Увы, все это минует моих драгоценных правнуков — восьмилетнюю Люси и шестилетнего Лэна. Впрочем, как знать?.. Может быть, им предстоит ездить в командировки на Луну — а значит, быть долго в пути. Тут, видимо, без скафандра не обойтись. Но скафандры — это тебе не уютно-пыльный вагон в поезде дальнего следования.
Нет, ничего не сравнится с неспешными поездками в старых, добрых поездах!
Говоря о приятном времяпрепровождении, которое ожидало человека в дороге, я еще не помянула о самом замечательном: о разговоре с нежданным попутчиком, который вдруг оказался твоим близким соседом на целых двое суток.
Об одном таком человеке я и веду рассказ.
В тот раз мы с мужем ехали отдыхать почему-то в Батуми. Было это, наверное, лет через десять после конца войны.
Прокручивая в голове события давнего и недавнего прошлого, я всегда сопоставляю их с историческими катаклизмами, иначе ничего не поймешь.
Итак, мы ехали отдыхать в Батуми, который был тогда, естественно, как и вся Грузия, одной страной с Россией. Ехали в «мягком» вагоне, который, впрочем, мало чем отличался от «жесткого».
Поезд уже шел, как вдруг к нам в купе заглянул военный в защитного цвета форме и в фуражке с голубым околышем. А за его спиной маячил проводник. Увидев женщину, то есть меня, военный повернул было назад. Но проводник взмолился: «Товарищ полковник, пустых купе нет… Всюду пассажиры…»
Так товарищ полковник стал нашим попутчиком. Был он еще не старый, в меру располневший, в меру плешивый, но отнюдь не лысый, отменно вежливый. Предложил мужу поменяться местами: спать на нижней полке. Муж отказался. Однако полковник все равно ночью спал наверху — наверное, чтобы не мешать мне.
Первые сутки мы с полковником разговаривали только по делу. А на вторые военного словно прорвало. Муж спал на верхней полке, а я слушала, затаив дыхание.
Полковник рассказал, что какое-то время в годы войны его летная часть и летная часть женщин-пилотов располагались недалеко друг от друга — и притом довольно долго. И вот одна из летчиц отчаянно влюбилась в него. И он в эту девушку влюбился тоже. И все это знали, но никто не осуждал, хотя он был командиром своей части. Но кто осудит, если смерть ходила совсем рядом? Рядом с ними со всеми?
Особенно подробно наш случайный попутчик рассказывал, как он тревожился, когда любимая летала бомбить немцев… Ее самолетик был такой небольшой, такой уязвимый, такой хрупкий по сравнению с его тяжелым бомбардировщиком. Одно слово — «кукурузник». И вот короткой летней ночью девушки летят в сторону фрицев. Проходит время, и они уже порознь возвращаются на свой аэродром. А он не сводит глаз с неба. Самолетика любимой все нет и нет — и вдруг он все же появляется. И наш полковник, тогда еще вовсе не полковник, хватает машину и мчится на аэродром встречать свою девушку…
Более искреннего рассказа и более прекрасной повести о двух любящих сердцах я никогда не слышала. Видно, что эта история была всегда с ним.
Прошло время, и летные части передислоцировали. Наш попутчик и его девушка расстались, но писали друг другу, она ему — чуть ли не каждый день. Потом пришла Победа… Но и в дни Победы они оказались далеко друг от друга. Так и не встретились.
А потом… Ну а потом он вернулся домой — к жене. И запретил девушке писать ему. Она ужасно переживала, но не посмела перечить.
На сем исповедь случайного попутчика закончилась. Он замолчал. Я тоже молчала, хотя внутри у меня все кипело. Почему он так жестоко обошелся с любимой женщиной? Не могла я понять этой жестокости, но возразить боялась. Видела, что попутчик не ждал моих советов — просто излил душу незнакомому человеку. Через какое-то время я не выдержала и спросила летчика, почему он так решил — решил порвать с той девушкой?
Попутчик посмотрел на меня с недоумением, пожалуй, даже неприязненно, и сказал:
— Мы с женой с детства жили рядом. Калитки наши были почти впритык. Ходили в одну школу. Я носил ее портфельчик. Она ждала, пока я учился в летном училище в Ейске. Потом сыграли свадьбу. Она провожала меня на войну. Опять ждала. Мыкалась с нашими двумя детьми… Как я мог не вернуться к ней, уйти к другой?
Он встал и покинул купе. Больше никаких долгих разговоров у меня с полковником не было. Муж проснулся. А не доезжая до Батуми, летчик надел форменный мундир с длинной орденской ленточкой. Попрощался с мужем и со мной и сошел с поезда. А я, как могла, пересказала мужу историю любви, которую попутчик мне поведал.
Прошло много-много лет. И я вспомнила рассказ, который услышала от совершенно незнакомого человека, — вспомнила и подумала, что этот человек, наш с мужем случайный попутчик, был прав.
Верность, чувство долга выше самой красивой любви. Наверное?
Мой муж Даниил Ефимович Меламид
Самая длинная глава — такая же длинная, как моя пятидесятилетняя совместная жизнь с Д. Е.
Предваряя рассказ о Д. Е. в молодости, скажу, что и тогда, и до самой смерти все друзья и знакомые, а также все товарищи по работе звали мужа Тэк — видимо, еще его гимназической кличкой в Германии в самом начале 1930-х.
Познакомилась я с Д. Е. в далеком военном 1942 году, в тассовской редакции контрпропаганды и дезинформации, куда он взял меня на работу. Редакция эта, состоявшая из хороших и опытных журналистов разного возраста, держалась исключительно на нем — молодом человеке, только несколько лет назад закончившем исторический факультет МГУ.
Тогда Д. Е., мой начальник, ежедневно придумывал десятки тем для «дезов» (дезинформационных сообщений) и раздавал их своим сотрудникам, сочинявшим эти дезинформационные сообщения для «войны в эфире».
На всякий случай растолкую, что такое «дезы»: «дезы» — это дезинформационные сообщения, попросту фейки, заведомая ложь, которая передавалась по радио противнику. К примеру, мы, в данном случае ТАСС, передавали немцам, что генерал Икс впал в немилость у Гитлера и что этот, один из самых успешных и знаменитых генералов может быть «задвинут» или даже разжалован. Через несколько дней вслед этой «дезе» про генерала Икс шла новая «деза», где уже давались подробности первой «дезы». Мол, у генерала Икс опять был неприятный разговор с фюрером. Далее шла целая цепочка таких «дез», каждую из которых нужно было оформить как можно правдоподобнее. Сотрудники Д. Е. были чрезвычайно квалифицированные люди, а самого Д. Е. в шутку называли «лорд Ванситтарт» — видимо, потому что этот неизвестный нам лорд исполнял в Англии похожую роль.
Но, кроме «дезов» для «войны в эфире», требовались и контрпропагандистские статьи. Их писали три журналиста, в том числе и я — самая молодая в редакции.
Кроме того, Д. Е. командовал довольно большим числом референтов и другим вспомогательным персоналом. Наконец, он же «не замечал», что два весьма уважаемых партийных товарища, его замы, сидя в отдельном кабинете, занимаются своими делами… и палец о палец не ударяют ради редакции.
Работали на редакцию и многие молодые, и не очень молодые начальники и сотрудники из других отделов. А Яков Семенович Хавинсон — руководитель ТАССа в ранге наркома (министра) — в Д. Е. души не чаял.
Как я поняла потом, вся эта редакция дезинформации и контрпропаганды была детищем Д. Е. — и не в переносном смысле слова, а в самом что ни на есть прямом… Как же это произошло?
Д. Е. закончил университет в 1938 году, и его оставили в аспирантуре. Но семья Д. Е. нуждалась в заработке, и молодому человеку пришлось распроститься с кафедрой истории Средних веков. Он перешел в заочную аспирантуру и начал работать.
Выпускника МГУ, всего лишь кандидата в члены ВКП(б), распределили в ТАСС на очень скромную должность референта по Германии в справочной. Благо Д. Е. — особенно по тем временам — обладал неоспоримым достоинством: для него немецкий язык был не иностранным, а вторым родным. Он почти закончил немецкую гимназию — и при том его отец Ефим Александрович не занимал поста ни посла, ни полпреда, ни советника посла в советском посольстве или советника полпреда в советском полпредстве — alias советском торговом представительстве. Отец Д. Е. был всего лишь евреем, бежавшим в Германию от Гражданской войны и поступившим в советское торговое представительство на более чем скромную должность бухгалтера… Естественно, в начале 1930-х, когда Гитлер набирал все бóльшую силу, семья вернулась в Советский Союз. Но отца, в отличие от других загранработников более высокого ранга, в годы Большого террора не казнили и даже не посадили. И, когда я познакомилась с Ефимом Александровичем уже в конце войны, он трудился бухгалтером в булочной и, увы, только изредка «отоваривал» мои хлебные карточки: давал вместо черного, плохо пропеченного хлеба, белый, тоже весьма плохого качества.
При всем при том Ефим Александрович, как я выяснила много позже, был в ту пору одним из очень немногих людей, изучавших арамейский и другие древние языки, послужившие основой для создания иврита. Немного больше честолюбия и энергии — и отец Д. Е. мог бы стать… профессором, известным человеком[1]…
Но вернемся к Д. Е.
Даже в Германии до прихода к власти Гитлера Д. Е. оказался везунчиком: его дядя в годы Веймарской республики был богатейшим человеком и, естественно, помогал родственникам — в частности, оплатил привилегированную гимназию, в которую поступил племянник. В этом учебном заведении до уроков ученики посещали бассейн, а потом не то массажист делал им массаж, не то они массировали друг друга.
Д. Е. и в этой гимназии, хотя и мальчика из незнатной семьи, да еще и еврея, очень выделяли за его способности и ум. Поистине, везунчик.
И снова перенесемся в Москву.
Итак, Д. Е., то есть Тэк, работает в справочной в должности референта по Германии. Его задача читать текущую немецкую прессу и выписывать из нее на карточки особенно важные сообщения, переводя их на русский язык. Ну, а после раскладывать эти карточки по соответствующим ящикам.