— Почему они боятся меня? — спрашивал Горго. — Разве я не такой же гусь, как вы?
Однажды они пролетали над крестьянским двором, на котором куры и петухи мирно рылись в мусорной куче.
— Орёл! Орёл! — закукарекал петух.
И тотчас же все куры бросились врассыпную.
На этот раз Горго не стерпел.
«Дурачье! — подумал он. — Они не умеют даже отличить дикого гуся от орла. Ну, ладно же, я проучу их!»
И, сложив крылья, он камнем упал на землю.
— Я покажу тебе, какой я орёл! — кричал он, разбрасывая сено, под которым спрятался петух. — Ты запомнишь, какой я орёл! — кричал он и бил петуха клювом.
Вечером на привале, когда все гуси уже заснули, Акка долго сидела в раздумье.
Она понимала, что пришло время расстаться с орлом. Она сама вскормила его, воспитала, и ей было жалко отпускать его. Но делать было нечего. Он должен знать, что он орёл, и должен жить, как подобает орлам.
Она встала и пошла разыскивать своего питомца, мирно спавшего среди гусей.
В ту же ночь перед рассветом Горго покинул стаю.
Но каждый год, когда гуси возвращались в Лапландию, Горго прилетал в долину у Серых скал.
Это был могучий и смелый орёл. Даже родичи побаивались его и никогда не вступали с ним в спор. Лесные птицы пугали его именем непослушных птенцов. Горные козлы трепетали, как трусливые зайчата, завидев его тень. Он никого не щадил, он бил свою добычу без промаха. Но за всю свою жизнь он ни разу не охотился у Серых скал и не тронул даже кончиком своих когтей ни одного дикого гуся.
Глава пятнадцатаяТАЙНА СОВ
Дни протекали за днями мирно и тихо. Каждый день был похож на другой, как две капли воды. На озере возле Серых скал вырос настоящий птичий город.
Со всех сторон его защищали от чужих глаз горы. Никакой зверь сюда не заглядывал, а про людей и говорить нечего. Да и откуда здесь взяться людям? Что им тут делать среди болот и камней?
— Неужели же во всей Лапландии нет ни одного человека? — говорил Нильс Мартину.
— Нет — и хорошо, что нет, — отвечал Мартин. — Ты уж меня прости, а нам, гусям, неплохо отдохнуть от людей.
Но Нильс был с ним несогласен. По правде сказать, ему иногда хотелось отдохнуть от гусей, — как он их ни любил.
— А вон там, за горами, — не унимался Нильс, — неужели тоже только птицы живут?
Старая Акка услышала этот разговор и подошла к Нильсу.
— Хочешь сам увидеть, что там за горами? — сказала Акка. — Я и то уж думала, — ну что ты, как нянька, сидишь целыми днями с гусятами? Полетим завтра, посмотришь нашу Лапландию.
На другой день Нильс проснулся раньше раннего. Даже Акка ещё спала. А уж она-то всегда поднималась первая вовсей стае. Нильс не решился разбудить гусыню. Он принялся расхаживать взад-вперёд около спящей Акки. Ходит как будто тихо, а нет-нет и наступит, словно невзначай, на сучок. Ну, гусыня и проснулась.
— Что, не терпится тебе? — сказала она. — Я и сама рада размять крылья.
И всё-таки Акка сначала обошла для порядка все гнёзда, убедилась, что ничего худого ни с кем за ночь не случилось, — и только тогда решилась покинуть свою стаю.
Гряда за грядой перед Нильсом открылись горы. Горы как будто выталкивали друг друга, каждая хотела подняться повыше, поближе к солнцу и звёздам.
На самых высоких вершинах лежал снег. Снег был белый-белый, он блестел и искрился на солнце, а в ущельях, куда солнечные лучи не могли заглянуть, снег казался голубым, как небо.
Глядя на эти вершины, Нильс вспомнил сказку про одноглазого тролля. Вот какая была эта сказка.
Жил когда-то в лесу одноглазый тролль.
Задумал он построить себе дом, — такой же, как у людей.
И построил. Дом вышел отличный. От стены до стены — верста, от пола до потолка — три версты. Одно только плохо — печки в доме нет. Верно, тролль не разглядел своим одним глазом, что люди у себя в домах складывают печи.
Зима по лесу гуляет. А тролль сидит в своем доме и дрожит от холода.
— Никуда этот дом не годится! — рассердился тролль. — Надо новый строить. Только теперь я буду умнее. Построю дом поближе к солнцу, — пусть оно меня греет.
И тролль принялся за работу. Он собирал повсюду камни и громоздил их друг на друга.
Скоро гора из камней поднялась чуть не до самых туч.
— Вот теперь, пожалуй, хватит! — сказал тролль. — Теперь я построю себе дом на вершине этой горы. Буду жить у самого солнца под боком. Уж рядом с солнцем не замёрзну!
И тролль полез на гору.
Только что такое!? Чем выше он лезет, тем холоднее становится.
Добрался до вершины.
«Ну, — думает, — отсюда до солнца рукой подать!»
А у самого от холода зуб на зуб не попадает.
Тролль этот был упрямый, — если уж ему в голову что западёт — ничем не выбьешь. Решил на горе строить дом — и построил.
Солнце как будто близко, а холод всё равно до костей пробирает.
Так этот глупый тролль и замёрз.
«И почему это? — думал Нильс, поеживаясь от холодного воздуха. — Наверху ведь в самом деле ближе к солнцу, а холоднее?»
В это время Акка начала спускаться вниз, словно она подслушала его мысли.
Горы под ними расступились, и теперь они летели над долиной. Долину разрезала узенькая ленточка реки. А что это за странные холмики на берегу реки? Круглые, остроконечные… И дым из них поднимается!
Дым! Значит, здесь живут люди! Ну, конечно, в Лапландии живут лапландцы. И холмы — это вовсе не холмы, а дома. Их делают так: вбивают в землю несколько жердей, а потом обтягивают оленьими шкурами. И называются такие дома юртами.
Нильс знал об этом по рассказам учителя в школе. А теперь он всё видит собственными глазами!
Вот между юртами бродят какие-то животные. На головах у них торчат рога. Да это же олени! Целое стадо лапландских домашних оленей!
У крайней юрты горел костёр. Девочка-лапландка что-то варила или пекла на раскалённых камнях.
На девочке были надеты меховые штаны и длинная рубашка, тоже меховая. Нильс догадался, что это не мальчик, а девочка, только потому, что две длинные чёрные косички всё время падали вперёд, когда она наклонялась. А девочка их все отбрасывала на спину, чтобы они не попали в огонь.
Вдруг Акка Кнебекайзе повела головой направо, налево и, когда убедилась, что рядом с девочкой никого нет, опустилась совсем низко. Нильс даже почувствовал жар от костра и запах горячего теста.
Акка сделала над девочкой один круг, другой…
Девочка подняла голову и с удивлением посмотрела на гусыню. Должно быть, она подумала: «Какая странная птица Кажется, ей что-то от меня надо…» А гусыня взлетела повыше и опять закружилась над маленькой лапландкой.
Тогда девочка за смеялась, схватила камня горячую лепёшку и протянула ее птице. Акка вытянул шею, подцепила лепёшку клювом и быстро улетела прочь.
Нильс еле успел крикнуть девочке «Спасибо!» Он ведь сразу догадался, для кого это Акка Кнебекайзе выпрашивала угощение.
И в самом дел скоро старая гусыня расположилась на завтрак в небольшой ложбине. Она щипала редкую траву, пробивавшуюся из-под камней, а Нильс ел лепёшку. Настоящую лепёшку из настоящей муки, свежую, ещё горячую! Ему казалось, что ничего вкуснее не бывает на свете. Потом они оба — Акка и Нильс запили свой завтрак ледяной водой из горного родника.
На Круглое озеро возле Серых скал они вернулись толь под вечер.
Лето подходило к концу. Гусята подрастали и радовали родительские сердца. Если и бывали когда-нибудь ссоры в стае Акки Кнебекайзе, то, пожалуй, только из-за того, чьи дети лучше.
Особенно гордились своим потомством Мартин и Марта.
Нильс тоже находил, что их дети самые красивые. Белые, как снег на горах, без единого пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.
Крылья у гусят уже немного окрепли, и Мартин каждое утро учил гусят летать. Сначала гусята чуть-чуть поднимались над землёй — взмахнут разок-другой крылышками и опять опустятся на траву. Потом они начали взлетать всё выше и выше и держались в воздухе всё дольше и дольше.
Училась летать и Марта. Она принималась за уроки вечером, когда гусята уже спали — нельзя же было показывать детям, что она, мать большого семейства, тоже не умеет летать.
Мартин заставлял Марту круто поворачиваться на лету, взмахивать крыльями вровень с его крыльями, подниматься в воздух не с разбегу, а прямо с места… Словом, учил её всему, чему сам научился у диких гусей за долгий путь от Вестменхёга до Лапландии.
И Марта старалась изо всех сил. Ведь близилось то время, когда стая Акки Кнебекайзе должна будет покинуть Лапландию и пуститься в обратную дорогу.
А то, что это время не за горами, было видно по всему.
Как-то раз Мартин пришёл к Нильсу. Он просунул голову в дверь его домика и заговорил:
— Не понимаю, — сказал он, — до каких это пор Акка Кнебекайзе собирается торчать в Лапландии. Зима на носу, а она и думать ни о чём не думает. Скорей бы домой! Гусят бы всем показать — и родичам, и курам, и коровам. Марту бы со всеми познакомить! Уж она-то всему птичнику по душе придётся! Ещё бы, ведь такая красавица!
Нильс тоже подумал:
«Верно говорит Мартин. Пора бы нам домой! Как отец с матерью обрадуются, когда я вместо одного гуся целый выводок приведу. Они, конечно, решили, что мы давно погибли и я и Мартин. И вдруг — нате вам! — открывается дверь, и входят друг за дружкой: сперва Юкси, за Юкси — Какси, за Какси — Кольме, за Кольме — Нелье, за Нелье — Вийси, за Бийси — Мартин с Мартой, а за ними я… «Здравствуйте, дорогие родители! Принимайте гостей!..» Что тут начнётся! Отец с матерью, наверное, даже заплачут от радости. Все соседи сбегутся, все мальчишки! «Где же ты пропадал целое лето?» — спросят. А я скажу: «На гусе в Лапландию летал»…
Но тут Нильс вспомнил, что он теперь совсем не похож на прежнего Нильса. Мать и отец, может, и не узнают его…
Соседские мальчишки засмеют, задразнят, станут за ним с сачком гоняться, как он сам гонялся за гномом.