со всей ясностью, и партия перешла к ликвидации кулачества — наступление против капиталистических элементов приняло всеобщий характер, однобокое наступление перешло в наступление по всему фронту. К моменту созыва XVI съезда партии (1930 год. — Л. Ч.) всеобщее наступление на капиталистические элементы развертывалось уже по всей линии».
Итак, наступление развернуто «по всему фронту», «по всей линии»! И еще не забудем о «подвижке классовых сил».
В общем и целом в деревне уже все как надо — Сталину.
Однако это отнюдь не значит, что людям можно сложить руки и успокоиться: пора заняться городом, то есть индустриализацией — догнать и перегнать капиталистические страны.
Догонять и перегонять надо тоже по-особому: составлять планы на пятилетки, соревноваться (социалистическое соревнование) — в результате пятилетки перевыполнять. Но тут я опять предоставлю слово «Краткому курсу».
Название всему периоду дано — «Эпоха реконструкции». И выдвинут лозунг: «Техника в период реконструкции решает все».
Но скоро партия «должна… дать новый лозунг», «заостряющий внимание» не на технике, а на людях — «на кадрах…».
«Большое значение имело в этом отношении выступление тов. Сталина на выпуске академиков Красной армии в мае 1935 года», где он сказал, что «техника без людей, овладевших техникой, мертва».
И далее «Краткий курс» цитирует сталинские слова на том же мероприятии: «Вот почему старый лозунг — „техника решает все“ — должен быть теперь заменен новым лозунгом — „кадры решают все“. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди — кадры».
Если и было что-то «судьбоносное» в толдыченье Сталина, то как раз это превращение живых людей в «кадры».
Вовсе не ученые изобрели роботов — их придумал Сталин и назвал «кадрами». Все семь десятилетий существования советской власти люди в СССР были «кадрами».
Правда, народ, с его природным чувством юмора, понятие «кадры» осмеял: придумал слово «закадрить» — «кадр» в этом означал девушку, которую лихой парень хотел себе «присвоить».
«Выращивание кадров» в 1930-е происходит мгновенно. Как пелось в песне тех лет: «Когда страна прикажет стать героем / у нас героем становится любой…»
И действительно в «Кратком курсе» приводится длинный список героев из числа «кадров». Тут и Стаханов — забойщик шахты «Центральное Ирмино», и Никита Изотов, который еще до Стаханова «… показал невиданные до того рекорды выработки угля», и «Бусыгин — в автопромышленности», и Кривонос «на транспорте», и Мусинский «в лесной промышленности», и «Евдокия и Мария Виноградовы — в текстильной промышленности»; и «Мария Демченко, Марина Гнатенко, Паша Ангелина, Палагутин, Колесов, Борин — в сельском хозяйстве».
За ними пришли другие, «целые ряды пионеров…».
К XVII съезду партии — «Съезду Победителей» в 1934 году — Сталин констатировал в «Вопросах ленинизма»: «первый третий и четвертый общественно-экономические уклады уже не существуют, второй общественно-экономический уклад оттеснен на второстепенные позиции, а пятый общественно-экономический уклад является безраздельно господствующей и единственно командующей силой во всем народном хозяйстве». (Цитирую по «Краткому курсу».)
Насчет укладов, надо отдать справедливость «Краткому курсу», там все объяснено: «Первый уклад — патриархальное хозяйство», третий — «частнохозяйственный капитализм», в том числе концессии. Второй («оттесненный») — «мелкотоварное производство» (единоличник-крестьянин) и пятый — социализм, то есть социалистическая промышленность плюс колхозы и совхозы…
Одним словом, капитализм в СССР уничтожен, остаются только его «пережитки в сознании людей», «особенно живучие» «в области национального вопроса». Но здесь мы не будем вдаваться в подробности…
Как я поняла из «Краткого курса», не только с укладами, как в деревне, так и в городе, но и с темпами развития («Темпы решают все»), равно как и с народом-кадрами, все было в полном порядке. Кажется, даже карточки отменили в 1935 голу. Почти социализм!
Капитализм уничтожен, людям-кадрам жить бы да радоваться. Но не тут-то было.
Сталин начал очередную Великую битву со своими подданными — на сей раз с наиболее активными товарищами-членами (б), с большевиками и вообще с кадрами, занимавшими руководящие должности.
Считается, что время массовых репрессий, годы Большого террора, явилось своего рода ответом на убийство Кирова 1 декабря 1934 года в Ленинграде неким Николаевым.
Мне в то время было уже 16 лет, и я все прекрасно помню.
Реакция на это убийство показалась сразу не совсем адекватной. Ну, «злодейски убили» «нашего Кирова», но ведь убийцу схватили сразу, на месте преступления. Арестовали и все ленинградское НКВД за то, что оно не уберегло «нашего Мироныча» (Кирова звали Сергей Миронович)…
Тем не менее все было окутано каким-то зловещим туманом. Помню, что мне (я была в школе председателем учебного комитета — учкома) велели провести специальную школьную линейку, чтобы объявить об убийстве «любимца народа». В актовом зале собрали всю школу; рядом со мной стояла директриса и плакала. Рыдала на линейке и старшая пионерская вожатая, комсомолка Шура С. Я сама чуть не заревела от ужаса.
Сейчас меня это удивляет: ведь мы в то время восторгались тем, как русские народовольцы и революционеры убивали царских министров, прокуроров и прочих первых лиц государства. Старший брат Ленина, Александр Ульянов, покушался на жизнь царя Александра III, хотел стать цареубийцей.
Чего же нам так пугаться?
Тем не менее в первый момент все вокруг страшно разволновались… И многие очень даже обоснованно.
Несколько десятилетий спустя я прочла у Эренбурга в книге «Люди, годы, жизнь», что его гимназический товарищ Бухарин сразу понял: злодейское убийство было заказным. Сталин получил в руки козырь для того, чтобы расправиться со всеми теми большевиками, которые знали его при жизни Ленина как недалекого сатрапа, как ленинского злого гения. Может быть, знали о нем и нечто бóльшее, о чем мы никогда уже не догадаемся.
Вот что я прочла у Эренбурга: «Настроение у всех было хорошее (осенью 1934 года. — Л. Ч.). Говорили, что на предстоящей сессии Советов будет обсуждаться проект новой Конституции. Ноябрь казался маем, и я смотрел на все радужно».
Но вот ноябрь закончился, наступил декабрь…
«Как-то я отправился в „Известия“ и зашел к Бухарину (Бухарин к тому времени был снят со всех постов и отправлен в „ссылку“, главным редактором газеты „Известия“. — Л. Ч.), на нем лица не было, он едва говорил: „Несчастье! Убили Кирова“… Все были подавлены — Кирова любили. К горю примешивалась тревога: кто, почему, что будет дальше…»
Пропущу несколько строк и опять процитирую Эренбурга: «Конечно, никто из нас не догадывался, что начинается новая эпоха, но все примолкли, насторожились…»
Не мог написать Эренбург больше даже в 1960-е, когда книгу «Люди, годы, жизнь» опубликовали в журнале «Новый мир» Твардовского.
Прочитав это, и я сообразила, почему плакала наша директриса — старый член партии. Очень возможно, что и она примыкала когда-то к оппозиции. И тем более оппозиционером мог быть ее не то муж, не то возлюбленный — красивый, немолодой военный, которого она пристроила военруком у нас в школе. Были причины заплакать и у нашей старшей пионервожатой Шуры С.: у нее был роман с секретарем райкома комсомола, который покончил жизнь самоубийством… По слухам, он был как-то связан с троцкистами.
Но все это я осознала уже в 1960-е. И, видимо, тогда же наш никогда не теряющий чувства юмора народ сочинил частушку: «Эх, огурчики, помидорчики / Сталин Кирова убил да в коридорчике» (в несколько усложненном виде частушку эту процитировали по «Эху Москвы» в субботней передаче Кара-Мурзы: «По стране идут разговорчики / Сталин Кирова убил в коридорчике»).
Теперь нам все ясно и понятно. Но я-то помню: сарафанное радио сразу донесло, что Николаев, убийца Кирова, был какой-то мутный тип и убил он «нашего Мироныча» из ревности. Жена Николаева работала в Смольном и будто бы путалась с Кировым.
То была первоначальная версия. А потом, когда все ленинградское НКВД быстренько расстреляли, сарафанное радио намекнуло, что «ревнивец» Николаев действовал не по собственному почину — его руку с револьвером направили на Кирова сами энкавэдэшники по указанию Сталина. И тут якобы была вполне «уважительна причина»: на последнем, XVII, съезде партии «наш Мироныч» при тайном голосовании получил больше, чем сам Вождь и Учитель… Что, разумеется, скрыли.
Я явно отвлеклась от моей темы языка в эпоху Сталина. Но что поделаешь? Почти уверена, что уже нет людей, которые помнят те дни и сообщения сарафанного радио.
Хочу также заметить, что, вероятно, никто из современников не мог предположить тогда, во что выльется новая чистка партии, то есть акция по устранению сталинских недоброжелателей: это был своего рода снежный ком. Сперва арестовали известных людей. Но у каждого из этих людей были друзья-товарищи, сослуживцы, родственники, сотрудники, последователи, почитатели. Арестовали и всех их. Но у каждого из них, новых арестованных, тоже были родственники, друзья, товарищи, сослуживцы… Так что все развивалось в геометрической прогрессии… Целые райкомы и обкомы были изъяты… Все руководство Красной армии поменяли: когда летом 1941 года, уже во время войны с нацистами, стало очевидно, что главными военачальниками Сталин назначил Буденного, Ворошилова и Тимошенко, мои друзья и я испугались не на шутку — мне это казалось намного страшнее бомбардировок Москвы…
Однако вернусь к языку и «Краткому курсу».
Лишь только дело дошло до «врагов народа», сталинский язык и, соответственно, лексика «Краткого курса», в корне поменялись. Из скучно-канцелярского и безлично-тусклого язык превратился в экспрессивно-захлебывающийся, в агрессивно-угрожающий.
Ах, как Сталин честит своих врагов, как он их унижает, ругает, поносит, проклинает! Имена собственные пишет с маленькой буквы! Так он расправляется с троцким, зиновьевым, каменевым, бухариным, рыковым и прочими ближайшими сподвижниками Ленина…