Но что дается ему труднее всего, так это вопли сержанта Рейкера, поскольку тот легко выходит из себя. Сержанта бесит пренебрежительное отношение Энтони и его уверенность, что поединок – это забава, которую он с легкостью освоит. Упражняясь с мечами, Энтони стремится скорее к красоте движений, чем к победе. Слишком самонадеянный, он небрежен в защите. Рейкер обзывает Энтони щеголем, которому не хватает силы воли побеждать, калечить и убивать, а поскольку он выкрикивает оскорбления во всю глотку, его вопли слышны всем, кто находится на ристалище. Рейкера приводит в бешенство абсолютно всё. Он не помнит, когда родился, но считает, что ему около семидесяти, и он ненавидит собственный возраст. Он помнит, как услышал о смерти Хотспура в битве при Шрусбери. Как видел казнь архиепископа Скропа и торжественное шествие во время коронации Генриха V. Он воевал под предводительством Джона Бедфорда в Вернейле и видел в Париже Генриха VI коронованным монархом Франции. Воспоминания выводят сержанта из душевного равновесия. Он с горечью говорит о недавних поражениях и потерях во Франции. Короля Генриха он ненавидел за скудоумие и отсутствие воли, но презирает и Эдуарда за любовниц, пиры, бесконечную охоту и прочие удовольствия. Рейкеру не по душе благосклонность, с которой молодой король относится к своим ровесникам. Сержанту отвратительна молодежь, хотя к старикам он относится не лучше, и это при том, что он сам старик. От злости Рейкер прямо желчью исходит, но дело свое он знает превосходно.
На протяжении нескольких месяцев королевский брак остается тайной, которой Эдуард наслаждается, считая ее вершиной романтических отношений. Но Элизабет не терпится получить корону и признание в качестве королевы. Наконец 14 сентября Эдуард собирает в Рединге парламент. Дальше откладывать нельзя, ибо Уорик и Венлок уже собираются отбыть во Францию для переговоров о браке короля с Боной Савойской, призванном освятить политический и военный союз Англии и Франции. И вот Эдуард объявляет, что их миссия не имеет смысла, ибо он уже женат. Он приглашает свой совет порадоваться его положению счастливого супруга. Уорик в бешенстве, ибо его кропотливая дипломатия на протяжении нескольких лет оказалась напрасной. Другие члены совета потрясены, что король выбрал себе в жены женщину старше него да еще и относительно низкого происхождения. На это Эдуард отвечает, что дочку Жакетты де Сен-Поль и внучку графа Сен-Поля не назовешь простушкой. Советников также раздражает, что король обвенчался тайно. Но Гастингс, оправившись от потрясения, тут же принимается сглаживать кипящие страсти и представлять брачный союз с самой выгодной стороны. Для него очевидно, что договоренность разделить с Элизабет усадьбы Грея теперь превратилась в пшик, но он не дурак, чтобы поднимать шум из-за подобного пустяка. Более того, когда новость о королевской свадьбе распространяется по Редингу, а затем и по всей Англии, критики Эдуарда видят, что брак народом одобрен, поскольку Элизабет не француженка, а англичанка, и еще она очень хороша собой.
Как только новость достигает Лондона, Энтони вдруг обнаруживает, что, похоже, симпатичен множеству людей, с большинством из которых он вроде бы даже не знаком. Через несколько дней, зайдя в лабораторию к Рипли, он застает алхимика за сочинением черновика письма, которое представит выбор короля в наилучшем свете. Рипли полон воодушевления. Ибо «это брак, основанный на любви, а именно любовь возвеличивает мужчину и женщину и дает им крылья, которые вознесут их на небеса!»
Отложив бумаги в сторону, алхимик поднимается поприветствовать Энтони. На столе стоит бутыль вина, и Рипли спешит найти кубок для Энтони.
Он предлагает выпить за счастливую судьбу Элизабет, и Энтони не может отказаться.
– Наверняка здесь не обошлось без вашей матери, – замечает Рипли. – Обязательно представьте меня Жакетте де Сен-Поль.
Затем алхимик показывает Энтони красивое замысловатое устройство, которое называет астролябией.
Устройство способно выполнять совершенно потрясающие расчеты, но, увы, Рипли так и не удалось выяснить, как же оно работает. И все-таки астролябия прекрасна, правда? Алхимик непринужденно болтает, но, заметив, что Энтони, помрачнев, отставил кубок, начинает говорить все медленнее, пока не замолкает совсем. Энтони поднимает руку, прежде чем заговорить:
– Брат Рипли, я пришел попрощаться. Я больше не хочу иметь с тобой никаких дел.
Рипли будто вот-вот расплачется, хотя, возможно, он притворяется.
– Но я же ваш хороший друг, – канючит он. – Я друг для всех и особенно для вас, возлюбленный милорд. Я всегда помню о ваших интересах и обещаю вам золотое будущее. С моей помощью вы разбогатеете, завоюете славу и победите всех врагов.
Но ответ Энтони таков:
– У меня уже есть золотое будущее, поскольку я шурин короля.
Рипли наливает себе еще вина и залпом выпивает его, прежде чем заговорить снова:
– Именно ваше положение и близость к королю грозят вам серьезной опасностью, ибо королевский двор подобен дикому лесу, полному волков, у которых слюни текут от зависти, и они при виде вас скребут когтями землю. Старая гвардия из окружения короля относится к вам, Вудвиллам, с подозрением, ибо вы перешли на сторону Эдуарда совсем недавно, а сторонники Ланкастера упрекают вашу семью за то, что вы оставили Генриха, и все как один завидуют вашей удаче стать шурином короля. Дворцы Эдуарда – чудесные места для отдыха, танцев и красивых женщин, но именно при дворе господам случается как взлететь, так и упасть – их бросают в тюрьму, ослепляют, убивают. Королевский двор похож на яму, где все плетут интриги против всех, а герцоги, лорды, забияки и воры стекаются сюда со всех концов королевства, обнажив меч, сверкая белоснежной улыбкой и мрачным взглядом.
Энтони фыркает: ему не страшны белоснежные улыбки и обнаженные мечи, ибо у него тоже есть меч, и Энтони умеет им пользоваться. Рипли продолжает:
– Обладая богатством, красотой и завидным положением, вы с сестрой вскоре узнаете, каково это, когда тебя все ненавидят, ибо теперь у вас есть могущественные враги. Вам придется черпать радость во всеобщей ненависти. И все-таки, хоть Эдуард и рисковал, беря в жены Элизабет, он нуждается в ее очаровании, ибо оно тоже разновидность колдовства, а королевству суждено вновь подпасть под чары, как некогда был зачарован Авалон…
Рипли снова понесло. Энтони поворачивается, чтобы уйти, и алхимик берет себя в руки:
– Милорд, задержитесь на мгновенье. Чем я вас обидел?
Энтони отвечает, даже не потрудившись повернуться к нему:
– Мне плевать на все эти дурацкие дикие байки, которые ты обо мне распускаешь… что я видел Грааль, что я подвергаю себя бичеванию, что я до сих пор девственник и прочий подобный бред. Люди не поверят, но начнут думать, что именно я придумал всю эту тщеславную ложь. Я отлично понимаю, что ты надеешься каким-то образом использовать меня. Но не собираюсь быть послушным орудием в твоих руках. Теперь прощай навсегда.
Рипли кричит ему вслед:
– Очень хорошо, милорд! Нет, правда, очень хорошо, что вы хотите идти своим путем и без меня. Просто замечательно! Но очень скоро, обещаю, вы обнаружите, что я вам нужен. И хотя сейчас я выслушал от вас много жестоких слов, я не стану держать зла. Поверьте, я останусь вашим любящим другом и всегда буду рядом, готовый прийти на помощь. А теперь идите с Богом, ибо наше спокойствие – в Его воле.
Когда Энтони выходит из Вестминстерского дворца, он пытается выкинуть алхимика из головы. Затем он вспоминает, что перед самым уходом на последнюю встречу с Рипли ему вручили письмо. Задержавшись у задних ворот, он садится на скамейку и читает послание из Кроуленда. Летописец сообщает, что в последнее время аббат обеспокоен проявлением сомнений и непочтительности среди некоторых молодых монахов. Один конкретный вопрос заставил его поломать голову. Возможно ли, что Ноев ковчег мог вместить по паре всех животных, рептилий и птиц? Воистину, вопрос далеко не простой: когда аббат задумался над ним, он и сам усомнился. Однако предыдущие труды по хронологии мира закалили его математические навыки, и он намерен выполнить необходимые расчеты. Из Книги Бытия известно, что ковчег, изготовленный из дерева гофер, имел размеры триста локтей на тридцать локтей и на пятьдесят локтей. Аббат выяснил, что ученые, изучающие Библию, считают один локоть примерно равным полутора футам. Завершив расчеты, аббат обнаружил, что одной верхней палубы уже было бы достаточно, чтобы разместить двадцать два ристалища – хотя вряд ли у Ноя с сыновьями нашлось бы время для рыцарских турниров, ведь они были слишком заняты кормлением животных, – а ведь там было целых три палубы, что дает общую площадь более 100 000 квадратных футов, и этого более чем достаточно для размещения пар всех видов существ, особенно если учесть, что птицы и насекомые на верхней палубе займут очень мало места, а многие рептилии вообще могут плыть рядом. Кроме того, нигде не сказано, что все пары животных были взрослыми, поэтому можно предположить, что Ной собрал на ковчеге в первую очередь детенышей разных тварей. Да и вообще, в библейские времена насчитывалось не так уж и много видов животных. Например, мы знаем из Нового Завета, что во времена Иисуса существовало только два вида собак (гончие и домашние питомцы), в то время как в более поздние времена вывели множество пород: борзые, мастифы, аланы, спаниели, терьеры, другие охотничьи собаки и различные комнатные шавки. Так что тогда хватило бы места, скажем, для 35 000 существ с достаточным количеством кормов на 365 дней, а возможно, еды потребовалось бы еще меньше, если бы, по Божественному устроению, животные спали во время потопа. Те м не менее аббат огорчен, что некоторые молодые монахи продолжают задавать вопросы относительно ковчега…
На следующий день Энтони вызван в Рединг для участия в церемонии официального объявления о браке Элизабет и последующей коронации сестры. По прибытии его отводят прямо к королю, который заключает его в объятия и заверяет, что вскоре Энтони ждут добрые вести. Затем паж проводит Энтони в личные апартаменты королевы. Сестра обнимает его и говорит, что ей надо о многом ему рассказа