Но главное, могу себе представить, что имена Мельников — Черная Лазарю осточертели. Особенно потому, что он был и впрямь фронтовик, сражавшейся на переднем крае, много раз раненый, лежавший в госпиталях. А этот Меламид просиживал штаны в Москве, был ответработником и еще, сукин сын, разводился-женился. (Мы с Д. Е. на самом деле воссоединились во время войны.)
Не сомневаюсь, старая антипатия простого парня из Харькова отразилась на судьбе Д. Е. и на моей судьбе.
Ну а теперь о флюидах. Я заочно невзлюбила Шинделя. Невзлюбила, узнав, что тот, студент филфака МГУ, значит, превыше всего любящий литературу, стал изучать творчество Симонова — явно слабого писателя. Была уверена, что молодой человек все рассчитал: только при мощной поддержке Симонова, любимца Сталина, еврея Шинделя оставили в аспирантуре, не загнали в тмутаракань, не обрекли на тоскливую жизнь, к тому полную лишений.
Да, Лазарев рассчитал все точно: стал влиятельной фигурой в литературном мире. Стоило ли его за это порицать? Я порицала. И иногда мысленно спрашивала себя: не надо ли было ему покаяться? Мол, с Симоновым бес попутал. Но он не покаялся. Более того, показал свою верность ему, напечатав опус сталиниста Симонова «Глазами человека моего поколения» после смерти самого Симонова.
И тут, уже в связи Симоновым, я невольно вспоминаю такую историю. Мы с Д. Е., можно сказать, дружили с бывшим начальником сталинской охраны на ближней даче, генералом Новиком. Новик говорил о Сталине с огромным уважением, но не как раб, не как слуга. Симонов в своей книге «Глазами человека моего поколения» перед Сталиным пресмыкается.
И Лазарев все это, конечно, чувствует. Ему неприятно и, может, даже противно отношение умного Симонова к вождю. Но он не может сказать этого вслух. Ведь выходит, что вся его жизнь, которая казалась такой удачной, построена на… фальши.
А тут вдруг эти ненавистные фигуры, эти Мельников-Меламид и его жена, осмелились написать крамольную книгу «Преступник номер 1». Не побоялись сказать, что их фюрер и наш вождь всего лишь модификации одного и того же зла. Вся нечистая совесть Шинделя воспротивилась этому факту. И все та же нечистая совесть сделала этого человека сатанински злым и бесчеловечным. Он сознательно постарался убить «Преступника номер 1», хотя бы в глазах влиятельного круга либералов-писателей. Всю никчемность этого круга, его стадность я поняла позже — особенно ясно, когда прочла книги писучего и даже способного Бенедикта Сарнова, где он пытается оправдать такую крупную фигуру, как Эренбург. Фигуру сложную — и уж во всяком случае не нуждавшуюся в оправданиях. Эренбург для нацистской Германии все годы войны был враг номер 1. Заметьте, не Сталин, а всего лишь публицист, голос великого народа.
В заключение хочу все же сказать, что «Вопли» был хороший журнал. Хороший… но осторожный, так сказать, ограниченного действия: старался не затрагивать самых что ни на есть насущных проблем. Не лез в самое литературное пекло. Привечал самых что ни на есть проверенных сотрудников и авторов. Между прочим, в «Воплях» работала и печаталась Женя Кацева — чрезвычайно востребованная советской властью еврейка, процветавшая, несмотря на царивший тогда в стране антисемитизм. Попробуй-ка обвинить нашу партию в антисемитизме!
Нет, Шиндель был непревзойденный тактик. Коминтерновцу Мирову повезло.
Всплеск фашизма
Девяностые годы теперь называют «лихими». И поминают их часто лихом. Дескать, были они годами развала державы, а для обыкновенных смертных — временем повальной безработицы, неудержимой инфляции, расцвета криминала. И правда, даже на московских улицах было небезопасно ходить по вечерам, могли и ограбить, и убить.
И все же я вспоминаю эти годы совсем иначе, вспоминаю, как время надежд. Хотя, с 1 января 1993 года, когда умер муж, я осталась одна как перст. Единственный сын эмигрировал в США еще в 1970-е, большинство старых друзей поразъехались, а некоторые уже ушли в мир иной.
К чему я это? К тому, что некоторые явления в «лихих» 1990-х меня и удивляли, и огорчали, а некоторые возмущали до глубины души.
Пугал и возмущал всплеск фашизма в Москве. И тут же вставало много вопросов: кто все-таки воскресил этих упырей? Кто их вывел на наши улицы? Кто одел-обмундировал в одинаковую черную форму со свастикой на рукаве? Кто научил нацистскому приветствию и крику «хайль»?
И я начала мучительно думать и вот что надумала: неонацисты не могли возникнуть без помощи всевидящих ЧК-НКВД, то есть без помощи, так сказать, «тайной полиции», по идее, никому не подчиненной, никому неподсудной. И тут, п-моему, надо хоть коротко вспомнить об истории этой полиции.
Уже Ленин колебался, прежде чем создать ЧК и отдать чрезвычайку такому субъекту, как неистовый Феликс Эдмундович Дзержинский.
Но все же создал и отдал, хотя его и пугала бесконтрольность, самостоятельность и неподсудность сей конторы.
Однако Сталин со всеми чекистскими привилегиями быстро и навсегда покончил. При этом в 1930-х обыватель никого так не боялся, как молодчиков из НКВД. Эти молодчики разгулялись во всей нашей огромной стране. Из ночи в ночь шли повальные аресты. Число арестованных, изъятых из жизни, отправленных в ГУЛАГ или тайно убитых людей шло не на тысячи, даже не на сотни тысяч — а на миллионы. По разным цифрам, НКВД уничтожило не то полтора, не то три миллиона человек, из которых никто не был ни шпионами, ни врагами народа. Ручаюсь.
Одновременно Сталин каждые несколько лет обновлял и весь личный состав НКВД. И судили энкавэдэшников так же свирепо, как и весь народ, теми же «тройками» и, видимо, с помощью тех же палачей. Старые кадры уничтожали по спискам, новые тут же набирали уже по новым спискам. Казнили всю эту свору с теми же формулировками, что и остальных, объявляя их агентами иностранных держав, врагами народа. Особенно ясно это видно по судьбе главного убийцы Николая Ежова, биография которого не так давно вышла. Написал ее прекрасный историк Никита Петров.
Но вот началась Отечественная война. Гитлер напал на нас, и вся великая страна воистину вступила в «смертный бой».
Разумеется, органы перепрофилировали. На фронте появились чекисты-особисты. Они должны были неотлучно надзирать за всеми нашими воинами, как рядовыми, так и командирами. Но и особисты могли в любую минуту погибнуть от фашистских снарядов и пуль, хотя риск у них был не столь велик, как у рядовых бойцов-красноармейцев.
Однако, кроме особистов, возникли и другие подразделения сталинских энкавэдэшников. В частности, подразделение под диковинным названием СМЕРШ, что означало «смерть шпионам».
Этот СМЕРШ и привлек мое внимание. Он был, по моим догадкам, как-то причастен к появлению псевдонацистских вояк в 1990-е.
Однако как и от кого подробнее узнать о СМЕРШе?
На помощь пришла книга Елены Ржевской «Май. 1945». Несколько настораживало только, что эта книга была издана спустя двадцать лет после событий, описанных в ней, то есть спустя двадцать лет после конца войны, после дня Победы.
Почему не издали сразу? Однако сталинские времена были сложные, ведь только сам Вождь решал, когда и о чем следует писать, а о чем и вовсе не надо.
В книге Ржевская рассказывала, как по зубным коронкам и протезам, которые дантисты, в том числе сама Хойзерман, ему когда-то поставили, опознала труп Гитлера. Опознала и тем самым удостоверилась, что Гитлер мертв.
Далее Ржевская намекает, что Сталин не так уж хотел сей факт предать огласке. По тем или иным причинам был не заинтересован в том, чтобы мир достоверно узнал о смерти нацистского фюрера.
Однако тут Елена Ржевская явно лукавит. На самом деле мир сразу же достоверно узнал о самоубийстве нацистского фюрера. В бункере, где он покончил с собой, была уйма народа: бывшая многолетняя любовница фюрера Ева Браун, с которой он накануне сочетался законным браком; Геббельс и его жена Марта с двенадцатью детьми, а также многочисленная челядь — начиная от личных секретарей, машинисток, врачей всех специальностей (фюрер обожал лечиться) до портных, обувщиков, камердинеров, электриков, подавальщиц, поваров и, наконец, двух личных пилотов. Эти пилоты до последнего дня, рискуя жизнью, приземлялись рядом с бункером и умоляли Гитлера улететь с ними и спрятаться. Но Гитлер боялся этого. Считал, что Сталин его все равно разыщет и, посадив в клетку, провезет по всем оккупированным странам Европы. И что сквозь прутья клетки народ этих стран оплюют его.
Насколько я знаю, западные журналисты сразу же во всех подробностях описали все это. Не знали только одного: застрелился Гитлер, как сие будто бы подобало настоящему воину, или отравился, разгрыз ампулу с ядом, которую он, как и все известные нацисты, держал тогда под языком?
Но не об этом сейчас речь. И если Ржевская очень подробно, даже дотошно, рассказывала об опознании Гитлера по челюсти и так же дотошно описывала Кете Хойзерман, то ничего не рассказала нам о самом интересном: как вообще она оказалась в Берлине в день Победы? Кто ее перебросил туда, а главное — как и почему в нужный момент попала в личное гитлеровское бомбоубежище и во двор бомбоубежища, где лежал гитлеровский труп? Наконец, кто разрешил ей и ее спутникам — трем-четырем товарищам — изъять челюсть из этого трупа? И куда они, в конце концов, зарыли этот труп и эту челюсть? Почему не предъявили их союзникам?
Впрочем, тут лукавлю я. Всего этого не могла знать и сама Ржевская.
Скажу в скобках. В последнем, сильно расширенном, издании книга «Май. 1945» меня неприятно поразила еще и рассуждением Ржевской о ее опале при поздней сталинщине. Тогда ее как еврейку (настоящая фамилия Ржевской — Каган), несмотря на прежние заслуги, ордена и медали, не брали на работу. Вообще, так сказать, задвинули. Ржевская, видимо, считает, что для нее надо было сделать исключение.
Однако раз возмущаешься, то расскажи о своих подвигах нечто членораздельное.
Впрочем, и так понятно, что деятельность Ржевской в СМЕРШе не ограничилась одним опознанием челюсти Гитлера. Кое-что я пыталась о трудах Ржевской узнать от выдающегося историка Будницкого, но и он, видимо, не был посвящен в секреты СМЕРШа. К сожалению! И посему можно только догадываться, сколько жестоких поступков на счету этой честолюбивой дамы.