В Монтеспане 13,5–15,5 тыс. л. н. собака в детстве сломала ногу, но бедренная кость срослась, хотя с нехорошим смещением и ужасной костной мозолью. Такая собака как минимум долго, а возможно, и всегда была хрома и бесполезна, но жила; значит, её любили и кормили. Правда, на её же первом шейном позвонке сохранилась пара отметин от каменного ножа… Возможно, она съела кусок мяса… Следы разделки есть и на костях собаки из Ле Морин с древностью 14,2–15,1 тыс. л. н.
Высшим проявлением любви стали совместные погребения людей и собак. В немецком Оберкасселе мужчина и женщина 12,2 тыс. л. н. были похоронены с собачкой, у которой в детстве было много проблем, в том числе с зубами. Долгое время собака была недееспособна, но её лечили по мере своих первобытных возможностей. Самое известное подобное погребение – H 104 в израильской Айн Маллахе 12 тыс. л. н.: тут щенок упокоился у головы старушки (правда, подозрительным образом сохранилась лишь передняя половина псинки, так что конкретные обстоятельства отношений дамы с собачкой остаются под вопросом). На террасе Хайонима 10–10,5 тыс. л. н. мужчина оказался в одной могиле с двумя собаками.
Одомашнивание животных – небывалое доселе событие. Это симбиоз высшей пробы. Гиперсоциальность людей вышла на принципиально новый уровень: они смогли общаться не только с незнакомыми людьми и своими мыслями – духами, но и с другими видами животных, причём вроде бы самыми непосредственными противниками. Супостаты стали друзьями, вражда обернулась сотрудничеством. Более того, хотя поначалу и бессознательно, но люди запустили искусственный отбор – создание новых видов живых существ. От взаимодействия поменялись и собаки, и люди. Псинки стали настолько привязаны к человеку, что хотят нашего общества и страдают без него. Например, иногда бездомная собака вечером как бы ненароком пристраивается к идущему мимо человеку и трусит рядышком – не с целью покусать или поклянчить, а просто чтобы почувствовать себя причастной к Homo sapiens, хотя бы на эти полсотни метров. Собаки, в отличие от волков, крайне склонны отслеживать взгляд людей и сотрудничать с ними. Это уже прописано в их геноме. И многие люди – собачники – не представляют свою жизнь без четвероногих друзей, причём иногда находят с ними взаимопонимание куда более полное, чем с сородичами.
Со временем важнейшей головной болью для человека стали не четвероногие, а двуногие соседи
Соседи
Люди стали властелинами света: пережили мезонихий и креодонтов, переросли куниц, распробовали свиней, довели до вымирания саблезубых, победили леопардов и медведей, подружились с волками. Но, как известно, когда кто-то достигает вершины, он либо не удерживается на ней и скатывается вниз, теснимый более успешными конкурентами, либо останавливается в развитии, так как движущий отбор уже никуда не двигает, либо начинает бороться с самим собой. Все три судьбы постигли наших пращуров.
В позднем плейстоцене люди стали настолько круты, что зубастые и блохастые оказались уже не ужасом в ночи, а банальным источником шкурок. Но к этому же времени сами люди уже столько времени жили в разных регионах, что дошли до уровня хороших видов. Неандертальцы Homo neanderthalensis в Западной Евразии, денисовцы Homo mapaensis в Восточной, как минимум два вида хоббитов – Homo floresiensis и Homo luzonensis – на островах Флорес и Лусон, вероятно, последние Homo soloensis на Яве, возможно, последние реликтовые Homo naledi в Южной Африке, неведомые Homo iwoelerueensis в Западной и Homo sapiens в Восточной – полсотни тысяч лет назад планету населяли совершенно разные виды, резко отличающиеся друг от друга строением, экологическими приспособлениями и поведением. А плотность населения меж тем росла, а климат болтался от ледниковий к межледниковьям, выгоняя людей с насиженных мест и бросая их на территории, облюбованные соседями. А всем известно: даже после ядерной войны выживут лишь тараканы, крысы и гости-соседи.
Столкновения миров были разными.
Карликовые виды с крошечным мозгом и неразвитой культурой не имели шансов. Никакой политкорректности и толерантности никто проявлять не собирался. Хоббиты и наледи испарились вместе с сопутствующими эндемичными фаунами при первом появлении более сильных и мозговитых троглодитов.
Неандертальцы и денисовцы были серьёзнее. Эти сами имели огромный мозг и все основные элементы культуры: огонь, жилища, сложные орудия, в том числе составные, украшения, обряды, погребения. Но всё это было у них каким-то недоделанным. Особенно показательны позднейшие неандертальцы Европы. Как минимум на трети неандертальских стоянок нет никаких следов огня, причём в некоторых пещерах – Рок де Марсаль, Пеш-дель-Азе – чем позднее слой, тем меньше пепла. То ли им не хватало топлива и они палили какие-нибудь жировые лампы (но у кроманьонцев даже в более суровых условиях стоянки просто завалены золой от сожжённых мамонтовых костей), то ли размер групп катастрофически сократился, так что иногда при потере особо ценных индивидов они могли забывать, как добывать и поддерживать огонь (как в книге «Борьба за огонь»), то ли они биологически уже настолько преисполнились, что могли выживать и без костров. Столь же печальны неандертальские жилища – всегда какие-то жалкие и сомнительные, больше похожие на помойки. Размеры поселений неандертальцев почти всегда заметно меньше, чем у кроманьонцев, а насыщенность культурного слоя – беднее.
Все известные украшения и предметы искусства неандертальцев за сто тысяч лет – меньше полусотни образцов – скромнее, чем в одном каком-нибудь погребении приличного кроманьонца. Неандертальские обряды все как один спорные и невнятные. Погребения были, но всегда чрезвычайно простые: только один индивид в мелкой могиле, только в скорченном положении и всегда без какого-либо инвентаря. Складывается впечатление, что задачей было просто поскорее засыпать тело, скрыть его от глаз и обоняния. Дальних обменов неандертальцы почти не совершали, орудийный набор у них не менялся сотнями тысяч лет. Если мустьерские остроконечники и скрёбла работают, то чего ж ещё надо? И нечего изобретать всякие черешковые наконечники, костяные гарпуны и копьеметалки. Напридумывают, понимаешь, пластин и микролитов, мало ли чего начнётся, и неизвестно ещё, чем оно кончится. При дедах такого не было! Они отлично жили, отцы так жили, мы так живём и детям с внуками то же завещаем. И жениться надо на сёстрах, а замуж выходить за братьев – они проверенные, они свои, а вот те, за лесом и холмом, ещё неведомо – люди ли вообще. А что от кровосмешения дети рождаются с генетическими отклонениями, так генетику мы не изучали, до Менделя ещё тысячи лет. Зато каннибализма – в каждой пещере пир горой, соседи-то вкусные.
Более того, у части европейских неандертальцев основание черепа совершенно плоское, а на височной кости пропадает шиловидный отросток, то есть морфологические признаки указывают на потерю речи! Существенно, что у предков неандертальцев – европейских H. heidelbergensis – эти же черты были развиты вполне современно. Получается, неандертальцы деградировали. Вероятно, в крошечных семейных группах говорить иногда было не обязательно: если всё понятно, то всё понятно, обсуждать тут нечего, если же что-то непонятно, то и о чём тогда говорить, раз ничего не понятно. Та же история случилась с кистью: если у предков – ещё со времён Homo habilis – первый запястно-пястный сустав был седловидным, обеспечивающим надёжное противопоставление большого пальца прочим, то у многих классических неандертальцев он стал плоским или шаровидным, а кисть – более силовой, чем нацеленной на тонкие манипуляции.
Пока неандертальцы были единственными насельниками Европы и Западной Азии, такой подход к жизни вполне работал. Неандертальцы были суперхищниками, а консументов высшей категории в экосистеме не может быть много, тем более в ледниковом периоде. Когда же на горизонте появились сапиенсы, ситуация радикально поменялась.
Сапиенсы возникли в богатой и обширной Африке. Плотность населения там была несравнимо большей, конкуренция за ресурсы – меньшей, а разнообразие условий и ресурсов позволяло, с одной стороны, заниматься разными делами, а с другой – обмениваться вещами и информацией. Обилие украшений, искусства, обрядов и примеров дальнего транспорта ясно свидетельствует о подвижности мышления людей современного вида. Даже к одним и тем же условиям сапиенсы умудрялись приспосабливаться по-разному; это ясно видно по обилию и быстрой смене верхнепалеолитических культур. Судя по морфологическому и генетическому разнообразию, кроманьонцы были склонны заключать браки с как можно более отличающимися людьми. Через это новации распространялись с огромной скоростью. Кто-то изобрёл копьеметалку? Отлично! Через пять минут все до горизонта умеют швырять копьё в три раза дальше. Кто-то придумал иглу с ушком и ткацкий станок? Через пару дней весь материк шьёт кухлянки с мокасинами и ткёт сукно. Кто-то приручил собаку? Через месяц щенки тявкают в каждом стойбище, а лайки гоняют северных оленей и песцов; охота становится успешнее в разы. Детишки сыты, одеты и согреты. Успешные, сообразительные и договороспособные преуспевают, плодятся и расселяются, вытесняя угрюмых нелюдимых бестолочей.
И вот сапиенсы, вылезши из Африки, на Ближнем Востоке встретили неандертальцев. Можно предположить разницу впечатлений тех и других. Неандертальцы увидели бородатых с копьями – явно очередных непонятных врагов, которых надо либо перебить, либо держаться от них подальше. Сапиенсы увидели бородатых с копьями – явно очередных непонятных соседей, от которых надо набраться ценной информации и попробовать заключить брак. Мы не знаем, как в реальности происходило общение, но факт, что известны примеры заимствования технологий от неандертальцев к кроманьонцам. Например, листовидные микокские наконечники неандертальцев стали селетскими наконечниками сапиенсов, одежда неандертальцев стала одеждой сапиенсов (правда, как уже говорилось, вместе со вшами, но чего ещё было ждать от неандертальских достижений). А вот в неандертальскую сторону кроманьонское влияние как-то не особо заметно.