— Вы, милорд, все легких путей ищите. Все стараетесь схитрить. — Флапий стал подрезать шкурку и тянуть с тушки зайца. А как же воля и сила характера, они, милорд, в трудностях закаляются. А ежели все легко дается, то как вы закалитесь? Никак.
— Флапий, да я у себя дома даже курицы не зарезал, ни одно животное не убил и на охоте ни разу не был. Да и нельзя у нас медведей убивать…
Старик замер с занесенным ножом и затем медленно опустил его. Жалеючи посмотрел на Антона, как смотрят на калеку, и покачал головой.
— Вот оно воспитание греков. Их ученость только во вред человеку, — сокрушаясь, проговорил он. — Вот возьмите нашего Аристофана. С виду человек как человек, и выпить гаразд. Компанию поддержит. А как выпьет, так из него ученость так и прет. И все одна глупость ученая. Говорит, что мир, где мы живем, это круглая планета, а того не понимает, что мы, простые люди, видим больше, чем говорим. Вот ежели, к примеру, земля была бы круглой, мы это видели бы, и когда сверху шара дошли до его низу, то ходили бы вниз головой и упали бы. А мы не падаем и вниз головой не ходим. И знаете, что он на это отвечает? — спросил Флапий.
— Что?
— Что есть сила притяжения, которая притягивает всех к земле. Ну не смешно ли?
— А что смешного?
— А то, милорд, что птицы вон летают и на землю не падают. Это ж всем известно. Так что, милорд, от учености одно горе. Вот и вы ни к чему не приспособлены… А все греки, забери их преисподняя…
Флапий стал остервенело рубить тушку зайца на части и, приговаривая, продолжил нравоучения:
— Бросили бы вы читать свои книжки, милорд, и прочитали бы кодекс рыцаря. Оно для вас самое то. Других книг благородному человеку читать не нужно… Были бы вы поумнее, так и не стали бы отказываться от озарения. В почете были бы и при власти, как ваш батюшка. Но тот умишком тронулся к старости, а вы… — Он замолчал и, сердито сопя, стал бросать мясо в котел. Антон не знал, что ответить старому ворчуну. Сказать ему, что он несет несусветную чушь, так, споря с глупцом, ему уподобишься. Промолчать — тоже не выход. Флапий позволил себе его оскорбить. В то же время ему было жалко простодушного старика.
— Флапий, ты понимаешь, что сейчас меня оскорбил? — спросил тихим голосом Антон.
— Я?! Когда? И в мыслях не было, милорд!
Антон задумался. Помолчал и предложил.
— Давай сделаем так, Флапий. Ты не будешь судить обо мне и моих способностях… иначе за твой язык я вынужден буду тебя наказать, а мне Франси жалко. Как она будет с тобой общаться, если я его отрежу?
Старик побледнел, и взгляд его заметался.
— Молчи, Флапий, — оборвал его не начавшуюся речь Антон. — Молчи. Ты уже наговорил себе на смертную казнь.
Антон все больше вживался в роль всемогущего феодала. Его права были неограниченны, а обязанностей всего две: защищать свой феод и барону по весне привозить выход, двадцать империалов серебром или золотом. Безграничная власть могла его испортить, и он боялся поддаться гневу. Но и сдерживать себя становилось все труднее и труднее.
Старый, недалекий Флапий говорил не со зла. А так, как видел мир и видел его, Антона. Мерил мерилом местного рыцарства и был твердо уверен, что это и есть должный порядок. Один властвует, другой служит… И по праву учителя делал внушение своему господину, как ученику. Только не сдерживался и, считая себя вполне умным, нес несусветную околесицу, перемешивая ее с правилами рыцарства.
Старик замолчал и весь вечер ходил надутый, как китайский мандарин.
Антон тоже не лез с разговорами. Умылся в ручье, что тек рядом с пещерой, помыл ноги и завалился спать, завернувшись в медвежью шкуру.
Ночью его кто-то обнял и прижался телом. Антон проснулся и, думая, что это старый слуга улегся рядом, спросонья чуть не закричал:
«Флапий! Ты в своем уме?!» — но слова застряли, не прозвучав. На его рот легла легкая ладошка. Ему в глаза смотрели сияющие смехом глаза Боудики. Ее голая грудь упиралась в его грудь, а руки по-хозяйски тискали мужское достоинство.
Антон вытаращился и глупо спросил:
— Ты что тут… Ох… Делаешь?.. Ох.
Но женщина накрыла его губы своими, и он ощутил сладость от этих прикосновений. Ум его еще сопротивлялся желанию, но тело сдалось. Боудика оторвалась от его губ и нырнула вниз. После этого сдался и ум. Антон отдался чувственным наслаждениям и, словно барс, терзал свою добычу почти до самого рассвета.
Боудика исчезла с рассветом, а Антон, огорошенный и ошеломленный тем, что с ними произошло, лежал и пытался собраться мыслями. Это удавалось ему с трудом. Уходя, вождь горцев прошептала:
— Ни о чем не беспокойся… Я больше не приду. Моего мужа, раненого, завтра принесут в поселок. — Поцеловала на прощание и бесшумно растворилась в темноте. А Антон лежал усталый и опустошенный, не зная, что ему и думать. Не придумав ничего, он задремал. Разбудил его Флапий.
— Вставайте, милорд. Хватит бока отлеживать, — проворчал он, словно и не было вчерашнего разговора.
— Ты тут никого не видел? — потягиваясь, спросил Антон.
— Да кого тут увидишь? Ермидана еще нет, а крестьяне до сих пор боятся сюда приходить. Темные людишки, милорд. Вставайте, завтрак уже готов.
«Пришла незаметно, — подумал Антон. — Была нежна… любвеобильна… ммм… а могла и прирезать. Без охраны никуда нельзя соваться!»
К завтраку подоспел Ермидан. Старый Флапий наложил каши и ему. Разведчик сел и стал уплетать кашу за обе щеки.
— Медведя нашли, милорд, — жуя, сообщил он. — Не такой большой, как второй, и тут, недалеко. Видимо, шатун. Пришел на чужую территорию, все ходил метки нюхал да старался повыше когтями деревья метить. Мы его сюда поближе заманили, в тот же малинник. Сидит жрет, паршивец…
— Так чего ты расселся, раззява, — всполошился Флапий. — Сидишь лопаешь, а медведь уйти может…
— Не уйдет. Малины тут много, а соперников нет, — отмахнулся Ермидан. Затем как-то странно посмотрел на Антона и как бы невзначай произнес: — Если, конечно, Боудику не испугается. Проходила тут ночью…
— Горская госпожа? — переспросил Флапий.
— Да. К вам не заглядывала?
Антон ответить не успел. Он облегченно выдохнул, когда Флапий совершенно невозмутимо произнес:
— Нет, не было ее. Коли пришла бы, мимо меня не прошла бы. Мимо меня мышь не проскользнет.
«Да уж», — подумал Антон и пожал плечами.
— Может, охотилась тут? — сделал он предположение.
— Конечно. Голая. — согласился Ермидан.
— Голая? — Переспросил Флапий.
— Ну да, голая, — кивнул разведчик.
— Так это она, верно, к шабашу готовилась, — сделал предположение Флапий. — Скоро полнолуние, и ведьмы со всей округи собираются в этих местах на шабаш. Вот же беда… еще одну ведьму к нам занесла нечистая сила…
— А кто еще у нас ведьма? — спросил Антон.
— Вестимо кто, Фрррр… — фыркнул старик и примолк. — Да мало ли кто, — поправился он. — Любая баба к старости становится ведьмой. Это я вам точно говорю. В молодости ходит, что лебедушка плывет. Бедрами крутыми качает. Красой своей небо затмевает. А к старости становится толстой, злой ведьмой… Да еще и без зубов.
Антон рассмеялся.
— Слышал, Ермидан, что тебя ждет в старости?
Разведчик усмехнулся:
— Всяко бывает. Идем, что ли?
— Идем. Идем, — отозвался Флапий. Сурово посмотрел на Антона, который потянулся к молоту.
— А вдруг украдут? — оправдываясь, сделал Антон несмелое предположение.
— Некому тут красть, — безапелляционно заявил Флапий и сунул Антону в руки толстую рогатину. Антон горестно вздохнул и принял ее.
Медведь обнаружился в малиннике. Не обращая внимания на человека, лопал ягоды. Сидя на толстом заду, пригибал ветви к себе и объедал губами, вытягивая их в трубочку. Его морда выражала добродушие, и можно было на ней «прочитать» приглашение. «Садись, ешь. Тут всем хватит». Антон отпустил ветку и хлестнул медведя по морде. Тот удивленно посмотрел на него и ухватил следующую ветку. Неожиданно Антону стало стыдно. Вот сидит себе косолапый, никого не трогает, а его нужно убить. Как-то это несправедливо… Он сорвал ягодку, закинул в рот и поплелся прочь.
— Не могу, — честно признался он Флапию.
— Почему? Страшно?
— Нет, он сидит, ест малину, такой добрый…
— Кто добрый? — не понял Флапий.
— Медведь добрый. Я его по морде веткой хлестанул, а он лишь отмахнулся и продолжает есть. Понимаешь, Флапий, рука не поднимается. Ну в чем этот косолапый виноват, что мне его надо убить?
У старика опустились руки. Он посмотрел на Антона как на убогого, но промолчал. Зато Ермидан ответил:
— Медведь не добрый, он сытый и не чувствует себя хозяином этих мест. Через седмицу-другую придем сюда, и он покажет, кто тут хозяин. Может, пока на оленей да кабанов поохотимся?..
— Нет, надоело, — ответил Антон. — Соберем вещи и вернемся в замок.
В замок вернулись к полудню. Антон слез с коня, отдал его стражнику и направился к бочке с водой. Хотел смыть пот и накопившуюся усталость. Разделся у конюшни, несколько раз с головой нырнул, и, когда вылез, его обняли мягкие теплые руки и укрыли простыней. Антон обернулся и увидел раскрасневшееся лицо Рады. Он руками притянул ее к себе и ухватил за полную грудь.
— Вечером жду у себя, — улыбнулся он и шлепнул ее по заду. Былого отвращения к женщине он больше не испытывал. Видимо, Боудика его «исцелила».
В трапезной он увидел Ксилу. Женщина была умыта, переодета и выглядела на двадцать лет моложе. Волосы заплетены в косу и красиво уложены на голове, открылась длинная шея, и лишь худоба немного портила впечатление. Ксила встала со стула и, расправив платье, присела в поклоне. На ней было платье из тюка, что купили у скупщика, темно-зеленое, подчеркивающее ее происхождение. Франси знала, что делала. Антон остался доволен.
— Привет, Ксила. Ты одна приехала? — спросил он, проходя в трапезную.
— Добрый день, милорд. Нет. Мужчин Франси отправила в горную деревню, а меня оставила тут.