Нильс с тревогой вглядывался в темноту.
«Неужели Акка решила лететь всю ночь?»
Вот уже показалось море. Оно было таким же тёмным, как небо. Только гребни волн, набегающих одна на другую, поблёскивали белой пеной. И среди волн Нильс разглядел какие-то странные каменные глыбы, огромные, чёрные.
Это был целый остров из камней.
Откуда здесь эти камни?
Кто набросал их сюда?
Нильс вспомнил, как отец рассказывал ему про одного страшного великана. Этот великан жил в горах высоко над морем. Он был стар, и часто спускаться вниз ему было трудно. Поэтому, когда ему хотелось наловить форели — а это было любимое лакомство великана, — он выламывал целые скалы и бросал их в море. Форель так пугалась, что выскакивала из воды целыми стаями. И тогда великан спускался к берегу, чтобы подобрать весь свой улов.
Наверное, вот эти глыбы, торчащие из волн, и есть те самые камни, которые сбрасывал великан.
Но почему же в провалах между глыбами сверкают огненные точки? А что, если это глаза притаившихся зверей? Ну, конечно же! Голодные звери так и рыщут по острову, высматривая себе добычу. Они и гусей, верно, приметили и ждут не дождутся, чтобы стая спустилась на эти камни.
А вон на самом высоком месте стоит великан, подняв руки над головой. Уж не тот ли это, который любил лакомиться форелью? Верно, и ему страшно среди диких зверей. Может быть, он зовёт стаю на помощь — потому и поднял руки?
А со дна моря на остров лезут какие-то чудовища. Одни тонкие, остроносые, другие — толстые, бокастые. И все сбились в кучу, чуть не давят друг друга.
«Скорей бы уж пролететь мимо!» — подумал Нильс.
И как раз в это время Акка Кнебекайзе повела стаю вниз.
— Не надо! Не надо! Тут мы все пропадём! — закричал Нильс.
Но Акка словно не слышала его. Она вела стаю прямо на каменный остров.
От страха Нильс даже зажмурился.
А когда снова открыл глаза, сам себе не поверил — так всё кругом изменилось.
Словно по взмаху волшебной палочки, громадные каменные глыбы превратились в обыкновенные дома. Глаза зверей стали уличными фонарями и освещёнными окнами. А чудовища, которые осаждали берег острова, были просто-напросто кораблями, стоявшими на причале. Нильс даже рассмеялся.
Как же он сразу не догадался, что внизу под ними был город? Ведь это же Карлскрона! Город кораблей! Здесь корабли отдыхают после дальних плаваний, здесь их строят, здесь их чинят.
Гуси опустились прямо на плечи великана с поднятыми руками. Это была ратуша с двумя высокими башнями.
В другое время Акка Кнебекайзе никогда бы не остановилась на ночлег под самым боком у людей.
Но в этот вечер выбора у неё не было, — гуси едва держались на крыльях.
Впрочем, крыша городской ратуши оказалась очень удобным местом для ночлега. По краю её шёл широкий и глубокий жёлоб. В нём можно было прекрасно спрятаться от посторонних глаз и напиться воды, которая сохранилась от недавнего дождя. Одно было плохо — нечего есть. На городских крышах ведь не растёт трава и не водятся водяные жуки.
Но всё-таки совсем голодными гуси не остались. Между черепицами, покрывавшими крышу, застряло несколько хлебных корок — остаток пиршества не то голубей, не то воробьёв. Для настоящих диких гусей это, конечно, не корм, но, на худой конец, можно и сухого хлеба поклевать.
Зато Нильс поужинал на славу.
Хлебные корки, высушенные ветром и солнцем, показались ему даже вкуснее, чем сдобные сухари, которыми славилась на весь Вестменхёг его мать.
Правда, вместо сахара они были густо обсыпаны серой городской пылью, но это беда небольшая.
Нильс ловко соскрёб пыль своим ножичком и, разрубив корку на мелкие кусочки, с удовольствием грыз сухой хлеб.
Пока он трудился над одной коркой, гуси успели и поесть, и попить, и приготовиться ко сну. Они растянулись цепочкой по дну жёлоба — хвост к клюву, клюв к хвосту, — потом разом подогнули головы под крылья и заснули.
А Нильсу спать не хотелось.
Он забрался на спину Мартина и, перевесившись через край жёлоба, стал смотреть вниз. Ведь это был первый город, который он видел так близко с тех пор, как летит с гусиной стаей.
Но время было позднее. Люди уже давно легли спать. Только изредка торопливо пробегал какой-нибудь запоздалый прохожий, и шаги его гулко разносились в тихом, неподвижном воздухе. Каждого прохожего Нильс долго провожал глазами, пока тот не исчезал где-нибудь за поворотом.
«Сейчас он, наверное, придёт домой, — грустно думал Нильс. — Счастливый! Хоть бы одним глазком взглянуть, как живут люди!.. Самому ведь не придётся уже…»
— Мартин, а Мартин, ты спишь? — позвал Нильс своего товарища.
— Сплю, — сказал Мартин. — И ты спи.
— Мартин, ты погоди спать. У меня к тебе дело есть.
— Ну, что ещё? — проворчал Мартин.
— Послушай, Мартин, — торопливо зашептал Нильс, — спусти меня вниз, на улицу. Пожалуйста. Я погуляю немножко, а ты выспишься и потом прилетишь за мной. Мне так хочется по улицам походить. Как все люди ходят.
— Ну, вот ещё! Только мне и заботы вниз да вверх гонять!
И Мартин решительно сунул голову под крыло.
— Мартин, да ты не засыпай! Послушай, что я тебе скажу. Ведь если бы ты был когда-нибудь человеком, тебе бы тоже захотелось увидеть настоящих людей.
Мартину стало жалко Нильса. Он выставил голову из-под крыла и сказал:
— Ладно, будь по-твоему. Только вот тебе мой совет: на людей смотри, а сам им на глаза не показывайся. А то не вышло бы какой беды.
— Да ты не беспокойся! Меня ни одна мышь не увидит, — весело сказал Нильс и от радости даже заплясал на спине у Мартина.
— Потише, потише, ты мне все перья переломаешь! — заворчал Мартин, расправляя усталые крылья.
Через минуту Нильс стоял на земле.
— Далеко не уходи! — крикнул ему Мартин и полетел наверх досыпать остаток ночи.
Нильс медленно шёл по улице, то и дело оглядываясь и прислушиваясь. Один за другим гасли огоньки в окнах. У лицы были пустынными, тихими. И всё-таки Нильс знал, что за каждой стеной, за каждой дверью живут люди.
Вот впереди одно окно освещено. Нильс остановился и долго стоял в яркой полосе света.
Если бы можно было заглянуть через раздвинутую занавеску!
Но окно было слишком высоко, а Нильс слишком мал.
Он слышал голоса, смех. Слов разобрать он не мог, но всё равно он готов был стоять и слушать хоть всю ночь, — ведь это говорили люди!
Может быть, он и простоял бы до утра, но свет в окне погас и голоса смолкли. Значит, и в этом доме легли уже спать.
Нильс побрёл дальше.
На углу, против уличного фонаря, он увидел вывеску. Большими буквами на ней было написано: АПТЕКА. Вот если бы нашлось такое лекарство, от которого Нильс сразу бы вырос! Пусть бы это лекарство было горькое, как полынь, — Нильс выпил бы, не поморщившись, целую бутылку. Если надо, — так выпил бы и две бутылки! Да только где такое лекарство взять?!
На другом углу была лавка, и над ней висел огромный золотой крендель. Нильс не мог оторвать от него глаз. Если бы хоть кусочек такого кренделя попробовать! Да что кренделя! Кусок простого хлеба показался бы ему сейчас самым лучшим лакомством.
Нильс тяжело вздохнул и зашагал дальше.
Он сворачивал с улицы на улицу, пока, наконец, не вышел на большую площадь.
Наверное, это была самая главная площадь во всём городе.
Нильс огляделся по сторонам. В этот поздний час на площади не было ни одного человека, если не считать за человека бронзовую статую, стоявшую на высокой каменной тумбе.
«Кто бы это мог быть?» — думал Нильс, расхаживая вокруг тумбы.
Вид у Бронзового был очень важный — длинный камзол, башмаки с пряжками, на голове треуголка. Одну ногу он выставил вперёд, точно собирался сойти с пьедестала, а в руке держал толстую палку. Не будь он сделан из бронзы, он, наверное, давно бы пустил эту палку в ход. На лице у него так и было написано, что спуску он никому не даст: нос крючком, брови нахмурены, губы поджаты.
— Эй ты, чучело бронзовое! — крикнул ему Нильс. — Ты кто такой? Да не смотри, пожалуйста, на меня так сердито! Я тебя нисколько не боюсь…
Нильс нарочно говорил так храбро, — потому что на самом деле сердце у него замирало от страха. Этот пустой притихший город. Тёмные, будто ослепшие, дома… Этот Бронзовый, который, казалось, не сводил с Нильса глаз… Ну как тут не испугаться!
И чтобы как-нибудь подбодрить себя, Нильс крикнул:
— Что же ты молчишь, чучело бронзовое? Ну ладно, не хочешь разговаривать — и не надо. До свидания. Счастливо оставаться!
Нильс помахал Бронзовому рукой и отправился дальше. Он обошёл всю площадь и свернул на широкую улицу, которая вела к гавани.
И вдруг он насторожился. Кто-то медленно и тяжело шёл за ним, стуча на ходу палкой. Каждый шаг был как удар кузнечного молота о наковальню. От каждого шага вздрагивала земля и звенели стёкла в домах.
«Бронзовый!» — мелькнуло в голове у Нильса.
И ему стало так страшно, что он бросился бежать куда глаза глядят. Он добежал до конца одной улицы, потом свернул в другую, потом в третью…
На крыльце какого-то дома он присел, чтобы немного передохнуть.
Шаги слышались теперь где-то в стороне.
— И чего это я так испугался? — успокаивал себя Нильс. — Может, он просто гуляет. Надоело стоять, вот он и пошёл пройтись. Что тут особенного? Да я ему ничего плохого и не сказал… — Нильс прислушался. — Ну, конечно, он совсем в другую сторону пошёл…
Но тут за углом точно ударил набат — так гулко и звонко застучали по камням стопудовые сапоги.
Бронзовый шёл прямо на Нильса. Он шёл не сгибая колен, не поворачивая головы, и застывшим взглядом смотрел перед собой.
«Куда бы спрятаться? — думал Нильс, растерянно оглядываясь. — Куда бы спрятаться?»
Но все двери в домах были плотно заперты, негде укрыться, негде спастись.
И вдруг Нильс увидел неподалёку, на другой стороне улицы, старую, полуразвалившуюся деревянную церковь. От времени стены её покосились, крыша съехала на сторону, и, наверное, вся церковь давно бы рассыпалась, есл