— Чего смотришь? Выноси мой сервиз! — напомнил ему Антон. Скупщик сник и поплелся на склад.
Нагруженный конь тащил тюки с товаром обратно на постоялый двор. Торвал шел и рассуждал:
— Эх, если бы твой отец был таким удачливым. Вот бы мы зажили. И тебе хорошее наследство оставили бы. Но он был другой… Сначала горел тем, что старался искоренить колдунов, потом… а ладно, чего вспоминать. Ты что хочешь из золота сделать?
— Империалы.
— Я так и понял. Три десятка, а то и больше выйдет, как раз для барона выход заплатишь, и еще останется. У меня есть один, еще старого императора. Их начеканим. А то новые то с лицом Домициана, то с лицом Домиции… затем, резко оборвав эту тему, стал говорить о другом.
— Ну-ка помоги мне посчитать. Значит, мы наторговали семьдесят пять таланов…
— Вобще-то восемьдесят, — поправил его Антон.
— Это я тебя проверял, — оскалился Торвал.
Два отдали за сапоги и колеты. Девять и волшебные сапоги за рабов. Он вновь стал смеяться. Отсмеявшись, спросил:
— На чем я остановился?
— Что на рабов мы потратили девять таланов.
— Ага. Двадцать восемь на золото и полтора талана на тряпки. Еще купили мне инструмент на полтора талана. Итого… Это сколько мы потратили? — спросил он.
— Сорок два потратили. Тридцать восемь таланов осталось. — подсчитал Антон.
— Хорошо живем, — подходя к постоялому двору, обрадованно произнес шер. Рабами вот обзавелись…
— Какие рабы? Кто купил? — услышали они крики на постоялом дворе. Вот это рабы?! Это стоящие в очередь на отпевание! А эти пустынные шлюхи к ним в придачу. Обманули милорда! Поубиваю сволочей! Забирай свой товар и возвращайся, негодник. Я сама разберусь с этими жуликами. А?.. А?.. Вы видели, до чего дожили, люди добрые! — кричала Франси.
— Ну Франси дает, — засмеялся шер. — Дай ей волю, она тот корабль, на котором Раам поплывет, по досочкам раскатает.
— Как это ты ничего не знаешь… Забирай, говорю…
— Франси, не кричи, — Антон вошел во двор и спокойно посмотрел на разъяренную женщину и невозмутимо стоящего надсмотрщика за рабами. — Это я купил этих людей. Если тебе непонятно почему, могла бы спросить сначала у меня, а потом уже думать, кричать тебе или нет. Мне странно, что ты считаешь меня недоумком.
Женщина опешила и замолчала. Стушевалась и стала оправдываться:
— Я так не считаю, милорд, кто вам такое сказал?
— Ты только что всем говорила, что меня обманул жулик. — Антон не на шутку рассердился. Когда его обвиняли в глупости, он всегда сердился, не показывал этого начальству, но остальным спуску не давал. Он знал свои недостатки, но откровенной глупости среди них не было. По крайней мере он так считал. — Если меня так легко обмануть и подсунуть трех стариков вместо молодых рабов, стало быть, я недоумок. Все просто. А теперь послушай меня. Я дал тебе право сидеть рядом с собой, но не давал права обсуждать мои решения и отменять их. При отце вы не смели даже клопов потравить. А теперь ты так осмелела, что отменяешь мои решения. — Антон, не в силах остановиться, завелся. — Мне вернуть тебя опять в кухарки?
— Простите, милорд, я была неправа. Я не знаю, как это случилось… — Франси уже беззвучно плакала и была так искренна в своих чувствах, что Антон проникся к ней жалостью.
— Ладно. Прощаю, Франси. А теперь я тебя познакомлю с нашим приобретением. Это мастер-гладиатор. Я не знаю его имени, но он достоин уважения, потому что смог дожить до старости и сохранить чувство собственного достоинства. Он не стал себя выкупать у алчного хозяина арены, потому что считал, что свободу заслужил.
— Я правильно понимаю? — обратился Антон к гладиатору. Тот вскинул подбородок и посмотрел прямо в глаза молодому хозяину.
— Все верно, господин, — ответил он.
— Это ученый грек, который обладает обширными знаниями и тоже достоин уважения за свою ученость. Он честен и требователен, потому его и продали.
— Верно говорю? — Антон посмотрел на крупного черноволосого мужчину с проседью.
— Верно, господин.
— А это мастер-краснодеревщик. У него больные руки, которые ты вылечишь. Хозяин не стал тратиться и лечить его артрит, он просто его продал.
Всем им я дам свободу. Они это заслужили. Пусть не у меня. Я только хочу, чтобы они у меня поработали.
— Если захотите остаться навсегда в моем замке, — он повернулся к троим рядом стоящим мужчинам. — Вы ни в чем не будете знать нужды и будете свободными. Захотите уйти — сможете уйти через два года куда захотите.
— Ты, хозяин, правда дашь мне свободу? — спросил стоявший насупленным гладиатор. Он, набычившись, недоверчиво смотрел исподлобья.
— Да, дам.
— И что я должен буду делать?
— Учить меня владеть тем оружием, которым владеешь сам, и тренировать мою маленькую дружину из крестьянских сынов.
— А как же тогда твои слова, что мы мусор?
— А ты не понял? — спросил насмешливо грек. — Господин так сбивал нам цену.
— Господин, — обратился он к Антону. — Если вы сделаете меня свободным, мои знания и опыт послужат вам.
— Договорились. Тебя как зовут, грек?
— Аристофан, мой господин. Я не грек, я эгеец. Наш полис стоит на берегу Эгейского моря, и поэтому нас часто называют просто греками. Хотя такого народа, как греки, нет.
— А страна такая есть? — спросил, улыбаясь, Антон. Он уже почувствовал ученость грека на себе.
— Страна есть. По названию полуострова.
— Ну и хорошо. Я знал такую страну, как Германия, где жили одни немцы.
Грек упер взгляд в небо и задумался. Пользуясь его молчанием, гладиатор произнес:
— Я тоже готов служить вам, господин.
— А ты? — Антон спросил у замершего краснодеревщика. Тот вздрогнул и замялся.
— Я… я…
Грек отвесил ему подзатыльник.
— Не мямли!
— Я к-к-к-как все! — заикаясь, ответил тот.
— Понятно. Осталось разобраться с освобожденными женщинами востока.
Он подошел к замершей кучке женщин. Они цеплялись руками друг за друга и, прикрывшись платками, смотрели на представление, которое устроил Антон, худыми замученными зверьками.
— Так, Зульфия! Зухра! Зарида!.. — вспомнив кино «Белое солнце пустыни» насмешливо проговорил Антон. Две женщины, стоящие первыми, вздрогнули. Та, что стояла впереди, прикрывая своим телом других, неожиданно спросила на общеимперском:
— Откуда, господин, знает наши имена?
— Мгм. Не дуры, значит, — вслух удивился Антон. — Притворялись. Имена узнать нетрудно. Мне их сообщил… в общем сообщило Белое солнце пустыни. Но то, что вы говорите и понимаете имперский язык, я не знал. Гюльчатай среди вас нет?
— Не-ет, — неожиданно в один голос заревели женщины. — Она померла-а.
Оторопели все, в том числе и Антон. Он просто пошутил, а оно вон как вышло.
— Так! Отставить плач! — скомандовал Антон, и плач мгновенно прекратился. — Что вы умеете делать?
— Мы можем ткать ковры, ткани. Шить одежду. Пасти верблюдов, готовить мансаф[19], играть на думбеке и на удде…[20]
— Хорошо, ткачихи мне нужны. Купим вам ткацкие станки… и все, что нужно.
Замуж хотите?
— Хотим! — хором воскликнули пять женских ртов.
— Хорошо работайте — и купите себе мужей. Каких выберете.
Антон оглянулся и увидел удивленные широко раскрытые рты всех, кто слушал это представление. В том числе и надсмотрщика. Он опомнился первым.
— Я их забираю! — воскликнул он.
— Пшел вон, пес смердящий! — кинул в его сторону Антон. — Нето шеру на ужин отдам. — Надсмотрщик посмотрел на показавшего в смехе зубы шера и поспешил ретироваться.
— Забирай, Франси, пополнение и определи их на ночевку. Деньги у тебя еще остались?
— Практически нет, — ответила она.
— Десять таланов тебе хватит?
— Конечно! — радостно воскликнула Франси.
— Выдай ей, Торвал. Иначе она нас голодом заморит. Шер, беззвучно смеясь, отсчитал ей десять монет.
— Тебе бы поучиться у своего милорда торговать, — продолжая смеяться, заявил он. — Сэр умудрился продать работорговцу старые сапоги своего отца за талан серебра. — Он оставил стоять с открытым ртом Франси и, махнув рукой Антону, предложил ему следовать за ним в харчевню постоялого двора. На пороге он обернулся.
— Забыл сказать, Франси. Твой милорд вернул столовый сервиз, украденный наемниками. — И, громко хохоча над пораженным видом женщины и произведенным эффектом, зашел в харчевню.
Но Франси быстро пришла в себя. Она сурово посмотрела на женщин.
— Чего рты разинули, бесстыдницы? На уде они играть умеют! На мужском уде любая баба играть умеет. Тут ума большого не надо. Посмотрим, какие вы ткачихи…
— Госпожа, удд — это такой струнный инструмент, а не то, что вы подумали… — загомонили женщины наперебой.
— Ну так бы и сказали, мандалайка.
— Госпожа, мандалайка — это то, что у женщин… Между ног.
Антон, смеясь и качая головой от этого женского разговора, оставил их. Утром он встал злой и невыспавшийся.
— Я с тобой, Торвал, в одной комнате больше спать не буду…
— Так не спите, кто вам, сэр, мешает. Постоялый двор большой… Ты давай, Антей, поднимайся. Продадим лошадь. Пройдем по портняжкам, и домой надо возвращаться. Еще надо нанять воз, Зузру с Мухрой довезти. С их мандалайками! — и он, не выдержав, расхохотался. — Мне как Эрзай их разговор передал, так я всю ночь уснуть не мог…
— Спал ты как… — Антон запнулся, не зная, какое слово подобрать. — И храпел… Надо бы наших новых слуг приодеть. А то все оборванные. Бабы вроде ничего, в шароварах и платках. Купим ткани, они себе сами пошьют.
— В чем проблема? Пошли к скупщику, у него много чего есть. Завтракать будешь?
— Нет.
Взяв с собой троих новых слуг, Антон и Торвал отбыли на рынок.
Перед уходом в дверях их встретил гладиатор.
— Господин? Мне бы какое оружие, я бы вас охранял, — попросил он.
— А тебя как зовут?