Это было дерзостью, но Либ рассмеялась:
– Элизабет, если тебе так уж надо знать.
Это прозвучало странно. Почти год назад муж Либ был последним, кто называл ее этим именем, а в госпитале она была миссис Райт.
– С добрым утром, миссис Элизабет, – сказала Анна.
Нет, это звучит как имя другой женщины.
– Никто меня так не называет.
– Так как же вас называют? – приподнявшись на локтях и потирая глаза, спросила Анна.
Либ уже пожалела о том, что назвала свое имя, но ведь она скоро надолго уедет из Ирландии, так что какое это имеет значение?
– Миссис Райт, или сестра, или мэм. Хорошо спала?
Девочка села в кровати.
– Я почивал и отдохнул, – пробормотала она. – И как же называют вас ваши родные?
Либ удивил этот стремительный переход от Священного Писания к обычному разговору.
– У меня никого не осталось.
В каком-то смысле это было правдой. Сестра, даже если и жива, была вне досягаемости.
У Анны округлились глаза.
В детстве, припомнила Либ, наличие родных казалось необходимым и неизбежным, наподобие кольца гор вокруг селения. Ребенок не в состоянии вообразить, что с годами он может очутиться в безграничном пространстве. Либ вдруг поняла, как она одинока в этом мире.
– Но когда вы были маленькой, – сказала Анна, – вас называли Элиза? Элси? Эффи?
– Это что, сказка про Рамплстилскина? – обратила все в шутку Либ.
– Кто это такой?
– Маленький домовой, который…
Но в этот момент, даже не взглянув на сиделку, стремительно вошла Розалин О’Доннелл, чтобы поздороваться с дочерью. Эта широкая спина, как щитом, загородившая ребенка, темная голова, склонившаяся над маленькой головкой. Нежные слова, должно быть, на ирландском. Весь этот спектакль заставил Либ стиснуть зубы.
Она подумала, что, когда у матери дома остается единственный ребенок, вся ее страсть направляется на него. Были ли у Анны и Пэта другие братья и сестры?
Анна, сложив руки вместе и закрыв глаза, стояла около матери на коленях:
– Я много грешил в мыслях, словах и деяниях, и это мой грех, мой грех, мой самый тяжкий грех.
При каждом слове «грех» девочка ударяла себя кулаком в грудь.
– Аминь… – нараспев произнесла миссис О’Доннелл.
Анна начала другую молитву:
– О кроткая Дева-Мать, пусть я буду Твоим дитятею.
Либ знала, что впереди у нее долгое утро. Позже ей придется прятать девочку от глаз предполагаемых посетителей.
– Анна, – сказала она, когда мать ушла на кухню, – пойдем с утра прогуляемся?
– Только что рассвело.
Либ еще не успела измерить пульс Анны, но это подождет.
– Почему бы и нет? Одевайся и возьми плащ.
Девочка перекрестилась и, шепча молитву Доротее, стащила через голову ночную рубашку. У нее новый синяк на лопатке – зеленовато-коричневый? Либ записала это в книжку.
На кухне Розалин О’Доннелл сказала, что еще темно и они наступят на коровьи лепешки или переломают себе ноги.
– Я глаз не спущу с вашей дочери, – толкнув дверь, пообещала Либ.
Она вышла во двор, Анна следом. Во все стороны с кудахтаньем разбегались курицы. Дул чудесный влажный ветерок.
На этот раз они пошли по еле заметной тропинке, начинавшейся за хижиной и идущей между двумя полями. Анна шла медленной неровной походкой, подмечая буквально все. Не странно ли, что жаворонков никогда не заметишь на земле, а только когда они взмывают высоко в небо с песней? Ой, посмотрите, вон ту гору, из-за которой встает солнце, она называет своим китом!
В этой плоской местности Либ не видела никаких гор. Анна указала на низкий гребень. Несомненно, обитателям «самого сердца» Ирландии даже небольшая волнистость местности представлялась горами.
Иногда Анне казалось, что она может увидеть ветер. Миссис Элизабет когда-нибудь думала так?
– Называй меня миссис Райт…
– Или сестра, или мэм, – со смешком произнесла Анна.
Полна энергии, подумала Либ. Каким же образом этот ребенок может наполовину голодать? Кто-то все-таки поддерживает Анну.
Живые изгороди сверкали от росы.
– Какая бывает самая широкая вода, через которую легко переправиться? – спросила вдруг Либ.
– Это загадка?
– Конечно, я узнала ее в детстве.
– Хм… Самая широкая вода… – повторила Анна.
– Ты представляешь ее себе как море, правда? Не надо.
– Я видела море на картинках.
Родиться на этом небольшом острове и никогда не побывать на его краю…
– Правда, я видела собственными глазами большие реки, – похвалилась Анна.
– Да? – переспросила Либ.
– Талламор и Бросну тоже, когда мы ездили на ярмарку в Маллингар.
Либ узнала название городка в Мидлендсе, где охромела лошадь Уильяма Берна. Интересно, остался ли он сегодня в комнате напротив нее в надежде разузнать больше о случае Анны? Или его сатирических очерков с места события оказалось достаточно для «Айриш таймс»?
– Вода в моей загадке не похожа даже на самую широкую реку. Представь себе воду по всей земле, но пройти по ней совсем не опасно.
Анна надолго задумалась, но потом покачала головой.
– Роса, – сказала Либ.
– Роса! Я должна была догадаться.
– Она такая мелкая, никто не замечает ее.
Либ вспомнила историю про манну: «…а поутру лежала роса около стана».
– Еще загадку!
– Сейчас не могу припомнить, – откликнулась Либ.
Немного прихрамывая, девочка с минуту шла молча. Больно ли ей?
Либ хотелось придержать ее за локоть, помочь перебраться через кочку, но нет. Только наблюдать, напомнила она себе.
Впереди показался человек, которого Либ приняла сначала за Малахию О’Доннелла, но, подойдя ближе, увидела, что это сутулый пожилой человек. Он вырезал из почвы черные прямоугольники и складывал их штабелями. Торф для растопки, понятно.
– Благослови Бог ваш труд, – обратилась к нему Анна.
Мужчина кивнул в ответ. Заступ у него был необычной формы, какой Либ прежде не видела, с лезвием, согнутым в виде крыльев.
– Это еще одна молитва, которую ты обязана говорить? – спросила она девочку, когда они прошли мимо.
– Благословлять работу? – Анна кивнула. – А иначе он может получить увечье.
– Так он поранится, раз ты о нем не подумала? – немного насмешливо спросила Либ.
Анна смутилась:
– Нет, он может отрезать лезвием палец на ноге.
А, что-то вроде охраняющей магии.
Девочка запела хрипловатым голосом:
Укрой меня, Господь,
Во глуби ран Твоих,
Чтоб никогда с Тобой
Не разлучался я.
По мнению Либ, взволнованная мелодия не сочеталась со странно-болезненными словами. Сама идея укрыться в ране, как личинке…
– Вот доктор Макбрэрти, – сказала Анна.
Старик торопливо шел им навстречу от хижины. Полы его сюртука развевались. Он снял перед Либ шляпу, потом повернулся к ребенку:
– Твоя мать сказала, что я найду вас на воздухе, Анна. Как приятно видеть розы на твоих щечках.
Девочка раскраснелась от ходьбы. «Розы» были явным преувеличением.
– По-прежнему в целом хорошо?
Мисс Н. весьма строго осуждала разговоры шепотом, которые мог услышать больной.
– Иди вперед, – предложила Либ Анне. – Не хочешь собрать цветов себе в комнату?
Девочка подчинилась. Либ все же не спускала с нее глаз. Вокруг могли найтись ягоды, даже неспелые орехи… Может ли истеричка – если Анна была таковой – хватать еду, даже не осознавая того, что делает?
– Я не вполне понимаю, как ответить на ваш вопрос, доктор.
Либ задумалась о словах Стэндиша: «частичное голодание».
Макбрэрти потыкал тростью мягкую землю.
Поколебавшись, Либ заставила себя произнести это имя:
– Доктору Стэндишу удалось переговорить с вами вчера после визита к Анне?
Либ уже была готова представить лучшие аргументы против принудительного кормления.
Лицо старика скривилось, словно он проглотил что-то кислое.
– Он разговаривал совсем не так, как подобает джентльмену. После того, как я любезно согласился впустить его, одного из всех желающих, в дом девочки! – Макбрэрти явно не собирался рассказывать о полученном им нагоняе. – Дыхание у нее по-прежнему ровное? – спросил он вместо этого, и Либ кивнула. – Сердцебиение, пульс?
– Нормальные, – подтвердила она.
– Спит хорошо?
Очередной кивок.
– Она кажется бодрой, – заметил доктор, – и голос по-прежнему громкий. Рвоты или диареи нет?
– Едва ли это бывает у человека, который не ест.
Слезящиеся глаза старика загорелись.
– Значит, вы верите, что она действительно не…
– Я хочу сказать, – прервала его Либ, – она питается недостаточно и поэтому опорожнения не происходит. Анна не выделяет экскрементов, а мочи совсем мало. Это наводит на мысль, что она получает немного пищи – или, скорей, получала до начала наблюдения, – но недостаточно для выделений. – Следует ли Либ высказать свою мысль о ночных кормлениях, которых Анна не замечала все эти месяцы? Но Либ спасовала – ей вдруг показалось это столь же невероятным, как любая из теорий старика-доктора. – Вам не кажется, глаза у нее становятся еще более выпуклыми? – спросила она. – Кожа у Анны покрыта синяками и местами коростой, а десны кровоточат. Я подумала, не цинга ли это. Или даже пеллагра. У нее определенно анемия.
– Отлично, миссис Райт! – Макбрэрти тыкал тростью мягкую траву. – Мы начинаем выходить за рамки нашей компетенции?
Ну просто снисходительный отец, распекающий ребенка.
– Прошу прощения, доктор, – сухо произнесла она.
– Предоставьте разгадку этих тайн тем, кто был этому обучен.
Либ многое отдала бы, чтобы узнать, где обучался Макбрэрти, и насколько добросовестно, и было это в текущем столетии или в прошлом.
– Ваша задача состоит просто в наблюдении.
Но задача это непростая. Теперь Либ это знала, а три дня назад еще нет.
– Это здесь!
В отдалении послышался скрип. Он исходил от шаткого экипажа, остановившегося у дома О’Доннеллов. Пассажиры махали руками.