Все без исключения партийцы были большевиками. Другие партии в советской стране с самого первого ее дня вообще не признавались.
Уже в четвертом или пятом классе начальной школы мне объяснили генезис слова «большевик». Оказывается, в далеком 1902 году на втором съезде РСДРП (Российской социал-демократической рабочей партии) наиболее левые, радикальные ее члены во главе с Лениным при выборе в руководящие органы оказались в большинстве — и откололись от этого самого РСДРП, но до поры до времени остались под его вывеской, прибавив только букву «б», да и то в скобках. Получилось РСДРП(б). И именно эти «б» во главе с Лениным и, кажется, Троцким совершили Великую Пролетарскую Революцию в России…
Но не все так просто. Еще при Ильиче в партии появились уклоны, правый и левый, которые назывались также оппозицией. Уклонисты, или оппозиционеры, произносили неправильные речи. Их, видимо, увещевали, переубеждали, а иногда и наказывали исключением из партии «б», которую переименовали в РКП(б) — Российскую коммунистическую партию (большевиков). Впрочем, исключали не из партии, а из «рядов». Но исключенные в конце концов каялись (публично) и вновь вступали в те же «ряды».
Добавлю a propos: лучше не каялись бы, а сразу вешались или топились — ведь в годы Большого террора никто из кающихся не избежал казни в подвалах бесчисленных «Лубянок» на просторах родины. Но казнили уже не просто оппозиционеров, а оппозиционеров, превратившихся во «врагов народа».
Тут я сильно забегаю вперед, мы еще в 1920-х, и Ленин только-только успел все правильно поделить, но еще не успел объявить НЭП — новую экономическую политику.
Не думайте, однако, что меня смущает деление людей как таковое. Испокон века мы сами делили своих ближних на умных и глупых, на честных и жуликов, на добрых и злых, на веселых и мрачных (оптимистов и пессимистов), на толковых и бестолковых, на ленивых (Обломовых) и предприимчивых (Штольцев), а женщин — на красивых и некрасивых.
Но это еще не все. Существует множество добавочных, более мелких делений. Вспомним, как Лев Толстой в романе «Война и мир» пишет о двух молоденьких девушках, которых привезли на первый в их жизни бал. Обе барышни, что Наташа Ростова, что ее кузина Соня, — красавицы, обе грациозны и прелестны. Но… почему-то одна все же лучше… Цитирую Толстого:
«Две девочки, в белых платьях с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели. Но невольно хозяйка остановила свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке <…> Хозяин тоже проводил глазами Наташу <…>».
Согласитесь, однако, что деление девушек на просто красоток и на особо прелестных красоток и даже деление людей на богатых и бедных более нормальные, отвечающие человеческой природе, нежели деление партийцев на голосовавших и не голосовавших в 1902 году за каких-то тогдашних руководителей.
Ну, а теперь вернемся к относительно благополучным временам, когда Гражданская война уже закончилась, первый голодомор тоже позади и дедушка Ленин, он же Володя Ульянов, провозгласил НЭП.
По замыслу большевиков, НЭП должен был стать передышкой, чтобы укрепить ряды перед новым скачком, прыжком, броском, рывком к коммунизму. И одновременно его ввели, чтобы народ немного отъелся, — так, по крайней мере, мне кажется.
Утром у нас дома белый хлеб с маслом и яичница. Я пью молоко. И обед из трех блюд. Красота!
И, видимо, большевики-марксисты питаются не хуже меня и моих родителей и тут же начинают сочинять новую историю, новую политэкономию и главное — великую науку (или псевдонауку?) под названием «марксизм-ленинизм».
В связи с этим в язык хлынул поток слов, кончающихся на «-изм». Ведь научная (или псевдонаучная) подоплека учения Ленина была почерпнута из иностранных источников. Учение марксизма-ленинизма родом из Западной Европы. Неудивительно, что в партийный обиход в России вошли слова: марксизм, социализм, коммунизм, гуманизм (буржуазный), ревизионизм (не дай бог!), волюнтаризм, эмпириокритицизм, шовинизм (великодержавный), индивидуализм и т. д. и т. п.
Сам Сталин не удержался и обогатил слова на «-изм» отвратительным словом «наплевизм».
Позже и советские писатели внесли свой вклад: придумали соцреализм — единственный метод для написания художественных произведений в настоящем и будущем.
В 1920-е появилось и множество слов с окончанием «-ция». Интервенция, эксплуатация, депортация (вместо высылка), эмиграция, конфедерация, узурпация (вместо захват), конфискация-экспроприация (вместо грабеж среди бела дня), эволюция и т. д. и т. п. И наконец, электрификация. По мысли Ленина, «электрификация плюс советская власть» должны были привести нашу страну прямехонько к коммунизму. Не привели, но зато, возможно, надоумили Сталина попытаться осуществить эту мечту с помощью другого слова с окончанием на «-ция» — а именно, с помощью индустриализации.
Однако, мы все еще в 1920-х — лучезарных, нэповских. Тогда огромное значение приобрело и слово «интернационал».
«Интернационал» был наш гимн: «С Интернационалом воспрянет род людской!» И «интернационал» — международные организации.
Интернационалы-организации отличались друг от друга номерами. Первый Интернационал был создан еще в XIX веке самими основоположниками (тоже красивое слово!) Марксом и Энгельсом. Стало быть, он считается правильным, хотя в ннм мутили воду прудоновцы (последователи Прудона) и бакунинцы (последователи Бакунина).
В 1923 году возник явно неправильный Второй Интернационал. Одним из его заправил был некий Эдуард Бернштейн. И этот Бернштейн додумался до того, что провозгласил, будто «движение — все» (в смысле — борьба за улучшение жизни трудящихся), а «конечная цель» (то есть социализм) — «ничто».
И вот нерадивые помощники и референты нашего, тогда еще молодого, президента Владимира Путина ввели его в заблуждение, и он как-то заявил (сама слышала по телику), что «Бронштейн» — заметим, не Бернштейн, а Бронштейн — сказал глупые слова, будто движение важнее, чем цель. Но Бронштейн — это настоящая фамилия Троцкого, отчаянного левака, который вместе с Лениным осуществлял революцию и презирал движение за права трудящихся, как оппортунизм…
Почему я всю вину за президентский ляп возлагаю исключительно на референтов и помощников? Да потому, что не царское это дело — разбираться кто Бернштейн, а кто Бронштейн…
Однако вернемся к Интернационалам. Второй (вредный) Интернационал сплошь состоял из бернштейновских социал-демократов («социал-предателей», по-нашему) и даже из «охвостья». Примерно тогда же и возник Двухсполовинный Интернационал — его назвали также «Бернским». В 1930-е он слился с Венским Интернационалом и вскоре прекратил свое существование. Наконец, в 1930-е троцкисты организовали свой — Четвертый — Интернационал. Явно негодный. Но и он вскоре испустил дух.
Зато правильный, положительный Третий Интернационал, созданный еще в 1919 году в Советской России под именем Коминтерна (Коммунистический Интернационал) превратился в могучее, огромное, чрезвычайно важное, хотя и затратное, учреждение с щупальцами во всех странах и на всех континентах. Сотрудники этого Интернационала были и агентами влияния, и нелегалами-шпионами, и резидентами. Что там ГРУ, КГБ и прочие подобные «конторы»!
Коминтерн просуществовал четверть века, пока его в 1943 году не прихлопнул за ненадобностью сам Сталин. Вождь тогда решил строить не социализм-коммунизм в мировом масштабе, а собственную Империю — нечто вроде супердержавы, которую следовало бы назвать Сталинская Матушка Русь.
Но мы-то с вами еще в 1920-х и видим, что одновременно с расширением партийного волапюка русский язык пополняется за счет воровского жаргона. С легкой руки Горького пошла мода на босяков-бунтарей. Новая власть сочла их «социально-близкими». А еще появились тогда десятки, а может быть, и сотни тысяч бездомных подростков-беспризорников, и их язык также вошел в обиход — особенно молодежи…
Помню, с каким ужасом моя интеллигентная мама слушала, как я, ее дочка лет 11–12 повторяю: буза, бузотер, бузить (скандал, скандалист, скандалить), шамать, шамовка (есть, еда), шухер (тревога), урка (вор), малина (территория, убежище шайки), стырить (украсть) и так далее.
Скажу сразу, облатнение языка продолжалось все 75 лет существования советской власти, поскольку никогда не иссякал контингент архипелага ГУЛАГа и, соответственно, контингент вохровцев — охранников.
Но о языке ГУЛАГа, благодаря гениальному Солженицыну, мы знаем, по-моему, больше, чем о языке «вольняшек» — нерепрессированных граждан Советского Союза…
Большая словесная неразбериха возникла в России и в названиях новых органов власти. С одной стороны, лозунг большевиков гласил: «Вся власть — Советам!», да и сами ленинцы называли страну «Советской». Считалось, что на одной шестой части земли была установлена Советская власть, alias власть Советов. Но, с другой стороны, власть фактически досталась партии (б) — вернее, партийным органам большевиков.
На первых порах один из этих органов назывался довольно-таки неприлично — Це Ка Ка, что значило Центральная контрольная комиссия. На слух просто какая-то, прости господи, какашка. Но потом ЦКК исчезла. Зато все бóльшую силу стало набирать само ЦК, а потом его Политбюро — ПэБэ. И Генсек ПБ (Генеральный секретарь) Сталин.
И все это закончилось Большим террором 1937–1939 годов, когда ПБ во главе со Сталиным уничтожило всех товарищей, друзей и соратников Ленина, перетряхнуло «до основанья» саму партию «б» и весь созданный ею партийный и государственный аппараты…
Но тут следует прерваться и отметить, что сам же Ленин проторил дорогу Сталину. А попросту говоря, сам Ленин дал Кобе («прекрасному грузину», как он о нем однажды сказал) все карты в руки.
Согласитесь сами, зачем нужно было называть новую власть диктатурой пролетариата? Можно было назвать ее республикой народа? Или республикой демократии? Ведь «демос» — это и есть народ по-гречески…