Я уже писала в книге «Записки обыкновенной говорящей лошади», но повторюсь: в СССР после войны так и не возникло ни большой антивоенной литературы, ни большой антифашистской литературы. А ведь не кто иной, как СССР, был главным победителем во Второй мировой войне и главным могильщиком фашистского рейха…
Но вернемся в первые послевоенные восемь лет. Естественно, борьба с интеллигенцией, начатая уже в 1946 году, продолжалась. «И вся-то наша жизнь есть борьба-борьба», как пелось в популярной песне моей юности…
Боролись то с театральными критиками-евреями, взявшими себе в псевдонимы русские фамилии, то с космополитами-учеными, которые вот-вот продадут свои изобретения и открытия американцам — а заодно и собственную душу «галантерейщику» Трумэну (иначе его не называли в печати), тогдашнему президенту США. Боролись даже с американскими писателями, которые не желали писать в стиле соцреализма. Словом, боролись, боролись и боролись.
И по ходу этой борьбы, казалось бы, беспорядочной и бессистемной, все яснее стала вырисовываться ее конечная цель — возвращение к пресловутой триаде графа Уварова, министра просвещения Николая I: «православие, самодержавие, народность».
Годы царствования Николая I были далеко не самым простым временем в истории России. Европейские страны уже сделали мощный рывок вперед. В Европе уже возникло мощное третье сословие: промышленники и рабочие, крестьяне — будущие фермеры, а также и интеллигенция…
При Николае I крепостники-помещики всячески противились заграничной напасти. Им помогал и шеф жандармов Бенкендорф с его третьим отделением и голубыми мундирами, и граф Уваров, министр просвещения. В пору Уварова университеты из очагов научной мысли превратились в чисто учебные заведения. Дух просветительства и свободомыслия был из них изгнан. Фамусовы, так сказать, на законном основании, преследовали Чацких, а Простаковы воспитывали на свой лад Митрофанушек…
И во времена Николая I уваровская триада считалась глубоко реакционной.
Как же Сталин претворял ее в жизнь в ХХ веке? Да очень просто.
Первые шаги навстречу православию власти России, не верящие ни в чох, ни в сон, сделали сразу после войны.
Загорск снова превращался в Сергиев Посад, тамошние церкви начали срочно восстанавливать. Уже открыли духовную семинарию, куда стали принимать молодых ребят, отслуживших в армии. В середине 1950-х в этот центр православия начали возить и иностранцев. Жены партийных боссов начали крестить детей и внуков и даже хвастаться этим. Не отставала и наша интеллигенция, которая всегда норовит бежать впереди паровоза. Дамы сразу обзавелись нательными крестиками, чтобы носить их не на теле, а поверх одежды — всем напоказ. Кое-кто начал ходить в модную церковь в Столешниковом переулке, слушать модного священника. Вроде бы пахнет диссидентством, но никого за это уже не преследуют. Правда, самый большой столичный православный собор, храм Христа Спасителя, в 1931-м был разрушен «до основанья», как пелось в нашем старом гимне «Интернационал». И на его месте был бассейн «Москва», куда мы исправно ходили… Но не беда — плавать ведь и крещеным не возбраняется.
Одним словом, с православием в ту пору было o'key.
А с самодержавием тем более. Самодержец в СССР уже имелся. И какой! Большего самодержца трудно себе представить — разве что египетские фараоны. Но кто знает, какой властью фараоны на самом деле обладали?
Во всяком случае наш царь-государь был куда самодержавнее, нежели цари из дома Романовых. Да и сравнивали его с другими русскими царями не по самодержавности и даже не по народной любви к нему, а исключительно по свирепости.
Загвоздка была только в том, как его называть? Ленина называли демократично: то Ленин, то Владимир Ильич, то просто по-свойски — Ильич.
Сталин долго был генсек, то есть генеральный секретарь. Он даже в письмах к дочери Светлане подписывался «Твой секретаришка».
В конце войны ему присвоили звание генералиссимуса. Но это слишком длинное слово, чтобы массы его все время выкрикивали. Царь, Государь, Король — тоже не годились для строителя социализма. И сталинские соратники уже в 1930-е пошли по пути идеологов всех прочих тоталитарных государств — или, наоборот, главы всех прочих тоталитарных государств пошли по сталинскому пути. Придумали новое название своему царю. Сталин стал вождем. Муссолини — дуче, что приблизительно то же самое. Гитлер — фюрером. Мао Цзэдун в 50-е — кормчим, великим кормчим.
Но не буду отвлекаться. Итак, с самодержавием в СССР был полный порядок. Оставалась только народность.
Как известно, народ в первую очередь требует хлеба и зрелищ.
С хлебом после войны вопрос решили — хлебные карточки в Москве отменили в 1947 году. Знаю также, что, когда зерна в СССР не хватало, его выписывали из-за границы за валюту. Это тогда звучало как насмешка — ведь до Ленина — Сталина Россия считалась житницей Европы. Крестьянское единоличное хозяйство до Октябрьской революции работало на экспорт пшеницы — колхозы же не могли прокормить даже самих себя.
Со зрелищами тов. Сталин тоже успешно справился. Начнем с того, что зрелища испокон века проходят по ведомству искусства и культуры, а в новое время культура была неотделима от интеллигенции. Той самой интеллигенции, которую при Ленине вывозили из России пароходами и которая при нем же добровольно бежала за кордон от большевиков. Уже одно это, безусловно, отразилось на культуре, а следовательно, и на зрелищах.
Разгром литературы последние восемь лет жизни Сталина, о котором речь шла выше, тоже самым непосредственным образом сказался на зрелищах — не в последнюю очередь на театре. Ведь одновременно с постановлением о ленинградских литературных журналах вышло постановление о театральном репертуаре.
По-моему, если литературу Сталин в последние годы жизни убивал, то театр он добивал.
Началось это еще до 1930-х. В преддверии этих событий великий актер Второго МХАТа Михаил Чехов, племянник А. Чехова, в 1928-м покинул Россию[14]. В середине 1930-х, во время Большого террора, был закрыт и сам замечательный Второй МХАТ. В те же страшные годы погиб в энкавэдэшных застенках известный всему миру режиссер Всеволод Мейерхольд. Был уничтожен и его новаторский театр.
Между прочим, гибель этого театра новая советская интеллигенция встретила злорадным хихиканьем и анекдотами.
Наконец, в 1950-х был закрыт и Камерный театр режиссера Александра Таирова и его жены актрисы Алисы Коонен. И тут я со стыдом вспоминаю, что и мы, ифлийцы, уже в предвоенные годы громко критиковали, кажется, одну из последних постановок Таирова «Мадам Бовари». А честнейший поэт Ваншенкин вспоминал, что сразу после войны студентов Литературного института бесплатно водили в Камерный, так как публика будто бы не желала посещать этот прекрасный театр.
Театральный разгром закончился уже полным криминалом — убийством большого актера и режиссера Соломона Михоэлса, которое показало, что Сталин и его карательные органы после войны ничем не брезговали. Михоэлса энкавэдэшники заманили в Минск, а когда он возвращался поздно вечером из гостей в гостиницу и шел по тихой улице, переехали грузовиком (по другой версии, убили, выбросили труп на дорогу и переехали его — как бы Михоэлса сбила машина). После публичных торжественных похорон в Москве в Минск был послан следователь, гэбэшник Шейнин. Но и он, якобы, не сумел обнаружить виновных. Тогда же арестовали и друга Михоэлса, прекрасного актера Госета (Государственного еврейского театра) Зускина. Его вытащили из постели прямо на Лубянку (видимо, Зускин лечился сном, что в 1950-е широко практиковалось), где он и погиб. Замечательный театр закрыли. Если не ошибаюсь, это произошло в 1949 году.
Теперь догадываюсь, что уголовщину, таинственные убийства тоже можно отнести к разряду зрелищ, которые будоражат воображение шариковых.
Рассказ о театрах будет неполным, если не сказать, что два других особо важных для русской культуры театра — Вахтангова и МХАТ — Сталин и его присные, что называется, задушили в своих объятьях.
Театр Вахтангова, бывшая Третья студия Художественного театра, начал блестяще. В его репертуаре были и Стриндберг, и Гамсун, и Карл Гоцци. Знаковой для этого экспериментального театра стала искрометно веселая и даже озорная комедия Гоцци «Принцесса Турандот», высмеивающая фальшь, лицемерие и прочие дворцовые пороки. Но душа и основатель этого театра Вахтангов в 1922 году скончался, и новаторский дух театра постепенно угасал — помню разговоры о необычной постановке шекспировского «Гамлета» в конце 1920-х, но на этом все и закончилось. Театр Вахтангова после войны, несмотря на замечательных актеров, стал, по-моему, до ужаса неинтересным. (К счастью, от него в начале 1960-х отпочковался Юрий Любимов и молодые актеры, основавшие Театр на Таганке.)
Тихо почил в бозе и великий МХАТ Станиславского и Немировича-Данченко. При этом помню, что книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве» да и так называемую «Систему Станиславского» мы, ифлийцы, учили чуть ли не наизусть. А молодежь ходила на все новые спектакли МХАТа, выстояв ночь за билетами. Но в глубине души мы уже догадывались, что и с этим театром что-то не в порядке.
Все кончилось тем, что в театре, где на занавесе изображена чеховская чайка, поставили пьесу Сурова «Зеленая улица»…
Теперь понимаю, что центр тяжести в искусстве все больше смещался от камерных представлений к массовым зрелищам, от драм и комедий к балету, опере — и далее к балагану, массовым игрищам, физкультурным парадам, выступлениям танцевальных ансамблей и т. д. и т. п.
В 1944 году Галина Уланова переехала из Ленинграда в Москву, в Большой театр, где начался ее звездный путь. Сталинские премии она получала и в 1946, и в 1947, и в 1950-х. Поистине в эти годы Уланова стала «наше все». Как пел Юрий Визбор: «…А что касается балета, мы впереди планеты всей».