– Что это было?! – выпалила я.
– Сударыня не дурак выразиться, – сказал Джек немного восхищенно.
– Что это было? – повторила я, смягчаясь и подходя к едва дышащему Питеру.
Его рубашка промокла насквозь.
– Нам и правда нужно поспать, – едва ворочая языком, отозвался он. – Найти спокойное место, не в чистом поле, а там, где укрыться легко, повесить невнималку – и спать.
– Питер? – уточнила я, но тут он стал заваливаться набок, и я, жутко испугавшись, попыталась его подхватить.
Худой он был – ужасно, не передать. Но я бы не удержала, если бы ко мне на помощь не явился Джек, проявивший недюжинную скорость и схвативший Питера с другой стороны.
Мы побрели вперед, едва переставляя ноги.
– Он не… не умрет? – спросила я, чувствуя прилив сил и ужаса от этого вопроса.
– Не умрет, куда денется, – грубо отозвался Джек. – Видишь вон там типа рощицы маленькой? Туда его допрем, положим. Если надо будет, поцелуешь.
– С какой стати? – поинтересовалась я злобно, поудобнее перехватывая Питера за талию.
– С той, что из‑за тебя ему пришлось все прекращать, не слышала, что ли? Мертвецы бы набросились и поминай как звали. А он их остановил. Это знаешь, как на силы действует?
– Откуда! – огрызнулась я. – Я не знала, кто это. Он ничего не объяснил, телепаты в отпуске, а про поцелуи я вообще малейшего понятия не имею.
– Ой, сударыня, ой ребенок! – вызверился Джек.
– От ребенка слышу.
Рощица действительно была неподалеку, нормальным шагом – минуты три, но мы тащили едва живого Питера, и это оказалось тяжеловато.
– Зато я поумнее некоторых буду, – сказал Джек. – А целовать – это в сказках так всегда. Или у вас, болезных, даже сказок нет?
– Дойду до места и там тебя убью, – пообещала я. – Честное слово, своими руками.
– Ну Питера ты пока не доконала, так что давай, убей меня.
– Внезапно гаснет свет, – процитировала я папину любимую песню.
– Какой еще свет?
– Да есть у нас группа такая… неважно. Дотащим?
– Куда деваться? – шмыгнул носом Джек. – Мне лично некуда, у меня сударыня матушка хаос знает где.
– Ты еще теперь со мной на короткой ноге, – констатировала я, вытирая пот со лба.
– Это вырвалось. Я не хотел, разозлился очень. Но сударыня Маргот, как вы им поверили?
– Взяла и поверила! – рявкнула я. – Они мне показались очень завлекательными, а я ужасно хотела есть и пить. И спать тоже хотела. Я же не знала, что это деревня мертвецов.
Питер вдруг запнулся и издал какой‑то звук. Я ойкнула и посмотрела на него. Бледный, испарина, мокрая шея, но вроде бы живой.
– Слуги Хаоса, – выдавил он из себя. – Джек, шевели мозгами…
Питер снова почти повис на наших руках, и я готова была ругаться самыми грязными словами, только бы с ним ничего не случилось.
– Маргот, он прав. На такое сильное приведение в порядок явятся слуги. Тем более, они до сих пор в лесочке обретаются. Маргот, тащим, – тревожно заявил Джек, и мы пошли на втором дыхании.
Когда я вешала на дерево невнималку, в прекрасно просматривавшейся отсюда деревне раздался какой‑то шум.
– А вот и они. Маргот, выкладывай вокруг что есть хорошего, я мамину заколку пристрою, – запыхавшись, заявил Джек.
Я, поняв, что совершенно не в кассу сегодня со всеми своими идеями и со всем своим образом жизни, быстро отцепила от пояса кинжал и положила на границе нашей рощицы. Потом вздохнула, достала из кармана тряпицу с бусами и аккуратно прикрыла ее листом лопуха. Джек орудовал где‑то с другой стороны. Я зашла внутрь импровизированного круга и уставилась на Питера. Он был в полузабытьи, дышал тяжело и быстро.
Джек выпрыгнул из кустов прямо перед моим лицом.
– А теперь, сударыня Маргот, – сказал он. – Самое веселое. Нам нельзя спать, иначе слуги Хаоса иначе нас найдут.
– А говорить можно?
– Лучше тихонечко. И да, сударыня, ты испытаешь огромный страх, когда они будут поблизости. Не выдай себя, как в деревне. Не обращай на них внимания, они пошарят и отстанут.
Я кивнула. Глаза закрывались, хотя сердце и билось как сумасшедшее. Я достала из сумки воду, взяла рубашку, оторвала у нее рукав и намочила его, опустилась на колени, отерла Питеру лицо и влила ему в рот немного воды.
– Вот другое дело, сударыня моя. А теперь давай страшные истории – чтобы не спать!
16. Беспокойство
Мы сидели до утра, пытаясь не заснуть. Питер погибал и пропадал, и я не знала, что с этим делать. Дыхание у него то замедлялось совсем, то становилось частым и прерывистым, и сердце билось либо едва слышно, либо площадным набатом.
Спать мне в какой‑то момент перехотелось, но это было измененное состояние сознания. Мы с Джеком рассказывали друг друга страшилки, изнаночные и наши, но строго шепотом, потому что слуги Хаоса влачились рядом, все никак не могли нас заметить, но – так или иначе – иногда появлялись. Ходили совсем близко, будто принюхивались. Я даже боялась, что на бусы наступят, и каждый раз покрывалась холодным потом. Джек, мой главный союзник, явно беспокоился, что у нас один край не защищен.
Я в очередной раз протерла лоб Питера холодной тряпкой и в очередной же раз задалась вопросом, когда все это кончится, потому что светлеть должно было начать рано, а не светлело, несмотря на все эти забавные страшилки про красную руку и черных всадников. И Питер дышал все тяжелее – будто уже не мог дышать вовсе, и я чувствовала невыносимую вину. Но сделать ничего не могла.
– Когда рассветет? – спросила я шепотом у Джека.
– Я сам не знаю, сударыня. А что, очень спать хочется?
– Мне хочется, чтобы эти двое исчезли уже, а Питер проснулся живым и здоровым.
Джек скорчил недовольную мину. Я посмотрела на него повнимательнее и прошипела:
– Что? Ну что ты мне недоговариваешь, бесенок?
Рядом примялась трава, и я задохнулась, зажала рот рукой. Так и есть, явился тонкий, будто на мой зов. Джек страшно завращал глазами, и я поняла, что нужно срочно, во что бы то ни стало, что‑то предпринять. Грудная клетка Питера вздымалась и опускалась в рваном, дерганом ритме. Я вытерла ладонь о рубашку и закрыла ему рот, чтобы ничего не было слышно. Питера выгнуло в спине, будто дышать оказалось нечем, а малой вдруг сдернул мою руку с его рта.
Звук сразу стал громче, и слуги Хаоса будто насторожились. Джек сделал мне глазами. Я уже давно поняла, что он на что‑то намекает, но вот на что – большой вопрос. Питер задохнулся в хрипе. Толстый и тонкий (а это все же оказались они) остановились, один около деревца и бус, второй – около Джековой заколки. Повели носами, будто учуяли что‑то. Тут я поняла, что дело пахнет дурно, и возможно, даже керосином. Джек еще раз страшно на меня глянул, и я снова не догадалась, чего он от меня хочет.
А потом Питер зашелся кашлем. Я посмотрела на его болезненные, обметанные губы, поглядела на совсем насторожившихся слуг Хаоса – и к этим самым губам приникла, закрывая глаза. Конечно, это был не поцелуй, это было черт знает что, но я почувствовала, как вместе с моим прикосновением у Питера уходит хрип из легких, как хорошо и спокойно он начинает дышать. Покраснела я все равно, как помидор, – щеки горели ужасно, но Джек и не думал смеяться.
А потом я услышала, что трава шелестит, приминается, то ли к нам, то ли от нас, но легкого прикосновения прервать не посмела. Через некоторое время стало понятно, что шаги удаляются. В этот момент взошло солнце.
Я оторвалась от губ Питера и посмотрела на Джека. Тот явно не одобрял происходящего и при этом радовался, что бледно‑розовый диск вкатился на небосклон.
Я вздохнула и огляделась. Тонкий и толстый входили в деревню, и я знала, что сегодня они нас больше не потревожат. Напряженность метнулась в запястье, а потом еще неизвестно куда, и я успокоилась, по жилам и венам разлилось тепло, такое тепло, которого я еще не знала. Горячее, невыносимое, но не жар.
– А ты говорила, что не веришь в сказки, сударыня, – просопел Джек совсем уже сонно.
– Это он, наверное, набрался энергии от меня, как порядочные? – несмело уточнила я.
Джек ударил себя по лбу, и я очнулась.
– Нет, не набрался?
– Сударыня моя, в сказках принцесса всегда целует принца, и ему от этого становится лучше, – заявил Джек, укладываясь спать.
Он разложил свою сумку, достал из нее плащ, пристроил его в качестве подушки и лег. Я, впрочем, едва следила за ним – больше смотрела на Питера, который наконец‑то обрел ровный цвет лица и спал, а не задыхался и не кашлял.
Я никогда в жизни не целовалась, и вряд ли это можно было назвать первым поцелуем, так что я не знала, куда деваться.
– Сударыня моя, спать не хочешь?
– Джек, в сказках обычно принцы целуют принцесс, к тому же я не…
– Смотря в каких сказках, – сердито перебил Джек. – В нормальных, правильных, разумеется – без разницы. Лишь бы помогло. Так что ты, моя сударыня, не придумывай, а ложись.
Я пожала плечами:
– И много у нас того сна?
– Ну часов до девяти прокукуем, там и Питер должен оклематься.
Я достала из сумки накидку, постелила на траву, а сам мешок приспособила под подушку. Долго думала, прятать ли бусы, но не стала, вдруг еще понадобятся.
В сон я провалилась сразу, и это был кошмар похуже многого из того, что я видела наяву. Ринат сидел у моих родителей – вместе со своими – и глаза у него были красные, запуганные, будто он правда плакал и не находил себе места.
– Ну? – спрашивал его отец. – Ну хоть что‑нибудь тебе известно?
Я сидела на свободном стуле, но около меня снова не было ни портала, ни того, кто мог бы его открыть.
– Не знаю ничего, дядя Коль, – взмолился Ринат. – Клянусь. Договаривались созвониться, но она не вышла на связь, а потом менты эти, то есть полицейские. Измотали меня. Вышел, позвонил. С утра набрал еще раз. Больше ни о чем не знаю.
Мама тихо заплакала, и я почувствовала горечь и отчаяние. Я, я была виновата в происходящем, не кто‑то там. С другой стороны, я не могла не уйти за Танькой, но хотя бы записку должна была оставить. Я окончательно запуталась. Написала бы им, получилось бы, что я вроде как…