— А как его фамилия?
— По фамилии не помню, а прозвали мы его Стригунок.
Тут Петя вспомнил, что был такой ученик в городской парикмахерской, которого уволили за неспособность. У него ни один клиент не уходил непорезанный. Парень был комсомольцем, и его не зная, куда приспособить, послали вожатым.
— Значит, не можешь, — сказал старик, — не той природы, — он убрал бритву. — Ну, тогда через себя повернись, гоп-ля! — скомандовал он.
Бабушка и старик хлопнули в ладоши, глаза у них загорелись, как у любителей цирка перед представлением.
Петя совсем растерялся. А старики, разрумянившись от нетерпения, покрикивали:
— А ну живей, живей, гоп-ля!
Петя стоял неподвижно.
— Кого ж ты привел? — спросила бабушка. — Он ничего не умеет. Ах, какой до него ловкий был!
— Как он чисто делал двойной кульбет!
— Голубей изо рта пускал! — добавил старик.
— Горшки бил и заново делал!
— А помнишь, как подскакнул к потолку, да и прилип, да и спустился оттуда, как змей-искуситель, и язык показывает!
— А помнишь…
Старики не могли оторваться от забавных воспоминаний.
— Да, вот это был уважатый, у него по селу все ребята на руках ходили. Ничего не делали просто. Идешь, бывало, по селу — вдруг к тебе на плечи скок один, прыг другой! И вот стоишь, изображая пирамиду, пока не ссыплются! Одно слово — был акробат. В какой-то цирк обратно уехал, экая жалость!
— А вы, знать, не из таких? — горестно спросила бабушка.
— Нет, мы не такие, — смутился Петя.
— А то еще был такой студент Водичкин, политик. Этот ужасно политикой ребят донимал. «Капитал» Маркса с ними изучал, чтобы, говорит, смолоду раскусили, что это за пакость капитализм. Ребята у него до того заучились, заговариваться стали. Идут, бывало, по селу и шепчут: «Призрак бродит по Европе». Средь бела дня им призраки стали казаться! Что ни день, то собрания проводил. И чаще всего с вечера на ночь. «Чтобы и во сне, — говорит, — решали задачи мировой революции!» Ну, этого сняли. Приехали из райкома партийные товарищи, ознакомились с его политикой и тут же отправили обратно на юридический факультет, доучиваться.
То бледнея, то краснея, слушал Петя удивительные рассказы старика о своих неудачных предшественниках.
Старик лукаво взглядывал, явно наслаждаясь его смущением.
— Так ни один вожатый вам и не подошел? — воскликнул Петя. — А чем же вы-то ребятам угодили, что вас почетным пионером избрали?
— Да я не угождал, просто помогал им чем мог, по-свойски. Учил, как лучше коня запрячь. Показывал, как сподручней пахать да сеять. Как держать косу да укладывать снопы на возу… Интересно, какой у вас будет подход?
— К кому подход? Ребят-то у вас нет! Пропали. Исчезли. Испарились. Улетучились! — рассердился Петя. — Вы дайте мне ребят, а подход я найду как-нибудь!
Очередь смущаться пришла старику:
— Да, это действительно неувязка…
— Хороша неувязка — нет ребят, словно с кащей съели. А бабушка Шагайка говорит: сварили на мыло!
— Не старуха — чистый провокатор, — крякнул дед.
— Ну, а все-таки, где же пионеры?
— Не могу сказать, — пожал плечами дед, — сам дознаешься, если ты настоящий уважатый.
— Да я не «уважатый» — вожатый! Я этого дела не оставлю, я дознаюсь, какая тут… — Не успел Петя закончить фразы, как за окном раздался страшный шум, топот ног и чьи-то крики: «Держи, лови!» Дед выскочил на улицу, за ним — бабка, за ней — Петя.
Кого ловить, что держать? Улица не сразу успокоилась. Мимо, запыхавшись, протопали какие-то старики, похоже, ночные сторожа.
— Устрекали, проклятые.
— Ох, уж эта «Постегайка»!
— Попадет нам от Вильгельма, — переговаривались они.
Что за «Постегайка»? Кто устрекал, какой Вильгельм? — спросил Петя.
— Это нашего председателя так прозвали в честь германского царя. Был такой сердитый да усатый. А весь шум… это так… вечерняя мура… Туман тут у нас от болот — вот она всякая всячина и получается, — пробормотал старик Савохин, замяв вопрос о «Постегайке».
Петя огляделся. В сумерках деревенька с покосившимися избами и сучковатыми плетнями казалась совершенно сказочной. У болота горели зеленоватые огоньки. Колхозницы варили ужин, а ему казалось: они разводили огни, спасаясь от всякой всячины, которая могла вылезть из туманного болота. Да, сам воздух этого колхоза был насыщен приключениями.
Здесь столько тайн и загадок, что боевому вожатому есть над чем поработать. А вожатым считал себя Петя настоящим, по призванию. Он еще в школе любил работать с ребятами. А теперь, окончив школу, решил посвятить себя этой замечательной профессии. Готовить на смену комсомолу сильных, ловких, смелых, политически грамотных ребят — да что может быть почетней и лучше! Иного подходящего дела он для себя и не видел.
Однако ему плохо спалось этой ночью на новом месте. То снилось, что крадут Машу, то превращались в старух все лесные и муравьиные кучи. То лезли в окна какие-то маленькие «анчутки», и бабка давала каждому по ковриге хлеба. Когда он проснулся, она взвешивала на весах свежие хлебы и ворчала на старика:
— Как будешь отчитываться в нехватке? Мало ведь хлеба-то выпечено? Попадет тебе от Вильгельма!
Дед загадочно улыбался. Пете показалось, будто старик что-то знает, да сказать не хочет. Взяв полотенце, он пошел умываться родниковой водой у колодца. Мимо прошли колхозницы, озорно напевая:
«Постегайка», «Постегайка»,
Ты Вильгельма постегай-ка!
Проехал старик на возу, напевая тот же мотив. Затем девчата с граблями.
— Что такое «Постегайка»? — крикнул Петя им.
— Много будешь знать, скоро состаришься… — засмеялись девчата.
Стариться раньше времени Петя не собирался, но узнать хотел много.
Выпив парного молока и закусив ломтем душистого ржаного хлеба, вожатый отправился в правление колхоза, помещавшееся в бывшем барском доме, верхний этаж которого совсем не так давно был в распоряжении пионеров.
Красиво стоял дом на высоком холме над деревней. Позади — парк, переходящий в лесистый овраг, а впереди — открытый вид на луга и болота.
Петя прошел в старинные ворота, от которых остались одни столбы. Споткнулся о поваленную чугунную ограду, заросшую травой. Подошел к подъезду, украшенному колоннами, с которых слезла штукатурка, обнажив доски, покрытые дранкой. Внутрь деревянных колонн то и дело ныряли воробьи, свившие в них гнезда.
Прежде чем войти в дом, Петя обошел его. Мертвая тишина, запустение настроили Петю на печальный лад. Ему вдруг стало так нестерпимо грустно, как только может быть грустно вожатому без пионеров.
Оглядел он запущенный парк, ручей в овраге с остатками старых мостиков, разбросанные там и здесь предметы, напоминавшие о пионерском отряде, — аквариум без стекла, сломанную модель самолета… А ведь совсем недавно…
И горн здесь звучал и гремел барабан, —
возникли у него строки. Петя имел тайную склонность к стихосложению.
Вздохнув, он вошел в дом.
В большой прихожей стояло чучело медведя. Облезлый мишка, видавший когда-то пышные балы, уныло нагнув надломленную голову, держал теперь в лапах метлу, которой, очевидно, подметали здание.
Широкая лестница вела на второй этаж; вход туда преграждал слишком большой красный плакат: «Добро пожаловать!»
Усмехнувшись, Петя огляделся и заметил справа и слева несколько дверей с надписями: «Председатель правления», «Секретарь правления», «Главбух», «Отсекр ячейки».
Петя толкнул дверь, ведущую к ответственному секретарю ячейки, и очутился в просторной, совершенно пустой комнате. В ней стоял только стол, и над ним надпись витиеватыми буквами:
«Отсекр комсомола товарищ НЕХОДИХИН». Чуть пониже в золоченой рамке висела вырезка из газеты, обведенная от руки виньеткой. Петя подошел и прочел заметку, напечатанную жирным шрифтом:
«Благородный поступок
Комсомолец деревни Брехаловка Ваня Неходихин помог бедноте разоблачить своего отца — кулака Неходихина, гноившего спрятанный в ямах хлеб и вредившего коллективизации. Публично отказавшись от кулацкой родни, Ваня вступил во вновь организованный колхоз „Красный май“.
Да здравствует передовая молодежь села и такие энтузиасты, как Ваня!»
Ознакомившись с биографией секретаря, Петя пошел его разыскивать. За дверью с надписью «Главбух» он нашел головастого человека, щелкающего на счетах. Спросил, не видал ли тот Неходихина.
— А кто вы будете? — спросил головастый, сдвинув все костяшки в одну сторону и подняв на лоб очки в золотой оправе. И сам себе ответил: — Вы — руководитель детства и отрочества. Чудно, нашего полку прибыло. Аминь! — и с этими словами ловко перегнал несколько костяшек.
— Что-то у вас в ячейке так пусто? — спросил Петя.
— Зато на Магнитке наших комсомольцев густо! — весело ответил очкастый. И все костяшки опять сдвинул в одну сторону. — Чего им в деревне-то прозябать? Мы всю активную молодежь туда двинули, весь актив.
— А кто же здесь остался?
— Пассив! — так же радостно заявил главбух. И, видя недоумение Пети, указал счетами на противоположную дверь с надписью: «Секретарь правления». — Подробности там!
Открыв дверь, Петя увидел Неходихина. Он сидел за столом под надписью «Товарищ НЕХОДИХИН И. И.» и занимался тем, что, поймав муху, кидал ее на паутину, затянувшую угол окна, и наблюдал за действиями паука.
— Вы что — естествоиспытатель к тому же? — спросил Петя.
— Почему «к тому же»?
— Да много у вас должностей — и отсекр ячейки и секретарь правления.
— Отсекр ячейки? Это не должность, это так, — Неходихин махнул рукой, — одна формация. Вся ячейка у меня вот где, в кармане! — И он хлопнул себя по карману брюк.
— В кармане?
— Да, список мертвых душ. И все девичьи имена… Вера, Надежда, Любовь… А парней нет, гармониста нет. Ничем на собрания не заманишь. Так я эти собрания сам с собой провожу.