грудь колесом выставит и идет важно по деревне.
Флапий, держа в одной руке измазанные грязью штаны, а в другой окровавленную голову, постарался изобразить, как Эрзай ходит по деревне. Вышло у него смешно, и Антон не удержался, прыснул.
— Эй? Вы там скоро? — окликнула их Франси.
— Идем уже, дорогуша. Идем! — крикнул в ответ Флапий. — Ну помогайте, милорд. Мне одному все это не отнести. — Слуга показал на груду железа.
Несколькими ходками он и Флапий отнесли трофеи и положили в повозки. Головы Флапий небрежно закинул в повозку Эрзаю.
— Зачем это? — спросил тот, рассматривая брезгливо кровоточащие головы. — Только мух соберем.
— Милорд зело зол, — спокойно ответил Флапий. — На кол у замка насадим, чтоб, значит, все видели его крутой нрав и боялись.
— А-а-а-а, — неопределенно протянул Эрзай и замолчал.
Довольная, разрумянившаяся Франси встретила Антона, как любимого сына.
— Ну, милорд, Вы меня удивили! Ваш старый пер… простите, отец, всегда им уступал. А вы раз! — Она повторила его жест и, громко рассмеявшись, произнесла: — Вот вам хрен через плечо. Интересно, — продолжала она размышлять вслух, — у кого может быть такой хрен, чтобы его можно закинуть через плечо? У Августина, деревенского быка, разве что?
Антон от ее нескромных слов непроизвольно покраснел. Он не был ханжой, но так, чтобы при нем женщина рассуждала о мужском достоинстве, для него было неожиданно.
— Милорд! — Франси неожиданно сменила тему. У этого вонючего хорька, которого вы убили первым, оказались доспехи благородного человека… Видимо, с кого-то снял и убил, паршивец. И не побоялся.
— Надо их баронскому шерифу в городе отдать, — вставил свое слово Флапий.
Антон зверем посмотрел на слугу.
— Еще чего! — возмущенно проговорил он. — Что с боя взято, то свято. Самим пригодится.
— Золотые слова, милорд, — похвалила его Франси. — А этот Рассветный, она замахнулась на мужа, что его убитый хозяин…
— А я чего? Я ничего! — стал оправдываться Флапий. — Я за справедливость… Вот.
— А справедливость, Флапий, она ведь у всех разная, — любовно поглаживая коня, на котором скакал, ответил Антон. — Для них, — Антон кивнул на тела, — справедливость была в том, чтобы нас ограбить. Они считали, что если ты волк, то бери, а если овца, то терпи. Как-то так.
— А что есть для тебя, ваша милость, справедливость? — с хитрым прищуром спросил Эрзай.
Антон помрачнел.
— А для меня, Эрзай, справедливости не существует. Я не просил Робарта вызывать меня сюда колдовством и называть сыном. Если бы справедливость существовала на свете, я бы тут не был… — он тяжело вздохнул и посмотрел на замерших в полном молчании спутников.
— Так все-таки колдовство! — мрачно произнесла Франси. — Я догадывалась, но боялась поверить. Вам, милорд, лучше об этом не говорить никому, даже нам. Если узнают, что рыцарь Рассвета… Ох, беды не оберемся.
— И вы молчите! — приказала она мужу и Эрзаю. Все так хорошо начиналось, я уже в счастье начала верить…
Антон согласно кивнул. Но сам подумал: «А как я мог очутиться на горе, где кроме зверей и горцев никого нет? По небу прийти?» Естественно, он не просто так там оказался. Подумать не хотят? Или боятся? Кто их поймет? Они думают не так, как он. Говорят не так. Можно ли к такому привыкнуть?..
«Не знаю», — ответил Антон сам себе.
Коней привязали к повозкам и тронулись дальше. Антон оглядывал местность и не мог понять, что тут нужно было бандитам. Дорога пустая, они почти полдня ехали и никого не встретили.
«Странно это, — подумал он. — Может, кто-то из замка сообщил им, но тоже вряд ли. Что у нищего владетеля можно взять? Только портки да кафтан», — усмехнулся он. Ничего не придумав, он решил спросить про это у Франси.
— Франси, а что могли делать здесь наемники, если дорога пустая? Кого тут грабить? Мы не встретили ни одного селения, а проехали почти полдня. Хотя, может, я проспал и не заметил?
— Нет, милорд, вы не проспали. Тут, действительно, до имперской дороги нет ни одного поселения. Ваш замок и деревни пограничные. А до имперской дороги — это все ваши земли. Отсюда до нее всего одна льга. Они, видимо, тут прятались.
— А льга — это сколько?
— Льга, милорд, — тысяча вершин.
— А вершина — это сколько?
— А вершина — два локтя.
— Моих или ваших, Франси. С ладонями или с кулаками? — продолжал допытываться Антон.
— С кулаками. Не ваших и не моих. Просто два локтя и все.
— Ага, два локтя усредненных, — вслух рассудил Антон. — Следовательно, это примерно семьдесят-восемьдесят сантиметров. А льга — семьсот-восемьсот метров. Понятно. Хотя пользоваться не очень удобно.
— А у вас по-другому меряют? — спросила Франси.
— По-другому, Франси, но это уже неважно. Тут — это не там.
Вскоре они выехали на перекресток. Их путь пересекла мощенная камнем и шириной в две повозки дорога. Вдоль дороги расположились вросшие в землю домики под соломенными крышами. Полоса леса внезапно закончилась, и показалась равнина, похожая на степь. Долина, поросшая травой и желтыми нивами.
— Это деревня Малые Лопухи вашего лорда барона Газана Рейдеранского. У него пять деревень и один город. Здесь есть постоялый двор, но мы не будем останавливаться. Я поесть взяла с собой, а тут платить надо. Вот проедем Лопухи, остановимся, и я вас покормлю. Вы, наверно, милорд, проголодались?
— Да не особо… после вчерашнего как-то аппетита нет, — уклончиво ответил Антон.
— Мне надо на постоялый двор, — озадачил жену Флапий. Он ехал рядом на лошади и слышал весь разговор.
— Зачем тебе на постоялый двор? — Франси удивленно вскинула бровку. У тебя что, деньги появились?
— А я ему вчера мелочь отдал. — сдал слугу Антон.
Флапий недовольно засопел и кинул укоризненный взгляд на Антона.
— Мелочь? — прошипела Франси. — Закрысил, морда рассветная! И у обоих мужчин по спине пробежал озноб. Антон уже пожалел, что ляпнул про мелочь, а Флапий достал кошель и протянул жене.
— Да что ты такое говоришь, лапушка, — заюлил старик. — Какой там закрысил? Просто… просто забыл… столько всего случилось, понимаешь…
— Я все понимаю, даже больше, чем ты думаешь, бездонная бочка эля. Выпить захотел? Да?.. А это что за монеты такие? Это не королевские и не имперские. Медь, серебро…
— Это сколько? — показала она Антону десятку.
— Десять рублей.
— Десть рублей, значит, десять дибар.
— А это сколько? — показала она пять рублей.
— Пять.
— Значит, пять серебряных монет…
— Подожди, Франси, это не серебро. — попытался остановить женщину Антон.
— Не серебро? А что тогда? — спросила женщина, пробуя на зуб монету.
— Не знаю.
— Если она белая, значит, серебро, меняла скажет, сколько это. А тебе на вот десять дибар, — протянула она мужу десять рублей. Хватит на пару кружек эля.
— Я тоже хочу эля! — встрепенулся Антон, который неожиданно ощутил жажду.
— Там хватит вам на двоих, — решительно обрубила все желания мужчин Франси. Подъедем к постоялому двору, я серебро обменяю на королевские таланы.
Антон спорить не стал.
«Хватит, так хватит», — подумал он, а Флапий даже расцвел от предстоящего удовольствия.
Постоялый двор представлял из себя большой добротный сарай с обширным огороженным плетнем двором.
Флапий, отстав на полшага, указал рукой Антону, чтобы он следовал на постоялый двор. Антон, робея, не зная, что его там ждет, пошел к деревянному крыльцу под навесом. Из дверей вышла группа людей, и Антон по привычке хотел посторониться, пропустить их, но в спину ему уперся кулак Флапия.
— Прогоните их, милорд! — зашипел он. Антону ничего не оставалось делать, как идти прямо в эту толпу. При его приближении люди сняли уродливые шапки и поклонились, давая ему пройти. Флапий забежал вперед и подобострастно открыл перед ним дверь. Из помещения постоялого двора на Антона обрушился затхлый запах немытых тел, влажных испарений и чада из кухни.
— Что-то мне не нравится это придорожное кафе, — пробурчал он, — тут воняет.
— Где воняет? — Флапий жадно вдохнул ароматы зала и, предвкушая выпивку, довольно расплылся в улыбке. У небесных фейри в их дворцах хуже пахнет, чем здесь, милорд, — и решительно подтолкнул Антона внутрь. Без кружки выпитого эля он уходить не собирался, а на пути к его счастью столбом стоял и крутил носом молодой милорд.
— Ничего, пообтешетесь, привыкните, — пробубнил он и быстро направился к стойке. К Антону подскочил круглолицый парень в грязном, когда-то белом фартуке, и, непрестанно кланяясь, поспешно заговорил:
— Проходите, ваша милость, в зал для господ. Я вас провожу. Вон туда, к стойке. Там огороженное место. Там вам будет удобно… Мы рады, что вы посетили наш постоялый двор. Надеюсь, что вы останетесь довольны. У нас лучшая кухня и эль во всей округе.
У Антона от чада защипали глаза, и он непроизвольно поморщился, чем нагнал страха на полового.
— Вот, садитесь сюда. — Парень, пятясь, смахнул грязной тряпкой со стула крошки, и Антону ничего не оставалось, как сесть. Он был уже не рад, что захотел попробовать местного эля.
— Чего изволите?
— Эль, и все. Кружку, — сказал, как отрезал, Антон, и половой тут же испарился. Через некоторое время глаза и нос Антона привыкли к обстановке, и он стал с любопытством оглядываться.
У стойки, слева от того места, где сидел Антон, состоялся разговор Флапия и толстым мужиком с сальной рожей. Флапий выложил перед ним десять рублей. «Барнен» повертел монету в руках, понюхал.
— Качественно сделана, — уважительно произнес он. — Сколько тут, и откуда монета.
— Десять дибар, греческая.
— Чего тебе? — спросил «бармен», пряча монету.
— Четыре эля и две стопки горькой. Мне и моему господину, — указал головой на Антона Флапий.
— Господина уже обслуживают…
— Я сам обслужу.
— Как знаешь.
Справа находился стол, за которым сидел сухенький, с крючковым носом человек с тюрбаном на голове, а возле него стоял с дубиной на поясе бородатый мужик, очень похожий на тех горцев, которых убил Антон в первый день своего появления на горе. К нему подошла Франси.