Ответ появился достаточно быстро: кажется, Анастасия решила не останавливаться на полпути.
— Да, мы женаты уже достаточно долго, но детей у нас нет. Не потому, что мы не пытались.
— А тебе очень их хочется. — Не вопрос, утверждение.
— Да.
И пауза, настольно ощутимая, что Алексей почти увидел, как Стася вытирает слезы. Она не сморкается шумно в передник, не ищет с громким шорохом носовые платки. Она сидит и глотает соленые капли, не замечая, что они текут по щекам.
— Так больно, да? — сказал он.
Там, за своим ноутбуком, Настя громко всхлипнула и зажала рот рукой. Алексей этого не знал. Он хотел сказать ей что-то успокаивающее, такое, что снова дает ей надежду. Вернее, заставит вспомнить, что надежда есть. Почти всегда.
— Не плачь, Стасенька, — он набирал очень быстро, впервые не обращая внимания на опечатки, — не плачь. Все будет хорошо. Все правда будет хорошо, ты уж мне поверь. Когда такие старые циники, как я, пропагандируют свет в конце тоннеля, им лучше поверить или убить их на месте.
— Нет, убивать тебя на месте я не стану, — пришел ответ. — Я думаю, ты еще хочешь жить.
Фраза поставила Алексея в тупик. «Хочу жить? Я?» Он считал, что вытравил из себя последнюю мечту о жизни: остановился, а жизнь прошла мимо него, и он видел ее удаляющуюся спину. Стоял, смотрел и ничего не делал. И знал, что однажды кто-то тронет его за плечо и придется оглянуться.
В его распоряжении было достаточно лекарств, смесь которых произвела бы в прямом смысле убийственное действие. Если бы не Илья, Алексей, наверное, давно бы изготовил себе такой адский коктейль и выпил бы залпом, почти не раздумывая. Но ему было для кого жить.
А еще есть Бог. Который на небесах и везде. И Бог не простит ему трюк с лекарствами. Что Алексей скажет Богу, когда предстанет перед ним? «Прости, Господи, я не мог больше ждать»? И как тогда встретить взгляд Христа?
— Я в этом не уверен, — честно сказал он Стасе.
— Почему?
— Потому что я в клетке, а звери вроде меня в неволе не живут.
Клеткой было тело и отмеренные ему сроки; клеткой была безысходность и необходимость как-то существовать в этом мире оставшееся ему время; и клеткой была любовь.
— Ты, наверное, очень устал от этого. — Она тоже не спрашивала: значит, почувствовала.
— Очень. Нет смысла скрывать.
— Значит, тебя надо выпустить на свободу. Как?
— Это невозможно.
— Тагир, один мой знакомый говорит: даже если тебя сожрали, выходов все равно два.
И тут его пробрало. Собственная готическая лиричность показалась до смешного мелкой, все беды отодвинулись на задний план, а голова заработала трезво. Анастасия, в сущности, права. Выходов два.
Алексей расхохотался, откинув голову на подушку. Он смеялся так, что даже слезы выступили: над своей собственной мрачностью, которая стала одолевать все чаще и которой раньше не было места в жизни, над усталостью, которая все равно закончится так или иначе, и над дурацкой шуткой тоже.
— Почему ты молчишь? — тревожно спросила Анастасия. — Я сказала что-то не то?
— Я смеюсь, — ответил он честно.
— Рада, что сумела тебя развеселить, — подмигнул смайлик.
— О, да. Спасибо тебе.
— Да не за что, обращайся, когда захочется. — Кажется, она и сама развеселилась. — Иногда мне кажется, что я общаюсь с древним старцем, а не с интересным мужчиной, фотографию которого ты мне прислал.
— Мудрость от возраста не зависит, — сообщил он. — Мой сын мудрее меня.
— Может быть, в детстве мы все мудрее, и это выветривается, когда становимся взрослыми?
— Если так, то жаль: самые активные годы жизни мы громоздим глупость на глупость, а когда начинаем понимать, в чем соль, часы перестают тикать. Обидно.
— В таком случае иногда надо впадать в детство, чтобы вспомнить позабытую мудрость. Я вот люблю играть в снежки и строить снежных баб, а ты? — Смайлик, откопанный в глубинах каталога, изображал как раз снежную бабу. — И еще собирать паззлы, коллекционировать мягкие игрушки, читать сказки, лазать по деревьям. Прошлым летом, во время отдыха за городом, я взобралась на здоровенную березу. Муж орал на меня, чтобы слезла, а оттуда открывался такой восхитительный вид! Мне хотелось построить на березе жилище Тарзана и прожить там весь отпуск.
— Ты была бы Джейн, а кто бы был Тарзаном? Муж?
— Нет, вряд ли бы он согласился.
— А я бы полез, — напечатал Алексей. Подумал и отправил.
— Правда? Ой, это лестно. По твоему виду не скажешь, что ты лазаешь по деревьям.
Алексей покосился на висевшее в углу зеркало. Действительно, не скажешь. Потом сообразил: она имеет в виду фотографию.
— Спорим, мне было бы плевать, что на мне костюм от «Hugo Boss», если бы ты пригласила меня залезть на дерево?
— Не буду я спорить. Если брать мужчину на спор, можно добиться от него чего угодно.
— Не от всех и не чего угодно.
— Это говоришь не ты, а мужское самолюбие, — продолжала дразнить его Стася.
— А я слышу не тебя, а женскую самоуверенность! — отпарировал он, присовокупив ехидный смайлик.
— Все, давай возвращаться к разговору по душам, — заулыбалась Анастасия. — Итак, мы остановились на вопросе о детскости в сердце. Я в этом году уже поиграла в снежки. А ты?
— Еще нет. Но, может быть… — «Может быть» не будет, кто же ему позволит, но Насте он этого объяснить не мог.
— Ну, хорошо, зато у тебя есть все шансы летом залезть на березу.
Он отнекивался, смеялся, играл в слова. Меньше всего ему хотелось огорчать Анастасию своими проблемами. Алексей твердо решил для себя: он не скажет ей ни слова о том, что его ждет. Зачем? Когда-то это выплывет наружу, но уже после того, как он уйдет и сожжет за собой мосты. А сочувствие ему не было нужно.
Они проболтали почти до утра. Это был легкий, необременяющий и ни к чему не обязывающий разговор: делились разными историями, перебрасывались шутками. Стася сказала, что в ночь с пятницы на субботу можно сидеть в чате сколько угодно — на работу не надо. Алексей сообщил, что у него бессонница и он охотно поболтает еще. И еще, и еще… Наконец, когда на часах высветилось время — пять утра, — Стася сдалась. Заявила, что уже несколько раз тыкалась носом в клавиатуру, но сил уйти нет, поэтому надо ее непременно отсюда вытолкать. Алексей обрушил на нее каскад остроумных фраз, и она, смеясь, ушла. А он сохранил разговор, отложил ноутбук, укрылся пледом и провалился в сон.
Ему снилось, что Анастасия пришла в его дом и ходит по комнатам, с любопытством заглядывая в них, а он идет следом, засунув руки в карманы и слушая ее отзывы. За окнами было лето, в окна било янтарное солнце, оглушительно пели птицы.
…Оказалось, это не птицы пели, а звонок надрывался. Алексей с трудом разлепил глаза: хмурое утро, за окном стеной валит снег. Кого принесло в такую погоду? Он с трудом поднялся, самочувствие оставляло желать лучшего. Бросил взгляд на часы — восемь. Поспал, называется.
Оказалось, в дверь трезвонил Венька.
— Извини, ключи забыл, — покаялся он, отряхиваясь.
Снег запутался в его волосах, и Венька встряхнулся, как большая собака. Вот что случится, если мы заведем сенбернара, подумал Алексей. После прогулки всюду будут лужицы растаявшего снега.
— Господи, что тебя в такую рань принесло? — зевнул Алексей. — Все нормальные люди спят еще.
— Так то нормальные, — осклабился Вениамин. Потом пригляделся и ахнул: — Я тебя разбудил? В кои-то веки? Ну, извини, брат.
— Ничего, — мстительно сказал Алексей, — я сейчас досыпать пойду. Если не спится, включи телевизор на кухне, только тихо. А если спится, то где гостевая комната, ты знаешь. — Он ушел в гостиную и прикрыл за собой дверь. Отчего-то появилась злость на Веньку, прервавшего сон об Анастасии.
Чтобы избавиться от этого чувства, недостойного настоящего джентльмена, Алексей перечитал их с Настей сегодняшний разговор. Не беседа, а пузырьки в шампанском.
После сна самочувствие, как ни странно, не улучшилось, поэтому Алексей предпочел не вставать. Укрывшись пледом и полузакрыв глаза, он слушал Вениамина, излагавшего ему очередную порцию слухов.
— Мелочь такая досадная, но ползет, не отвязаться. У меня знакомые и клиенты в ICQ интересуются: что такое, неужели грядет раздел или продажа фирмы? Я всех успокаиваю, говорю, что это бред, но ведь дыма без огня не бывает, Алекс! А недавно я у Аллочки, секретарши твоей бывшей, странную бумажку на столе увидел. Стою жду, когда она клиенту по телефону отвечать закончит, смотрю: лежит образец правил о передаче или продаже доли акций одного из совладельцев. Я ее спрашиваю: «Аллочка, что это такое?» А она мне: «Не знаю, Вениамин Семенович, наверное, кто-то из менеджеров оставил». И глаза такие честные. Никогда не верил чересчур честным глазам. Врет она, Алекс, как пить дать врет. Кто-то сотрудников «Тайлера» перекупает. Копают под нас.
— Ты уверен? — Алексею нужно было что-то посущественнее, чем мелкие подозрения. — Жаль, что я не могу сейчас добраться до офиса. Я бы там все перетряхнул… А что Кравцов говорит по этому поводу?
— Разводит руками. Кравцов сейчас полностью в договоре с «Сапфиром», от моих намеков отмахнулся. Говорит, не обращай внимания, Веня, собака лает, ветер носит. Кто-то где-то сказанул чушь, длинные языки повторяют. Я его попросил проверить финансовую отчетность, он сказал, что на следующей неделе сделает.
— Вот и посмотрим, какой результат это даст, а потом начнем беспокоиться, — задумчиво сказал Алексей. — Хотя постой. У тебя ключи от бухгалтерии есть?
— Как же не быть.
— Тогда, Веня, я испорчу тебе выходной. Поезжай-ка ты в «Тайлер», иди в бухгалтерию и сделай все копии финансовых документов за последний квартал прошлого года. Все подряд: договора, платежные ведомости, отчетность. И за январь не забудь. И отчеты все сбрось на диск. Я хочу их просмотреть. Вечером приезжай, мама в качестве компенсации персиковый торт испечет, я ее попрошу.
— Лешка! Да там же работы на полгода! — взвыл Старыгин.