МАЛЕНЬКИЕ БУКВЫ И БОЛЬШИЕ ДЕЛА
Да, разные люди по-разному отнеслись к событию редкостного значения и интереса — к возвращению Астемира Баташева.
На разных людей разное впечатление произвели его рассказы. По-разному встретили люди и славного гостя, кунака Астемира Баташева, русского мастера Степана Ильича, быстро заслужившего расположение одних и насторожившего других.
Большие дела приближались к тихому аулу. Но что это было — туча или солнце?
Если Эльдар готов был принять все случившееся как благотворную перемену в своей жизни, то, скажем, Муса Абуков скорее подозревал во всем этом наваждение шайтана.
Но вот кто теперь как сыр в масле катался, это Давлет: пробил час для всех любителей сборищ и споров…
Ну что же, все так и должно было быть! Все оказалось на своих местах.
Если простые чувячники, без преувеличения можно сказать, повалили в дом к Астемиру, то Муса, Гумар и прочая знать аула постарались отойти подальше, настороженные и испуганные тем, что услышали на небывалом сходе в доме объездчика, давно известного возмутителя спокойствия. При этом они стремились посеять сомнения среди тех, кому нравились речи Астемира и Степана Ильича, старались внести раздор.
Муса не видел лучей, он видел тень тучи.
Что ж, непросвещенный Эльдар судил безошибочно, когда сказал от всего сердца, что как раз теперь становится ясно, кто, кому и чему служит. Эльдар видел из-за тучи солнце.
А мулла Саид, прослышав обо всем этом, сделал немаловажное заключение.
— Что делает Баташев? — спрашивал он, словно на уроке в медресе, и отвечал: — Баташев отвергает адыге-хабзе. Правоверные, да хранит вас аллах! Да хранит он вас от посещения дома Астемира: там не хасса, нет, там совет нечестивых.
И мнение муллы, разумеется, имело вес.
— Слышали, что сказал мулла? — спрашивали мусульмане друг у друга. — Он говорит, что в доме Астемира совет нечестивых.
Но и тут разные люди отзывались по-разному. Например, кузнец Бот резонно возражал:
— Разве Истепан Ильич нечестивый человек? (Бот имел обыкновение ко всем русским словам и именам прибавлять частицу «и», полагая, что этого вполне достаточно, чтобы щегольнуть знанием русского языка.) Почему нечестивый человек Астемир? — возражал Бот. — И Астемир и Истепан как раз говорят, что не только уорки и князья, но и карахалки и даже батраки-унауты — люди чистые и честные. Вот что говорят Истепан и Астемир.
Соображения кузнеца звучали внушительно.
Нет нужды пересказывать все толки и суждения, притягательные для завзятых спорщиков — Давлета, Батоко или Масхуда Требуха в Желудке, важно отметить, что хотя Муса и отвернулся от «совета нечестивых», его все-таки сильно беспокоило, о чем там говорят и с кем спорят Давлет и Масхуд Требуха в Желудке? Тут было больше чем простое любопытство. Муса потерял покой с того памятного утра и не раз готов был поддаться призывам Давлета снова пойти к Астемиру, не отказывая себе, впрочем, в удовольствии отвечать на эти приглашения такими словами:
— Нет, я уж пойду на тот койплиж, где к столбу будут подвешивать не красный сыр, а Астемира с его кунаками.
И Давлет, довольный злой шуткой Мусы, говорил в свою очередь:
— Валлаги, Муса! Велик аллах! Тут Астемир плетями не отделается, закачается Астемир в петле, ничего, что плечи у него широки, как у Дамалея…
Так отвечал Давлет Мусе, но в тот же день опять шел к Астемиру, ввязывался в споры, а при случае повторял и перед хозяином дома «добрые» пожелания — и свои, и Мусы Абукова.
Астемир ко всем этим выходкам относился с удивительным спокойствием. Прищурит глаза, ухмыльнется и скажет:
— Вот тут, Давлет, я с тобою особенно охотно поспорю. Думаю, не меня, а тебя, как козла, подвесят на будущем койплиже. А Мусу, так того уж наверняка, потому что это будет настоящий койплиж, его сам народ устроит. Советую тебе, Давлет, обо всем этом хорошенько подумать, чтобы попасть на праздник не козлом, а гостем…
Нет, Астемир не потерял умения постоять за себя! Эльдар восхищался им. Во всем ему хотелось быть похожим на Астемира, если не на Степана Ильича.
И случай ему подвернулся.
По старой памяти Эльдар иногда заходил в мечеть, где помогал Саиду делать какую-нибудь тяжелую работу. Так было и в тот полдень. Правоверные только что совершили дневной намаз и мирно сидели рядком, греясь на весеннем солнышке. Был здесь и Муса. Заискивая перед богатым дядюшкой, желая подыграть ему, бездельник Газыз, который с годами не забыл своего поражения на памятном койплиже, увидя Эльдара, закричал:
— Эй, Эльдар, подойди сюда!
И когда Эльдар приблизился, продолжал:
— Помнишь ли ты, Эльдар, как на койплиже ты на столб лез?
— Помню. А что ты хочешь этим сказать?
— А вот что я хочу сказать, — съехидничал Газыз, — я хочу сказать, что скоро ты опять полезешь. Сначала Астемир, а потом ты. Полковник Клишбиев вас сам подтянет… Только там русской водки не найдешь… Ни водки, ни платочка. Найдешь намыленную веревку.
Злые слова Газыза возмутили Эльдара. Дикий огонек вспыхнул в его глазах, еще мгновение — и Эльдар схватил бы обидчика за горло. Некоторые из наблюдавших даже привстали встревоженно со ступенек, но тут Эльдар вспомнил, что Астемир учил его воздерживаться от применения силы там, где можно применить острое слово, вспомнил, как сам Астемир поступал в подобных же случаях, и опустил руку.
Но не сумел найти нужного слова, а только проговорил:
— Я не забуду, я еще отвечу тебе…
Давлет, который сидел тут же, был недоволен тем, что разгоревшийся было скандал мгновенно погас.
— Смотри же не забудь! — крикнул Давлет вдогонку Эльдару.
А Эльдар меньше всего нуждался в подобном наставлении.
Но не все были так неосторожны, как племянник Мусы.
«Воздержанные» и «невоздержанные» как бы менялись ролями. А тут другие события постепенно заглушили интерес к возвращению Астемира и сборищам в его доме, тем более что новизна первых впечатлений проходила.
Сразу в несколько домов пришла радость: вернулись сыновья — солдаты Кабардинского полка.
До позднего вечера толпились теперь люди у этих домов, прислушивались к мужественным голосам солдат-фронтовиков. Здесь тоже не было недостатка в удивительных сообщениях. Особенно интересным, просто-таки невероятным казался рассказ о том, как Дикая дивизия, шедшая под командованием генерала Корнилова на Петроград, главный город России, для того чтобы выгнать оттуда бунтовщиков, была остановлена этими самыми бунтовщиками-революционерами… Бунтовщики вышли навстречу. С ними, по словам солдат-рассказчиков, были почтенные старики из Кабарды, Осетии и Дагестана. Они обратились к войску со словами приветствия и разъяснили, почему бунтуют, чего они хотят для себя и для своего народа, почему генералы ведут против них войска.
Чуть ли не слово в слово повторялось то, что Астемир слышал от бедняги Карима, так и не успевшего вернуть себе ногу: он умер после операции. Астемир вспомнил госпиталь, беседы со Степаном Ильичом у печных заслонок, свою последнюю речь перед ранеными. Улыбнулся. Бывалые солдаты подтверждали, что подобные речи называются не хох, а митинг, солдаты уже слыхали такой митинг там, под Петроградом. Против справедливых речей не действовали приказы или угрозы. Да, действительно, главный генерал Корнилов был арестован адвокатом Керенским. Но адвокат Керенский недолго владел Петроградом. Вскоре большевики выгнали его вместе с У ч р е д и т е л ь н ы м с о б р а н и е м и всеми к а д е т а м и, и вот с той поры по всей России объявлена советская власть.
На вопросы, кто же это к а д е т ы и что за штука У ч р е д и т е л ь н о е с о б р а н и е, рассказчики отвечали недостаточно ясно, не мог этого объяснить и Астемир, догадываясь, что это не совсем то же самое, что р е в о л ю ц и я.
Все с нетерпением ждали объяснений Степана Ильича. Но все-таки самое главное прояснилось.
— Значит, Астемир и его кунак Степан Ильич говорят правду, — заключили люди. — Советская власть — это значит: прекратилась война, а вся земля отошла к карахалку, и даже безземельные унауты уже не батрачат на дворах князей и богатеев.
— А где же в таком случае они работают? — спрашивали сомневающиеся или просто любители повздорить, спорщики, вроде Давлета, — что же хорошего в том, что негде работать ни унаутам, ни тхукотлам?
Этот последний вопрос звучал вразумительно, и на него никто из солдат не умел ответить. Тогда опять люди обратились за разъяснениями к Астемиру. Астемир отвечал на это, что в России среди крестьян нет больше ни пшитлов, ни унаутов, потому что и безземельные батраки — унауты — получили землю в собственное владение.
Поразительно! Как понять все это?
Опять начали собираться люди — если не в самом доме Астемира, то у плетня Астемирова дома, и опять разгорались неуемные споры. И многие кабардинцы чувствовали, как глубоко и больно затрагивают их люди, оспаривающие неизменность законов адыге-хабзе, по которым привык жить карахалк испокон веков.
— Пхе! Что говорит Астемир! — слышались голоса.
— Он все мешает в одном корыте, как гяуры корм для свиней.
Но зерно уже было брошено в хорошую почву — и теперь не у одного только Эльдара было выражение серьезной и тревожной думы в глазах. Все чего-то ждали. Люди в ауле просыпались по утрам с новым чувством: настало время чего-то небывалого и важного.
Даже старая нана, наслушавшись споров Астемира с людьми, наполнявшими комнату, говорила Думасаре после того, как все расходились:
— Сказано в коране, что должны появиться небывалые люди — ивлисы. И будет это перед концом всякого дыхания… Ой, алла, ой, алла, — шептала старушка, стараясь, чтобы слов ее не услышал Астемир, — неужели я, старая женщина, так зажилась, что должна видеть своего сына во власти ивлисов, в царстве шайтана? Зачем аллах не забирает меня к себе?..
Думасара не умела ответить ей, а только вздыхала и старательно работала по дому.
— Скоро, нана, они наговорятся и перестанут приходить и спорить, — старалась успокоить она старую нану.
И действительно, собрания становились все реже и малолюдней, хотя причина была другая: приближалось время весенней пахоты и сева. Все теплее пригревало солнце, все нужнее становилась туча.
Сказать откровенно, собрания эти начали утомлять и Астемира, и он с удовольствием взялся за привычные и любезные каждому землепашцу дела. А дел было немало…
О, как приятно пересыпать в ладонях зерно, предназначенное для борозды!
Эльдар по-прежнему помогал возделывать и участок Астемира, и участок Сарымы. Диса болела и с трудом поднималась с той самой узорчатой кровати, которую когда-то выловила она с помощью Эльдара.
Больше всех в эти дни отдыхала душой Думасара, которая, управляясь по дому, помогала еще мужу и Темботу в поле. Лю оставался со старой наной.
Так сколотилась маленькая артель. После дневных работ все дружно собирались за столом Астемира.
— Как я смогу отблагодарить тебя, Эльдар, за все хорошее, что ты сделал и делаешь для меня? — удрученно спрашивал Астемир, ласково оглядывая своего друга-племянника.
— Дай мне твои буквы, — горячо отвечал Эльдар, — и я буду этим доволен. Учи меня, Астемир, языку. Хочу знать язык и грамоту, как ты… Помог тебе аллах просветиться — помоги мне, а тебе аллах поможет возвыситься…
— О чем ты говоришь, Эльдар? — усмехался Астемир, щуря глаза. — Зачем мне возвышаться? Я и сам еще мало знаю, но то, что знаю, охотно сообщу тебе.
После ужина Астемир доставал свои большие картины в красках и книгу-азбуку, читал, пояснял, а на другой день, во время работы в поле, нередко можно было услышать, как Эльдар бормочет про себя:
— Женщина с коромыслом — это «т»… Перекресток дорог — это «х»… Крыша — это «а»… Все вместе — «тха». Дерево с веткой — «у»… Труба на крыше — «д»… Калитка в ограде — «ж»… А все вместе «удж».
Тха — бог богов, удж — танец.
Такой наглядный метод преподавания азбуки изобрел Астемир и терпеливо делился своими знаниями с первыми и усердными учениками — Темботом, Эльдаром и Сарымой. Эльдару грамота давалась туго. Он отчаивался. Астемир спрашивал:
— Какая буква похожа на женщину с коромыслом? На что похожа другая буква — буква «х»?
Нет, пахать было легче… Над букварем Эльдара прошибало семь потов. И вот он придумал! Вернее, придумала Сарыма. Она переживала затруднения Эльдара едва ли не больше, чем он сам. Услышав его жалобы на то, как быстро он забывает, казалось бы, уже заученные буквы, Сарыма весело предложила ему:
— Хочешь, Эльдар, я вышью буквы у тебя на рубашке?
— Буквы?
— Буквы.
— На рубашке?
— На рубашке.
— Да как же ты это?
— Да вот так! — и, срисовав с помощью Тембота буквы, Сарыма принялась за дело.
Вскоре Эльдар стал ходить в холщовой рубашке с узором, составленным из русских букв, чудесным образом слагающихся и в русские и в кабардинские слова.
Учителю и ученикам охотно и даже с увлечением помогал Степан Ильич, но Степан Ильич не всегда был на месте. Он все чаще уходил куда-то — нередко на неделю и больше; наконец и совсем уехал в Пятигорск; но когда появлялся в ауле, неизменно останавливался у Астемира.