Proailurus. Первая версия, надо сказать, минимально отличалась от современных потомков. Проайлурус весил примерно 9 кг и имел 48 см 3 мозга – почти идеальные размеры для современных диких кошек. Форма черепа, пропорции тела – с олигоценовых времён почти ничто не поменялось. Это можно расценивать как примитивность кошек, но можно и как их идеальность – им не надо меняться, они совершенны. В принципе это и так знает любой кошатник, но приятно, когда наука даёт своё обоснованное подтверждение.
Несколько видов проайлурусов появились сначала в Европе, а затем стремительно разбежались дальше, дав в начале миоцена бурное разнообразие: Pseudaelurus злыдничали по всей Евразии; Styriofelis и Miopanthera переселились в Северную Америку, где Pseudaelurus turnauensis размером с домашнюю кошку стал P. lorteti размером с рысь, а тот – P. quadridentatus величиной с пуму.
Главный ужас кошек – это их стратегия охоты. С самого начала кошки стали специалистами в добыче мелких быстрых древесных животных – птиц, грызунов и приматов. Раз уж жертвы слишком шустры, можно их подстерегать. От нападения из засады прыгучесть помогает слабо, спасти может только соображалка. Пришлось нашим предкам умнеть. Для распознавания затаившегося хищника надо быть очень внимательным и памятливым, уметь примечать необычности и изменения ландшафта. Вчера этот куст был светлее, может, это потому, что в нём сейчас кто-то сидит? На тропинке появилась валяющаяся ветка, может, кто-то её туда уронил? Листья шевелятся, а ветра вроде нет, может, неспроста? Долгосрочная память – очень затратная роскошь, для неё нужны большие объёмы нейронов, а им необходимо снабжение. Новая кора конечного мозга с её ассоциативными зонами стала главным органом выживания. Просто так большой мозг никто развивать не станет, но для наблюдения за кошками – пришлось. Наши взгляды и до сих пор моментально приклеиваются к кошкам, где бы мы их ни увидели. Кошка следит за нами, так что мы обязаны следить за ней. А то как выскочит, как выпрыгнет, глаза выпучит, пойдут клочки по закоулочкам!
В приложение к внимательности развилась очень быстрая реакция: когда злой кот уже в прыжке, ещё не поздно метнуться в сторону и спастись. Только дело-то происходит на ветвях, так что ушмыгивать надо так, чтобы не грохнуться с дерева на землю. Для этого хорошо бы и иметь в голове хотя бы некоторую краткосрочную трёхмерную картину окружения, и динамично её менять, и уметь стремительно обрабатывать новые поступающие сигналы. Тормоза становятся обедом.
Зрение и так было неплохим, но тут стало ещё лучше. Именно в олигоцене мы восстановили способность видеть красный цвет. Как уже говорилось, когда-то первые млекопитающие потеряли способность распознавать два цвета из четырёх рептилийных – красный и ультрафиолетовый. И вот мы хоть чуток это компенсировали. Красный отличать от зелёного хорошо и для питания – чтобы видеть спелые фрукты на фоне листвы, и для безопасности – многие кошки достаточно ярко-жёлто-красно-оранжевые. У кошек такой цвет, потому что другие звери-дальтоники их всё равно не увидят. А мы – научились!
Как уже говорилось, некоторые группы кошек быстро осаблезубели. Но самые первые африканские махайродусовые Lokotunjailurus fanonei и L. emageritus были самыми несаблезубыми саблезубами и были больше похожи на леопардов. Примечательны они тем, что жили одновременно и в одних местах с первыми двуногими – грацильными австралопитеками – Sahelanthropus tchadensis и Australopithecus anamensis.
Несаблезубые кошки, в отличие от саблезубых, имеют короткие и круглые в сечении клыки, которыми хорошо не разрезать, а пробивать и душить добычу. Это несколько затягивает процесс убийства и даёт возможность попробовать отбить родственничка из пасти чудовища, если уж социализация позволяет помогать друг другу. Судя по количеству отпечатков зубов леопардов на костях австралопитеков, до поры до времени это было не очень-то эффективно. Леопарды Panthera pardus incurva были главными коллекционерами австралопитековых костей в Южной Африке. Дело в том, что, когда леопард кого-нибудь ловит, к нему гарантированно спешат гиены – отнять добычу. Леопард, конечно, пытается сберечь мяско, затащив его на дерево. Деревья, закономерно, растут там, где есть вода, а вода скапливается в подземных щелях. Леопарды роняют кости жертв в пещеры, где останки на жаре быстро цементируются в составе брекчии – бетоноподобной породы, идеально сохраняющей кости, но крайне трудно датируемой. Так ловчие способности леопардов и наглость гиен оказали великую помощь в нашем познании прошлого. Правда, участникам-австралопитекам этот расклад вряд ли казался таким уж удачным, ведь они выступали в роли еды.
Когда люди взяли в руки палки, дело пошло на лад. Первые виды людей – эогоминины Homo rudolfensis и H. habilis – начали колоть камни и делать из них чопперы – орудия примитивнейшие, но достаточные, чтобы раскрошить череп любому супостату. Впрочем, и на костях Homo habilis следы зубов хищников – не редкость. Особенно впечатляет маленький фрагмент большеберцовой кости OH 35 из Олдувайского ущелья: на нём сохранились следы зубов и крокодила, и леопарда одновременно. Р. Киплинг со своим слонёнком – детский сказочник на фоне реального ужаса, творившегося на берегах озёр раннеплейстоценовой Танзании.
Не странно, что леопарды до сих пор воспринимают нас как еду и искренне удивляются, когда люди дают им отпор. В самом деле, было бы неожиданно, если бы человек, например, ел огурцы, а те собрались бы толпой, вооружились зубочистками и затыкали демонического вегана. Еда не должна быть опасной, она должна быть питательной и вкусной. Потому каждый год в новостях появляется история про очередного невезучего туриста, попавшегося леопарду в какой-нибудь тропической стране.
Конечно, люди сопротивлялись. Первое дело супротив леопарда – копьё. Эогоминины около 2,6 млн л. н. вооружились. Правда, археологически деревянные орудия такой древности невидимы, но каменные галечные орудия – вполне. А мы знаем, что даже шимпанзе используют палки и для бросания в леопардов, и в качестве копий для собственной охоты, значит, раз ранние люди дошли до обработки камней, то уж заточить деревянный кол они были вполне способны. Правда, до присоединения каменного наконечника на древко было ещё очень далеко, но всё же вооружённость вывела наших предков на совершенно новый уровень. Все хищники склонны хватать добычу или врага за торчащие части, инстинктивно они продолжают это делать и с палками. Но палка – не рука, её не жалко, а в другой руке можно держать вторую палку и смело уязвить ей злую тварь.
Второй способ реакции на кошек – уход в другую экологическую нишу. Про дневной образ жизни уже говорилось, но можно переместиться и в пространстве. Проконсулы жили в густом лесу, ранние австралопитеки – в парках, грацильные австралопитеки – в зарослях буша, а ранние люди вышли в совсем уж открытую саванну. Леопарды и прочие кошки обычно держатся каких-никаких зарослей, нападают из кустов или вообще с ветвей, а в полностью открытой местности чувствуют себя неуютно. В, казалось бы, самой незащищённой местности можно чувствовать себя максимально защищённым! Конечно, это не могло не отразиться на наших свойствах. На открытых просторах экваториальной Африки солнышко палит нещадно. Даже грацильные австралопитеки – уже двуногие и почти саванные – всегда могли спрятаться в тенёк и как минимум половину времени проводили в зарослях. Теперь же такой возможности не осталось. Для сброса лишнего тепла от увеличившегося и потому сильнее греющегося мозга усовершенствовалась система охлаждения головы. Для этого в твёрдой оболочке мозга имеются венозные синусы – трубки, оплетающие мозг и отводящие от него кровь, а заодно – избыток тепла. У афарских австралопитеков были увеличены краевые синусы, охватывающие мозжечок снизу, у людей же главными стали поперечные синусы, идущие между мозжечком и затылочной долей конечного мозга, что увеличило эффективность кондиционирования вдвое. С этого момента люди стали выносливы, для лихого расселения по планете им не хватало только длинных ног, отросших ещё спустя миллион лет.
Возможен и иной способ взаимодействия с кошками – нападение на них и отъём у них добычи. Первые люди, в отличие от австралопитеков, сами стали хищниками.
Во многих случаях охота была вполне самостоятельной. Например, в кенийском местонахождении Канжера Южная с древностью 2 млн л. н. следы орудий достаточно часты, а главное – расположены не на тех костях и не в тех местах костей, где отпечатались зубы хищников и падальщиков. В частности, люди активно отрезали языки и выскабливали мозги из черепных коробок, а также срезали мясо с рёбер; именно эти части скелета почти никогда не грызут леопарды. Примечательно, что люди примерно вдвое чаще добывали мелких антилоп, чем среднеразмерных. Вероятно, это было связано с безопасностью, а возможно, с каким-то конкретным способом охоты.
Несколько моложе – 1,84 млн л. н. – местонахождение FLK Zinj в Олдувае. Тут выбор ранних людей был несколько иной: они убивали крупных антилоп только средневзрослого возраста, но не старых и мелких, но только старых самцов. Вероятно, старые крупные антилопы либо отчаянно злые, либо жёсткие, вонючие и невкусные, а мелкие молодые – слишком шустрые. В любом случае эта статистика отличается от предпочтений львов, которые ловят копытных всех возрастов без разбора, и леопардов, кои предпочитают мелких антилоп среднего возраста.
Но гоняться за копытными по колючей саванне – не единственный способ добыть мясо. Можно взять пример с гиен и отнять обед у того же леопарда. А можно и у льва: в местонахождении HAS (FxJj3) в Кооби-Фора с древностью 1,6–1,8 млн л. н. обнаружен скелет бегемота, сначала обглоданный львами, а затем порубленный галечными орудиями, больше сотни которых люди накидали вокруг. Подобную паразитическую стратегию периодически практикуют современные африканцы – бушмены, хадза и масаи, причём иногда они даже ничем не вооружаются, кроме обычных веток. Высокого положения взгляда (ещё одно преимущество двуногости!), размахивания руками, громких криков и, конечно, уверенности, как ни удивительно, хватает, чтобы огромные кошки уступили добычу наглым приматам. Есть даже мнение, что методичное ограбление кошек привело некоторые их виды к вымиранию. Особенно сильно это могло ударить по тяжеловесным саблезубым, которые тратили очень много сил на охоту. Если отнять у усталой зверюги добычу, она, конечно, поймает себе ещё, но, если это будет повторяться слишком часто, измотается вконец и умрёт от тоски и безысходности. За тысячи лет это теоретически могло привести к исчезновению самых мощных видов. Подозрительным образом исчезновение саблезубых и в Африке, и за её пределами всегда совпадает с появлением людей: на Чёрном континенте саблезубы вымерли на границе плиоцена и плейстоцена, в Евразии – в среднем плейстоцене, в Северной Америке – в конце плейстоцена, а в Южной – уже в голоцене. Правда, направление причинно-следственной связи под большим вопросом. Есть основательные сомнения: были ли