старой хаты. И скулил, и удивленно гавкал, не понимая, как это всё произошло…
Но главное — он сообразил сразу, что ребята в беде.
Бровко тряхнул головою, отчего звякнул обрывок цепи на ошейнике, и решительно бросился к палатке…
Что гавкал иноземцам Бровко, я вам пересказать не смогу, но гавкал он так настойчиво, так требовательно, так отчаянно, что те понял его. Первым из палатки вылез человек со шрамом.
— Что такое? Что это ты? — спросил он Бровко. Потом вылезли под дождь и другие двое.
— Вас ист лос?
Дальше они все трое заговорили на немецком языке и все трое пошли за Бровко к завалившейся хате, подсвечивая карманными фонариками. И когда подошли и увидели Цыгана, возглас отчаяния и сочувствия вырвался у всех трех, словно из одной груди…
— Мальчик! Ты живой? — бросился к Сашке Цыгану человек со шрамом.
Цыган только простонал в ответ.
Они снова заговорили по-немецки, после чего мужчина со шрамом спросил:
— Ты один или еще кто-то там есть?
— Еще двое…
Снова несколько слов на немецком, и старый «ковбой» и лысоватый бросились к «мерседесу». Заурчал мотор, засветились фары, и машина двинулась к поваленной хате.
Вытащили из багажника лопату, топор, тросы и в свете фар начали осторожно расчищать, растягивать завал.
Бровко сначала метался по двору, потом сел напротив хозяина и только изредка подавал голос.
Так случилось, что Марусика и Журавля освободили раньше, чем Сашку Цыган. Хотя Сашку было видно, а ребят только слышно, как гудят, словно, словно из-под земли.
Ведь растягивали сверху, с крыши, и как только Марусик и Журавль увидели свет, увидели, что образовалась дырка, сами полезли и выбрались на волю.
Вот, наконец, осторожно вытащили из-под обломков и Сашку Цыгана. Он кривился от боли и делал страшные усилия, чтобы не стонать. Но стон невольно вырвался из его груди.
Бровко тоскливо завыл.
— Надо в больницу. Немедленно! — сказал человек с шрамом. Старый «ковбой» осторожно нёс на руках Сашку Цыгана к машине.
— Айда, ребята, с нами. Покажите, где больница. Быстрее!
Машина развернулась и с места рванула вперед. Бровко, звеня обрывком цепи, бросился следом. Ребята онемели, с ужасом смотря на дорогу…
Вот сейчас… сейчас… сейчас…
— Доннер Веттер! — выругался лысоватый, который сидел за рулём, резко тормозя.
— Что такое?! Дорога перекопана! Этого же не было! — человек со шрамом повернулся к ребятам, которые сидели на заднем сиденье рядом со старым «ковбоем», — тот держал на руках Сашку Цыгана.
Ребята втянули головы в плечи и молчали. «Мерседес» начал разворачиваться, чтобы ехать назад. И тогда Журавль не выдержал:
— Не надо… Там тоже… Дайте лопату! Мы… мы… закидаем. Мы…
Человек со шрамом что-то сказал по-немецки, открыл дверь и вышел из машины. Достал из багажника лопату и принялся закидывать ров.
Ребята тоже выскочили из машины и, встав на колени, начали руками сгребать в ров мокрые, но твердые комья земли, которые еще совсем недавно они с таким трудом выковыривали из утрамбованной дороги.
Кто же знал, что такое случится?
По лицам текли потеки, в которых слёзы смешивались с дождём.
Бровко смотрел на них, и по его глазам тоже стекали капли.
Казалось, что он плачет.
Засыпали только в двух местах, чтобы можно было проехать. Наконец… — Хватит. Пройдет…
И правда, «мерседес» немного пробуксовал, но проехал.
Бровко долго бежал за машиной, пока наконец не отстал.
Потом, грязные, мокрые, ребята сидели рядом с иноземцами в коридоре на белом деревянном диванчике и ждали.
Пахло тем особенным запахом больницы, который всегда заставлял чувствовать себя неспокойно, тревожно и одиноко.
Человек со шрамом молчал, ничего не спрашивал, и ребята были благодарны ему за это.
«Откуда он знает наш язык? — подумал Марусик и решил: — Наверно, был в плену…» Он не раз читал об этом в книжках.
Но вот вышел высокий усатый врач. Лицо у него было озабоченное и суровое.
— Хорошо, что сразу привезли. Перелом голени, рваные раны бедра. Еще немного — и мог быть сепсис, то есть заражение. — Врач перехватил испуганные взгляды ребят и добавил, устало улыбнувшись: — Но ничего страшного, жить будет, прыгать будет, в футбол играть будет. Только немного придется полежать… Раны уже промыли, зашили. Сейчас гипс накладывают. Не волнуйтесь, ребята! Могло быть хуже, — он снова нахмурился. — Ну зачем вас понесло в ту аварийную развалюху? В непогоду, среди ночи… Зачем?
Марусик и Журавль опустили глаза и молчали…
Глава седьмая, заключительная, в которой выясняется, наконец, кто такие пассажиры таинственного «мерседеса» и зачем они приехали. «Палата героев»
Тогда ночью так ничего и не выяснилось.
Иностранцы отвезли ребят домой, на Бамбуры, пожали им руки, ободряюще похлопав по плечу. Те двое сказали: «Гут! Гут! Гут нахт!».
А человек со шрамом сказал: «Спокойной ночи!». И поехали в Липки, так ничего и не сказав, кто они и зачем приехали.
Поскольку они ничего не спрашивали у ребят, то и ребятам расспрашивать было неудобно. Да и крайне изнуренны были и Марусик, и Журавль.
Ребята попросили, чтобы их не подвозили до самого дома, а высадили за полкилометра, чтобы не разбудить маму и бабусю. Но мама и бабуся, взволнованные и мокрые, встретили их во дворе.
Как эти мамы чувствуют, что с их детьми что-то неладно, что их заставляет просыпаться ночью, и карабкаться на чердак, и убеждаться, что там никого нет, и часами стоять под дождём, ожидая, — объяснить вам не берусь. Это одна из тайн и загадок природы.
И пришлось ребятам рассказать обо всём: и об иностранцах, и перекапывании дороги, и о катастрофе в старой хате, и о неожиданном появлении Бровко, и о том, как их спасали…
Мать и бабуся только ахали и всплескивали руками. А услышав, что произошло с Сашкой Цыганом, мать так заохала, так заголосила, что даже бабушка была вынуждена её успокаивать. Она даже хотела немедленно ехать в район в больницу. Едва её отговорили.
Бабуся и мать быстро отмыли ребят от грязи и уложили спать — они еле держались на ногах.
Последнее, что спросил, уже засыпая, Журавль:
— А где Бровко?
Бровко не было.
Бровко исчез…
С иностранцами всё разъяснилось утром, когда вернулись из Киева те, кто ездил на свадьбу.
Иностранцы приехали к председателю колхоза Максиму Богдановичу Танасиенко, тот собрал правление (ведь не каждый же день приезжают в Гарбузяны гости из Германской Демократической Республики и из Федеративной Республики Германии), и на правлении состоялся сердечный разговор и тогда… Но послушаем лучше вместе с Сашкой Цыганом (мальчишке же тоже не терпится), как про всё это рассказали ему вечером в больнице Журавль и Марусик.
Сашка Цыган уже пережил днём посещение отца и матери, слёзы матери и вздохи отца, сочувственное айайкание Марусиковых родителей и матери и бабуси Журавля… И теперь, забыв о загипсованной ноге, забинтованных ранах, о своей боли и переживаниях, нетерпеливо торопил друзей, чтобы быстрее рассказывали:
— Ну… ну, во-первых, — начал Марусик. — Во-первых, этот со шрамом — совсем не иностранец.
— Как?!
— А вот так. Это подполковник в отставке, активист Комитета ветеранов войны Андрей Васильевич Дидух. Он воевал в нашем районе, освобождал наше село.
— А какое же он имеет отношение к этим иностранцам?
— Да подожди! Не всё сразу. Сейчас расскажем. Этот старый «ковбой» это… как его… подскажи Журавль.