Джек перевернулся еще раз, но уже был рядом и жадно вглядывался в воду.
– Маргот, – сказала Елана. – Я бы хотела, чтобы ты помнила мои слова. Когда покажешься над поверхностью, подумаешь, что захлебнулась, будешь кашлять и задыхаться. Джек вон у нас привык ко всякому, точно вырастет чудильщик похлеще некоторых, а ты… Поэтому слушаем мою команду. Вылезаем все, вытащив руки и схватившись за берег. А вы, молодые люди, вытаскивайте Маргот. В случае чего.
– Да я справлюсь! – фыркнула я обиженно, чувствуя, как накатывает тошнота.
– Я просто хочу, – снова произнесла Елана с нажимом, – чтобы ты помнила.
И тогда я сообразила, что она имеет в виду в действительности. Она говорила про Питера и его больную, пагубную страсть к саморазрушению.
– Я… не забуду.
– Вот и славно. Поднимайтесь на коньках поближе к поверхности, голову не высовывайте, хватайтесь за край, ноги вон из стремян, ну и… порядка вам побольше, да, – сказала Елана.
– Все правильно, – отозвался Питер. – Благодарю за спасение и гостеприимство, сделаю все, что будет в моих силах. До свидания, Елана.
– До свидания, Питер, до свидания, Джек. До свидания, Маргот.
Я махнула рукой. Мне почему‑то не хотелось прощаться с этой смешной вздорной королевой себе на уме, но Джек, церемонно поклонившись вместе с коньком, уже плыл через проход наверх, а Питер явно поджидал меня.
Я направила Искру следом. Сначала мне не было видно абсолютно ничего, а потом я поняла, что мы действительно приближаемся к границе воздуха и воды. Вскоре через пелену показались мутные очертания мира, кажется, деревья (неужели опять лес?). Джек висел на руках, а его конек мчался вниз. Я оглянулась, наткнулась на выжидающий взгляд Питера и повисла на руках сама. Это было несложно. Искра больно дернула меня за ногу, я чуть не свалилась, но тут же выпростала ногу из стремени. Руки холодил ночной воздух.
Секунду спустя с нами висел Питер.
– Всплываем строго за мной. Сначала я. За мной Джек. И, сударыня Маргот, ты. Я вытащу тебя за руки. Не пытайся сразу дышать. Это будет неприятно, но ты справишься. Ты прошла через Тиль и нашла меня. Эта задача покажется тебе легкой.
Питер взмыл вверх, и я увидела его смутный силуэт на берегу.
– Пошел, – ободрительно сказал Джек – и ловко выкарабкался наружу.
Я повисела еще, почувствовала, что кто‑то перехватывает за запястья, ниже, перестала дышать и зажмурилась.
Выход на воздух был воистину ужасен. Меня поймали за талию и усадили на землю, и тут вся грудь взорвалась страшной болью, будто ребра выламывали наружу, и я кашляла, задыхалась, снова кашляла, выплевывая из себя целое море воды, но самое страшное – я никак не могла сделать вдох. Сначала не пыталась даже, но голову повело, и я стала вдыхать, но никак, никак не вдыхалось, и по щекам текло что‑то горячее и ужасное, и я ничего не могла сделать, теряя сознание, ухватываясь за него, цепляясь пальцами, продирая их в кровь, а потом… потом все кончилось.
Я сидела на берегу омута, замерзая сильнее с каждой секундой, ревела судорожно, со сбоями, – и дышала. Я никак не могла понять, что происходит, пока кто‑то не потрепал меня по плечу и не произнес:
– Эй, милая моя, хватит, если слишком глубоко дышать, закружится голова и плохо будет.
«Гипервентиляция», – вспомнилось мне из курса биологии, и я действительно перестала хватать ртом сладкий воздух. Вращающийся мир остановился на месте, и я увидела хитро улыбавшегося Джека и встревоженного Питера.
– Что? Что случилось? – спросила я.
– Ну, теперь вы квиты, – возвестил Джек. – Принцесса целует принца, принц целует принцессу…
Я чуть на месте не подскочила.
– Я бы убил его, но что мы делать‑то будем, – вздохнул Питер. – Я просто дал тебе немного воздуха. Думаю, у вас при утоплениях действуют точно так же.
Я наконец сообразила и рассмеялась, все еще не до конца придя в себя:
– Ну да! Это у Джека на уме сплошные принцы и принцессы.
Джек закатил глаза, махнул на нас рукой, и только сейчас я увидела, что у него на лбу если и было написано имя какой‑то принцессы, то, разумеется, Таньки. Это бросалось в глаза.
– Нам надо переодеться, – заявил Питер.
Стояла ночь. Вокруг было нечто вроде леса, вроде бы не такого густого, как тот, в котором мы спасались от Хаоса. На небе светили звезды и меня начинало капитально трясти. Еще я обратила внимание на то, как рубашка облипает тело Питера. Бросило в нехороший жар, тут же сменившийся ознобом.
– Расходиться никуда нельзя, более того, мы сейчас, прямо тут, начинаем притворяться Хаосом. Так что всем придется отвернуться и при этом, как ни удивительно, продолжать говорить. А переодеваться – как можно быстрее. Не хватало, чтобы кого‑то из нас прибрали к рукам.
– Ну, вы с Джеком, наверное, можете переодеться друг при…
– Сударыня моя, давай уже. И надень вместо накидки невнималку.
Процесс занял несколько минут, я все никак не могла вылезти из прилипших к телу вещей. Вышло весело, мы действительно несли какую‑то чушь по очереди и не могли удержаться от смеха. Питер рассказал, что, когда Хаоса не было, по ночам в лес все равно было опасно ходить, потому что могли подменить на бревно, а Джек немедля сострил, что до этого бревнистость данного конкретного человека никто не замечал, нечего, мол, на нечисть валить, всех диковинных и злых существ и так повывели.
Мы повернулись друг к другу, я как раз запихивала мокрые вещи в сумку. Джек дипломатично ахнул:
– Сударыня моя, этот синий… сногсшибателен с этой кофейной рубашкой.
– Джек, а Джек. Танька… – сказала я, и он быстро умолк.
Питер улыбался, и мне это определенно нравилось.
– Так, Джек, фонарь в руки – и пойдем.
Джек закатил глаза, вытащил вещи из сумки, достал фонарь, запихнул все обратно. Свет сам зажегся в его руке, и я вздрогнула.
– Господин мой Питер, молю, не гово‑ворите мне, что я призрак, – заикаясь, выдал Джек.
– Без глупостей, его включил я. Пошли.
– А мы знаем, куда идти? – боязливо уточнила я.
– Я представляю, Елана успела объяснить, а дальше я сориентируюсь.
За спиной что‑то булькнуло, и я обернулась. Вместо омута мне вдруг увиделся пригорок из камней, уже порастающий травой.
– Это Ха… то есть… – я не успела договорить.
– Нет, это противоположность, – произнес Питер. – Причем полная. Марк пользовался тем самым, о чем ты заговорила. Понятия не имею почему. Нам надо достичь Лисса и укрыться в нем, а еще поспать. Зелье, разумеется, действует, но чем дольше мы валяем дурака, тем больше будем спать. Так что ходу, ходу, и не забываем, что мы дети неназываемого. Если что‑то произойдет, просто идем дальше. Нас не тронут.
Мне сразу вспомнилась старая комедия, где герои изображали из себя зомби и шли оборванные и ободранные, сливаясь с толпой.
Я не сразу поняла, но накидка из шкуры непонятного ящера не просто была невесомой, а еще здорово согревала и вообще делала мое существование максимально комфортным. В ней было тепло и приятно – как держаться за руки с дорогим человеком. В прошлый раз я такого не чувствовала.
– Долго идти? – спросил Джек, и в его голосе я услышала недовольство.
– Нормально, доберемся. Марк же ходил на свидания с Еринией, – бросил Питер, и я поняла, что развивать тему не стоит.
Выходило, что люди здесь точно такие же, да и хвостатки тоже. И с любовью у них всех были очень большие сложности.
В этот момент я вспомнила про Таньку, и сердце мое радостно запрыгало в груди. Ну и что, что первое видение было про то, как ее убивают. Второе показывало, что она оказалась тут, на перевале, что она была жива и здорова. Значит, что‑то поменялось, значит, я не зря отправилась сюда, перепугав всех, включая родителей.
Танька – была – жива!
26. Тот самый Лисс
Мы шли медленно, стараясь не привлекать внимания Хаоса. То сворачивали на опушку, то снова удалялись в самую глубь. Но лес и правда был не то что Тильский. Так, лесок, никаких густых крон, никакого тумана. Я не боялась. То ли зелье действовало, то ли невнималка, то ли тот факт, что Танька оказалась жива.
Меня волновало, что она попала на перевал Смерти. Но все‑таки Танька справилась бы где угодно, это я знала точно. Главное, чтобы ей больше не грозил оружием чертов псих, которого я ненавидела от всей души. Все еще. По‑прежнему. Сильнее и горячее…
– Сударыня моя, пожалуйста, смири эмоции, я прошу тебя, – сказал вдруг Питер.
Он шел посредине между мной и Джеком, безмятежно светившим фонарем во все стороны.
– А ч‑что такое? – заикаясь, спросила я.
– Тебе придает силы шкура дракона и зелье – и от тебя фонит энергией, а возможно, чем и похуже.
Я поняла, что речь идет о порядке, и почти споткнулась.
– Так погоди, это шкура дракона?
– А чья ж еще?
Я раздосадовалась так сильно, что чуть не заплакала, и тут же поняла, о чем говорит Питер. Я действительно испытывала хлещущие через край эмоции, а не обыкновенные свои чувства.
– Но дракона же жалко.
Питер бросил на меня непонимающий взгляд:
– Старика Рэймона? А чего его жалеть? Он давно свалил в теплые края, где о наших проблемах и не слышали, а мог бы остаться. Впрочем, на войне он лишился половины правого бока, так что осуждать его я не могу.
– А шкура? – удивленно поинтересовалась я.
– Что «шкура»?
– Ну так ведь он жив остался, я не поняла?
– А какой дурак стал бы убивать дракона, друга, чтобы добыть шкуру? Это осыпавшаяся чешуя, которую Илли притачала к ткани.
Джек посмотрел на нас. В свете фонаря его лицо, симпатичная курносая мордашка, вдруг приобрело трагический оттенок. Я будто увидела, каким он вырастет, и это мне не понравилось.
– Господин мой Питер, она ведь совсем из другой сказки. Из другого мира. Представь себе, там обычно принцы целуют принцесс, никакого равноправия!
– Зато у нас теперь – полное, – проворчал Питер совсем не зло. – Мы теперь все на «ты».