Крепко целую.
Джонни.
Колвилл-бар, Аляска
24 июня 1985 г.
Дорогая, некоторое время я не смогу посылать тебе письма – это последний населенный пункт, завтра отправляемся в горы, к хребту Брукс – археологи уже извелись от нетерпения. Один из них уверен, что найдет остатки гораздо более ранних первобытных стоянок, чем кто-либо мог ожидать. Я спросил, насколько более ранних и откуда у него такая уверенность? Он рассказал мне о фигурках, вырезанных из рога нарвала, которые он нашел на предыдущих раскопках – углеродным методом определили их возраст, и он оказался просто фантастическим, такого никто и представить себе не мог. Вот было бы удивительно, если бы они появились из другого мира благодаря той самой аномалии. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, физик Нельсон теперь мой ближайший приятель, поддразнивает меня, роняет намеки, что он знает, что я знаю, что он знает, и т. д. – а я все строю из себя старого доброго майора Парри, бравого парня, потрепанного житейскими бурями и не шибко умного, но я его раскусил. Во-первых, хоть он и настоящий ученый, его исследования финансирует Министерство обороны: я знаю их финансовые коды, а во‑вторых, его приборы не имеют ничего общего с атмосферными зондами, я заглядывал к нему в ящики – типичное радиационное оборудование, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю. Очень все это подозрительно. Но я пока не отказываюсь от своего плана: провожу археологов туда, куда они хотят попасть, а потом уйду один на несколько дней искать свою аномалию. И если Нельсон тоже отправится на Сторожевую гору и я там на него наткнусь, буду действовать по обстоятельствам.
(позже) Мне повезло! Я встретил Мэтта Кигалика, того самого эскимоса, про которого рассказывал Джейк Петерсен. Он говорил мне, где его найти, но я боялся верить, что он и впрямь там будет. Кигалик сказал, что русские тоже ищут аномалию – недавно он наткнулся на одного малого высоко в горах и следил за ним несколько дней (тот его не видел), потому что догадался, зачем он туда залез. И правда, этот малый оказался русским шпионом. Больше эскимос мне ничего не открыл. У меня сложилось впечатление, что он его шлепнул. Но про аномалию я у него выспросил: эта штука похожа на дыру в воздухе, что-то вроде окна. Смотришь сквозь него и видишь другой мир. Но найти его нелегко, потому что в том месте другой мир выглядит абсолютно так же, как наш: скалы, мох и все прочее. Окно находится на северном берегу маленького ручья, шагах в пятидесяти на запад от высокого утеса, который напоминает вставшего на дыбы медведя, и координаты Джейка не совсем верны: эта точка ближе к 12" с. ш., чем к 11.
Пожелай мне удачи, дорогая. Привезу тебе трофей из мира духов, люблю тебя, поцелуй за меня мальчугана.
Джонни.
Уилл почувствовал, как у него кружится голова.
Его отец описывал в точности то же самое, что он сам нашел под грабами на окраине Оксфорда. Он тоже отыскал окно – и даже слово употребил такое же! Получается, что Уилл на верном пути. И те люди, что приходили к ним в дом, искали эту информацию… Значит, она еще и опасна.
Когда отец писал эти письма, Уиллу был всего лишь год. Шесть лет спустя, находясь с матерью в супермаркете, он впервые осознал, что ей грозит ужасная опасность и он должен защитить ее; а потом, постепенно, к нему пришло понимание того, что эта опасность прячется у матери в мозгу и потому он должен заботиться о ней еще больше.
Но прошло еще какое-то время, и вдруг обнаружилось, что отнюдь не все страхи матери не имеют реальных причин. За ней действительно кто-то охотился, а вернее, за этими письмами, за содержащейся в них информацией.
Он плохо понимал, что все это означает. Но он был наверху блаженства от того, что они с отцом вместе стали обладателями такой важной тайны; от того, что оба они, Джон Парри и его сын Уилл, самостоятельно сделали такое поразительное открытие. Встретившись, они обсудят все это, и отец будет горд тем, что Уилл пошел по его стопам.
Ночь была тихой, море – спокойным. Он сложил письма, убрал их в несессер и отправился спать.
Глава шестаяСветящийся отряд
– Грумман? – сказал чернобородый торговец пушниной. – Из Германской академии? Отчаянный парень. Я встречался с ним лет пять назад в Уральских горах, на самом севере. Думал, он уже помер.
Сэм Канзино, земляк и старый приятель Ли Скорсби, откинулся на спинку стула в баре гостиницы «Самирской», где свет гарных ламп с трудом пробивался сквозь дым, и опрокинул себе в рот стаканчик ледяной водки. Затем подтолкнул к Ли тарелку с соленой рыбой и черным хлебом; тот взял немного и кивнул, показывая Сэму, что готов слушать дальше.
– Он угодил в капкан, который поставил этот дурень Яковлев, – снова заговорил торговец, – и рассек себе ногу до самой кости. Обычных лекарств он не признавал и стал лечиться медвежьим средством, кровяным мхом, – вообще-то, это не настоящий мох, а что-то вроде лишайника. Короче, он лежал на санях и орал от боли, а в промежутках раздавал указания своим помощникам: они проводили астрономические измерения и должны были все делать тютелька в тютельку, иначе он сразу начинал хлестать их своим языком – а язык у него, скажу я тебе, что твоя колючая проволока. Худой такой, крепкий малый, интересовался всем подряд. Ты знаешь, что тартары приняли его как своего? Он даже прошел у них посвящение.
– Да ну? – удивился Ли Скорсби, подливая Сэму еще водки. Зайчиха Эстер, деймон воздухоплавателя, съежилась рядом с его локтем; как обычно, глаза ее были полуприкрыты, а уши прижаты к спине.
Ли прибыл на Новую Землю лишь час-другой тому назад – его шар пригнало сюда ветром, который вызвали ведьмы, – и, убрав снаряжение, сразу же отправился в гостиницу «Самирская» по соседству с рыбоконсервной базой. Эта гостиница служила местом сбора многих арктических бродяг: здесь они обменивались новостями, подыскивали себе работу или оставляли друг для друга сообщения. Когда-то и сам Ли Скорсби просиживал тут целые дни, дожидаясь контракта, пассажира или попутного ветра, так что в его теперешнем поведении не было ничего необычного.
Кроме того, сейчас в мире происходили настоящие катаклизмы, и люди просто не могли не собираться вместе, чтобы обсудить их. Каждый день приносил очередную удивительную новость: то река Енисей освободилась ото льда, хотя сезон для этого был совсем неподходящий, то океан отступил от берегов, обнажив странную каменную кладку на дне, то кальмар в тридцать метров длиной схватил трех рыбаков, вышедших в море на катере, и разорвал их на мелкие кусочки…
А с севера по-прежнему катился плотный, холодный туман; порой он словно начинал фосфоресцировать каким-то невиданным доселе светом, и тогда в нем смутно маячили чьи-то гигантские силуэты и слышались таинственные голоса.
По всем этим причинам время для работы нынче было неподходящее, так что в баре гостиницы «Самирская» редко оставалось свободное местечко.
– Вы сказали «Грумман»? – спросил пожилой человек, сидевший за стойкой неподалеку. Судя по его одежде, это был охотник на тюленей; его деймон, лемминг, важно выглядывал у него из кармана. – Он точно жил с тартарами. Я был там, когда его приняли в племя, и видел, как ему просверлили череп. Ему и другое имя дали, тартарское; погодите-ка, сейчас вспомню.
– Послушай, дружище, – обратился к нему Ли Скорсби. – Ты не будешь возражать, если я угощу тебя выпивкой? Мне нужны сведения об этом человеке. Что это было за племя, о котором ты говоришь?
– Енисейские пахтары. Живут у подножия хребта Семенова, где в Енисей впадает другая река – забыл ее название… ну, та, что течет с холмов. У тамошней пристани еще стоит утес величиной с дом.
– Ах да, – сказал Ли. – Теперь я вспомнил, где это. Когда-то я там пролетал. Так Грумману, стало быть, просверлили череп? Но зачем?
– Он был шаманом, – пояснил старый охотник на тюленей. – По-моему, тартары признали в нем шамана еще до того, как приняли его к себе. Ну и процедура это сверление! Продолжается день и две ночи. Они сверлят с помощью лука, как при добывании огня.
– Ну, тогда понятно, почему его команда так ему подчинялась, – сказал Сэм Канзино. – Это были самые отпетые мошенники, каких я только видел, но перед ним они все ходили на задних лапках. Я-то думал, они просто боятся его ругани. Но если он был шаманом, это объясняет их поведение еще лучше. Но знаешь, до чего же он был любопытный! Сущий волк – если вцепится, так уж не отпустит. Он вытряс из меня все, что я знал о тех краях, о повадках разных там росомах и лисиц. А ведь этот чертов капкан здорово его покалечил: рана на ноге была открытая, а он знай себе записывал результаты действия кровяного мха, мерял себе температуру, а потом следил за формой рубца – словом, отмечал каждую мелочь… Чудак, что и говорить. В него влюбилась одна ведьма, так он дал ей от ворот поворот.
– Да неужто? – сказал Ли, вспомнив о красоте Серафины Пеккала.
– Зря это он, – вставил охотник на тюленей. – Если ведьма предлагает тебе любовь, надо соглашаться. А откажешься – пеняй на себя. Это все равно что выбор между счастьем и горем. Чего ты никак не можешь сделать, так это не выбрать ни того, ни другого.
– Наверное, у него была какая-то причина, – сказал Ли.
– Если он не совсем чокнутый, причина должна была быть серьезная.
– Он всегда был упрямый, – сказал Сэм Канзино.
– Может, хранил верность другой женщине, – предположил Ли. – А я слышал о нем еще кое-что: он якобы знал, где находится один волшебный предмет – не знаю уж, что это за штука, – который способен защитить своего хозяина от чего угодно. Вы когда-нибудь об этом слыхали?
– Я слыхал, – отозвался охотник на тюленей. – У него самого этой вещи не было, но он знал, где ее найти. Один человек пытался заставить его рассказать о ней, но Грумман его убил.
– А его деймон! – сказал Сэм Канзино. – Тоже странный. Это была орлица, черная орлица с белой головой и грудью. Я таких в жизни не видал и не знаю, как они называются.