Ну так вот, история с дневником произошла в Моршанске. Этот дневник вел парень, фамилию которого я начисто забыла, зато прекрасно помню фамилию человека, укравшего дневник, — Архипов. Владимир Архипов.
Завладев дневником, Архипов тут же отнес его особистам, то есть армейским энкавэдэшникам. Их реакция была мгновенной: той же ночью за хозяином дневника пришли. И он исчез навсегда. По крайней мере, ни я, ни другие ифлийцы не слышали о нем даже в эпоху хрущевского «реабилитанса».
В те десять дней, что я пробыла у Бориса в Моршанске, я, слава богу, не встретилась с Архиповым. По ИФЛИ его тоже не помню.
Знала я Архипова еще по Брянску, где начиналась военная служба ифлийцев. И не то Архипов просил передать что-то своей жене в Москве, не то я пошла по его просьбе к ней, а потом привезла что-то Архипову…
Жена Архипова, не москвичка, снимала комнату недалеко от нашего института, в селе Богородском. Сойдя с трамвая, я без труда нашла деревянную хибару, где она жила. Телефона там, конечно, не было, и я явилась без предупреждения — что называется нежданно-негаданно. Архиповская жена оказалась очень милой, тонюсенькой барышней, со старомодным пучком. Приняла она меня чрезвычайно дружелюбно и вдобавок угостила полным обедом: борщом, рублеными котлетами и клюквенным киселем на десерт. Этот обед из трех блюд потряс меня. Мне казалось просто непостижимым, как можно каждый день готовить для себя такие разносолы, да еще в съемной комнатушке на электрической плитке.
Ясно, что Архипов неплохо устроился в свои студенческие годы.
И вот, много лет спустя, я вдруг узнала, что тонюсенькая барышня с пучком, угощавшая меня обедом, не могла вернуться в Москву после войны. В военные годы она уехала к отцу, а отец ее, этнический немец, служил в аптеке в Кисловодске, видимо, и после прихода туда гитлеровцев. Никаких злодеяний за отцом-немцем не числилось, но архиповскую жену тем не менее в столицу не пускали. Муж мог ей помочь, но не пожелал — так гласила молва.
Вернусь, однако, к дневнику. Что же такое крамольное обнаружили в нем сперва Архипов, а потом энкавэдэшники? Могу судить об этом только по тому, что услышала в Моршанске.
Но тут я снова должна предварить свой рассказ о дневнике. Дело в том, что хозяин дневника до того, как его украл Архипов, проделал долгий путь: из прифронтовой полосы в глубокий тыл. А потом сразу же вернулся в прифронтовую полосу. Что за командировка у него была, я не ведаю. Но зато хорошо знаю, что этот парень увидел… Он увидел нескончаемые эшелоны товарняка, под завязку набитые призывниками, молодыми солдатиками, которые гнали на фронт. Замечу, солдатиков этих в других странах называли пушечным мясом, а у нас красноармейцами, бойцами и, согласно статьям журналистов в военные годы, «наследниками солдат Кутузова и Суворова»…
Итак, поезда шли сплошняком. Однако в товарных вагонах, в которых везли будущих спасителей Отечества, не было уборных, только дырка в полу. И будущие фронтовики оставляли на железнодорожных путях свои экскременты — кучи дерьма.
Видимо, поэтому хозяин дневника и написал: «Засрали всю Россию».
Чего не напишешь в страшные дни, когда моторизованные фашистские дивизии за несколько месяцев дошли до Москвы, оккупировали пол-России и, казалось, безостановочно катятся все дальше и дальше? Чего не напишешь, если тебе десятилетиями внушали, что война будет идти исключительно на чужой территории? Чего не напишешь, если ты верил, что твои главные враги не немецкие фашисты, а английские и американские империалисты? Чего не напишешь, если совсем недавно Сталин с Риббентропом пили в Кремле шампанское за здоровье Гитлера?..
Мне очень жаль хозяина дневника, хотя, наверное, не надо было писать такую фразу…
Но ведь я уже сказала, что эта заметка не о дневнике и не о несчастном парне, который его вел, — эта заметка об Архипове.
Жизнь сложилась так, что я непосредственно с Архиповым больше не сталкивалась, только слышала о нем как о законченном мерзавце… Поэтому расскажу то, что прочитала об Архипове в интернете. Бóльшую часть его занятий описал некий Огрызко, но еще до него было сказано, что Архипов добровольцем ушел на фронт. Здесь Архипов соврал: в начале войны он уже служил в армии — мог только дезертировать из тыловой части во фронтовую. Такие случаи я знаю. Например, писатель Казакевич дезертировал во фронтовую разведку.
Удивляет также, что, после сообщения о том, что в 1943 году Архипова на фронте приняли в партию, в интернете ничего не сказано о том, какие ордена он получил на фронте.
Думаю, насчет своих фронтовых дел Архипов врал. «Подвиги» он совершал не на фронте, а уже в послевоенное время в тылу. Как сообщает интернет, подвизался в «Огоньке», под крылышком главного редактора Ан. Софронова, и в «Октябре», где правил бал Кочетов. В те восемь лет, что прошли от конца войны до смерти Сталина, Архипов разошелся во всю мощь своих «талантов». Громил, поучал, покровительствовал таким отчаянным бездарям, как Иван Швецов — автор неподражаемой «Тли».
Все продолжалось и в годы оттепели. Ужасно, что Архипов залез своими лапами и в историю нашей несравненной литературы XIX века. Разделил русских писателей на правильных и неправильных, на либералов и демократов. Либералов подверг оглушительной критике.
Однако все это не помешало Архипову стать профессором МГУ — а еще говорят, что наука в СССР процветала!
Из интернета я узнала также, что Архипов выступал против того, чтобы Корнею Чуковскому дали Ленинскую премию за многолетний труд о Некрасове.
И наконец, уже после смерти Твардовского, дочери Твардовского напечатали в «Литературной газете» отповедь Архипову, набросившемуся на посмертное издание фронтовых дневников Александра Трифоновича. Дочери Твардовского назвали нападки Архипова на их отца «нападками идиота» — я, скорее, назвала бы их «нападками негодяя».
Добавлю ко всему прочему, что в интернете подчеркивается грубость и хамство Архипова. И еще там говорится, что за Архиповым тянулся «шлейф сплетен» о его «дон-жуанских похождениях» и «диких предразводных ссорах с женой». Надеюсь, что его супругой в ту пору была не милая барышня, с которой я познакомилась в 1930-е недалеко от ИФЛИ.
Написала о подлеце Архипове, можно сказать, отвела душу.
Но не изложила, пожалуй, главного, что поразило меня в первую секунду в истории с дневником: НИКТО из порядочных интеллигентных ребят-ифлийцев, служивших в армии вместе с Архиповым и с его жертвой, в том числе мой первый муж, никак не отреагировали на безобразный поступок Архипова. Даже не сказали ни слова порицания доносчику — сделали вид, будто ничего не произошло.
Все это сразу же пронеслось у меня в голове — но и я промолчала. Открыла было рот, но потом тут же закрыла.
Ведь то был, как сказано, конец 1941 года — и за спиной у нас всех остались 1937–1939, годы Большого террора. За спиной у нас всех был Сталин и его отлично отлаженная, вездесущая и беспощадная машина сыска и убийств НКВД.
Посему и я, выслушав короткий рассказ мужа об украденном дневнике, не произнесла ни звука. Только, наверное, подумала, хорошо еще, что в условиях военного времени — в Моршанск вот-вот могли войти немцы — ни мужа, ни других ребят, его сослуживцев, не стали вызывать на допросы, не завели дел о «пособничестве врагу».
Молча выслушав мужа, я постаралась забыть эту страшную историю. И наверное, никогда и не вспомнила бы ее, если бы не прожила так долго и не стала бы мысленно прокручивать в памяти прошлое.
Поздний сталинизм, или Дьявольский трагифарс
На этих страницах я попытаюсь рассказать, какими мне представляются восемь лет между концом войны в мае 1945-го и смертью Сталина в марте 1953 года.
Кто я была в то время? Дочь интеллигентных родителей. Начинающая журналистка-международница. Замужняя женщина. Мать маленького ребенка: наш с мужем малыш родился в июле 1945-го. Жили мы вместе с моими мамой и папой фактически в одной перегороженной комнате в огромной, во весь этаж коммуналке.
Все, что я написала далее, основано на моей памяти, хотя я и старалась освежить ее и проверить даты, названия и имена собственные по энциклопедиям, старым записям и интернету (который, увы, часто сильно перевирает прошлое!).
Название «Трагифарс» мне не нравится, однако другого я придумать не смогла. Название «Поздний сталинизм» придумала не я — оно появилось в издательстве «НЛО», где вышла теоретическая работа на эту тему под заголовком «Поздний сталинизм».
Итак, год 1946-й…
Только 2 сентября этого года был подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии, тогда официально закончились и Великая Отечественная, и Вторая мировая война.
Матери и жены еще не успели оплакать своих сыновей и мужей, павших на поле боя. Вся Западная Европа и пол-России — в развалинах. Еще идет Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками.
Вот, что творится в мире.
А вот, что происходит в Москве, столице нашей родины:
Карточки. Очереди буквально за всем необходимым. Лимиты на электричество. У многих еще стоят посреди комнаты чугунные печки-буржуйки и труба выведена в окно. На улицах полно калек-инвалидов — людей с подвернутым и заколотым рукавом. Много парней с ампутированной ногой, на костылях. Встречаются и люди, потерявшие обе ноги. Они передвигаются на доске с шарикоподшипниками вместо колес, отталкиваясь от асфальта руками. На крошечных рынках посреди тротуаров несчастные старухи продают сахар кусочками, селедку по полтушки, пшено стаканами. Махорку из мешков — тоже гранеными стаканами. Нищета. Грязь. Все полуподвалы и подвалы заселены приезжими. День-деньской там горит свет…
А что творится во второй столице СССР, в послеблокадном Ленинграде, от нас, москвичей, власти скрывают. Да и очевидцы не хотят ничего рассказывать — боятся. Ведь для этого надо было бы поведать всю правду о блокаде… А ее мы, похоже, никогда не узнаем.