Соревноваться со спектаклями Большого могли только еще более парадные, помпезные и пафосные зрелища — такие, как выступления военного ансамбля песни и пляски под руководством Александрова (возглавившего его в 1946-м), или концерты ансамбля народного танца Игоря Моисеева (Игорь Моисеев получил при жизни Сталина, как и Уланова, три Сталинских премии), или пляски хореографического ансамбля «Березка» (основанного Надеждой Надеждиной). Надо сказать, что и Александров, и Надеждина, и тем паче Игорь Моисеев были фантастически талантливые люди. Их искусство и поражало, и завораживало. Но так же, видимо, завораживали немцев и фильмы нацистки Лени Риффеншталь. Тем не менее, когда я прочла, что Лени Риффеншталь, пусть уже старуху, приветствовали в Петербурге, я решила, что петербуржцы сошли с ума: город, как никакой другой, разрушенный и убитый преступниками-нацистами, не должен был восхищаться преступницей-нацисткой! Искусство Риффеншталь, созданное во славу Гитлера, — это, по-моему, уже не искусство, а его профанация.
По своему образованию и даже мироощущению я марксистка до мозга костей. Для меня театр, книги, живопись, музыка — всего-навсего надстройка.
Основное — базис. Однако и с базисом в последние восемь лет жизни Сталина происходили странные метаморфозы. Если до войны, в 1930-е, годы пятилеток, власть еще сочиняла какие-то, пусть завышенные или даже заведомо невыполнимые, планы и проекты, а потом сообщала, что они выполнены или даже перевыполнены, то после войны ни о каких даже самых нереальных наметках, планах и проектах речь вообще не шла. Все стало каким-то фейковым, переместилось в область фантастики и даже иррационального.
Если 1930-е были как-никак годами ИТР — инженерно-технической интеллигенции, хоть и не самой компетентной ее части, но все же людей с вузовскими дипломами, — то время между концом войны и смертью Сталина превратилось в годы шарлатанов, фокусников и сочинителей фейков.
Вспоминаю некоего Бошьяна и его опыты по… синтезу живой материи.
Жулик Бошьян закладывал в пробирки разные неорганические смеси и возникала… «живая жизнь». Фокус заключался в том, что Бошьян использовал немытые или плохо вымытые емкости, где «живая жизнь», сиречь бактерии, уже существовала, — так, по крайней мере, шепотом рассказывали старые биологи.
Вспоминаю проект поворота рек, надолго переживший первые послевоенные годы и занимавший умы большого числа сотрудников советских научных учреждений. В результате этого поворота будто бы должно было появиться огромное количество плодородных земель — и очень даже быстро.
В пандан к повороту рек был выдвинут, но уже другими псевдоучеными, проект по изменению климата с помощью лесополос. Естественно, и это предполагалось осуществить стахановскими темпами, лет за пять-десять.
И глядишь, под звуки оратории «Песнь о лесах» несчастного Шостаковича, на колхозных полях при улучшенном климате вот-вот заколосятся океаны пшеницы и других полезных злаков.
А я вспоминаю еще и бредни о содовых ваннах, которые якобы продлевали человеческую жизнь, — их автором, по слухам, была старая большевичка Лепешинская, бывшая фельдшерица.
И вот уже зачуханные жители коммуналок сыплют соду в пожелтевшие, облупленные ванны, надеясь хоть благодаря такому способу дожить до прекрасного Завтра, обещанного народам СССР…
Впрочем, Лепешинская прославилась не только омолаживанием старых людей. Она еще до этого не хуже Бошьяна сумела узреть под микроскопом, как мертвая материя (желтый шарик) превращается в живую клетку — между прочим, вопреки всей предшествующей науке-биологии и в том числе… Пастеру (которого Лепешинская особенно уважала).
Наверное, шарик оживал потому, что у Лепешинской появилось особое зрение благодаря марксизму-ленинизму и «лично тов. Сталину». Лепешинская, лауреат Сталинской премии, прожила в почете и уважении чуть ли не до 92 лет. Ее превозносил и шарлатан Трофим Лысенко, который открыл и «ветвистую пшеницу», и «квадратно-гнездовой» способ посадок, и «мутации овса в овсюг», и прочие чудеса в решете.
Лысенко появился еще до войны, в годы Большого террора. Тогда по его наветам начался разгром Академии сельскохозяйственных наук им. Ленина (ВАСХНИЛ), а также других научных институтов этого профиля и уничтожение коллекций, собранных по всему миру, — словом, всего того, что было создано большим ученым с мировым именем Н. И. Вавиловым и его учениками. А самого Николая Ивановича репрессировали — и этот человек, посвятивший жизнь избавлению человечества от голода, в 1943 году умер голодной смертью в сталинской тюрьме.
Самый мой любимый русский писатель конца ХХ — начала ХХI веков, умнейший и талантливейший Александр Чудаков написал, что никого он так не ненавидел, как Лысенко.
Годы лысенковского триумфа, безусловно, выпали на последние восемь лет жизни Сталина, когда фейки, обман и прямо-таки истерическое нагнетание лжи и дезинформации захлестнуло всю страну.
В первой своей школе, в конце 1920-х, я еще читала о двух самоучках-агрономах — Иване Мичурине и Лютере Бербанке, — выращивающих у себя в садах чудо-фрукты. После войны русский Мичурин вдруг сделался Великим Теоретиком, а про американца Бербанка вообще опасно стало вспоминать.
Но разве можно было ограничиться милыми дедушками Мичуриным и Бербанком с их яблоками-грушами? Раз существует неправильная буржуазная наука растениеводство, в отличие от правильной русской, лысенковской, то, стало быть, надо пересмотреть и другие науки на их правильность и соответствие русскому духу.
С легкой руки Лысенко погромщики, которые разрушали наше земледелие, пошли в поход и на… «иностранную» генетику… Эту науку в СССР заклеймили как ложную, а ее создателей — австрийца Грегора Иоганна Менделя (1822–1884) и американца Томаса Ханта Моргана (1866–1945) — как лжеученых. Даже подопытная генетикам мушка-дрозофила стала объектом насмешек и издевательств… Что уж говорить о наших ученых генетиках…
Дальше — больше… В Москве пошли слухи, что следует пересмотреть и… математику: отделить здоровую, советскую математику от ложной, антисоветской, иностранной. Теперь стало известно, что наши бесстрашные ученые все же объяснили Берии, что никакой атомной бомбы с помощью его доблестных разведчиков (воров) СССР все-таки не создаст, если Сталин перебьет всех математиков и объявит шарлатанов — правильными советскими учеными.
Но тут, кажется, что-то не срослось. Вроде бы проверенные журналисты из «Правды», которые хотели заклеймить лжематематиков, не сумели обнаружить разницу между до ужаса длинными математическими формулами истинно русских математиков и формулами «неправильных» математиков, лжепатриотов. Решили не связываться.
Мне скажут, что я завралась — мол, никакой русской или нерусской математики быть не может, это абсурд! На что я возражу, что деление Шафаревичем математиков на евреев и неевреев, по-моему, не меньший абсурд. И не удивлюсь, если последователи Шафаревича заявят, что евреи-математики нарочно вводили людей в заблуждение или что их открытия — плагиат.
Но хватит о математике. Вернемся к Лысенко.
Среди апологетов этого академика оказался и вполне уважаемый нашей интеллигенцией писатель Геннадий Фиш, очень увлекательно рассказывавший о достижениях Лысенко на страницах «Нового мира». Правда, в то время редактором журнала был не Твардовский, а еще Симонов. Все равно, и сам Геннадий Фиш, и его жена Татьяна Смолянская пользовались большим уважением у московских, в том числе и у новомирских, снобов.
В ту пору все было фейковое…
В этот антинаучный фейковый бред включился и сам Великий Вождь. Если раньше Сталин учил уму-разуму только лишь марксистов разных стран и народов, к примеру, немецкую коммунистку Розу Люксембург, то в последние годы жизни перекинулся на… ученых-лингвистов. Кто бы мог подумать?
В 1950 году, в своей брошюре, изданной, разумеется, многомиллионным тиражом, Сталин разгромил… академика Марра и его яфетическую теорию языков, названную им самим еще дореволюционным академиком «Новым учением о языке».
Марр — этнограф, специалист по истории кавказских народов, как мы тогда же узнали, — стал популярным со времен доклада Сталина на XVI съезде в 1930 году. Видимо, тогда Сталин, являясь в первом правительстве Ленина всего-навсего наркомом по делам национальностей, решил поднять кавказца Марра. И, чем больше росло сталинское влияние в стране, тем больше возвышался академик Марр и его сомнительная яфетическая теория.
Но вот прошли 19 лет, и Сталин решил покончить с Марром и с его яфетическими завихрениями. Что тут началось! Марровцев стали клеймить, унижать и выгонять из всех институтов. А особо чутконосые интеллигенты решали, как бы исхитриться и перенести мудрые сталинские указания на другие науки.
Слава богу, наш с мужем старый друг Сергей Иванов пришел к нам в гости и объяснил, что к чему, то есть объяснил, что наш Вождь и Учитель в науке о языке — полный профан и порет явную чушь. Сергей был по натуре человек, скорее сервильный, а главное, очень неразговорчивый. Но тут он не пожалел слов. Дело в том, что Сережа — как и я, ифлиец — собирался стать лингвистом. Только тяжелое ранение под Сталинградом и трудные послевоенные времена помешали ему учиться дальше, чтобы осуществить свое намерение. Но верность профессии осталась… Думаю, что все остальные доучившиеся и недоучившиеся лингвисты подписались бы под каждым Сережиным словом. Не удивляет меня и то, что публично никто не посмел сказать правды. Поражает другое…
Вот заглянула я в интернет, и там — уже 70 лет спустя после исторической брошюры Сталина — много говорится о заблуждениях Марра, подчеркиваются его ложные положения и ошибки. Рассказывается также о гонениях, которые претерпели от марровцев последователи индоевропейской теории, и о прочих несправедливостях, связанных с академиком Марром…
На мой взгляд, развенчивать Марра сейчас не столь необходимо, сколь важно показывать наглость Сталина, провозглашенного пропагандой СССР корифеем всех наук. Ведь от невежества и некомпетентности Сталина люди пострадали неизмеримо больше, чем от завиральных идей Марра… Но не тут-то было — персона Сталина у нас неприкосновенна до сих пор!