А вот мама, как ее ниуговаривали — ни в какую.
Она по-прежнему былаубеждена, что все эти молитвы лишь пустая трата времени.
Что ей некогдазаниматься ими.
И не хотела дажепопробовать.
Тогда они с отцомстали просто молиться за нее.
Надеясь, что самГосподь лучше управит в этом…
А священник между темтерпеливо учил Стаса идти еще дальше.
Молиться ужепостоянно.
— Да мне же тексты,даты, события заучивать надо — какая тут молитва? — удивился Стас.
— А вы делайте всеради Христа и постоянно, что бы ни делали, помня, что Господь всегда рядом. Этоуже и есть молитва! То есть, живите с Богом, как это и полагается каждомуправославному человеку. А то ведь некоторые покрестятся и думают, что все —духовная часть жизни на этом для них закончена. Нет, все только еще начинается!И уж, конечно, нужно сразу взывать к Господу о помощи во всех трудных искорбных обстоятельствах! А то — далеко ли так до уныния?
Вспомнив об этом ито, что уныние является смертным грехом, в чем придется теперь каяться наисповеди, Стас помолился.
И — словно какой-толежавший у сердца и мешавший до этого даже дышать кирпич из груди выпал!
Утро уже прошло.
До вечера было ещедалеко.
Стас смотрел настоявшую в углу на подставке из толстой стальной проволоки большую остродоннуюглиняную амфору.
Она была простая,красноглиняная.
Почти вся склееннаяиз осколков.
Без рисунков и дажеорнаментов.
Но зато — четвертый-третийвек до Рождества Христова!
Подарок ВладимираВсеволодовича на его двадцатилетие.
Сколько раз мамапредлагала поменять ее на одну из двух ярко расписанных современнымихудожниками амфор.
Ту поставить сюда, аэту сдать в антикварный магазин или просто вынести на помойку.
Но Стас, непереносивший ничего неподлинного и поддельного, и имевший на все это какое-тоособое, трудно объяснимое чутье, благодаря которому его сразу же стали ценить вмагазине даже опытные антиквары, категорически отказался.
Он бы наоборот те двеамфоры с удовольствием выбросил из дома.
Но — они былипредметом особенной гордости мамы.
Она подговорила двухсостоятельных работников клиники подарить их на недавний юбилей мужа.
Сам Сергей Сергеевич,правда, остался к ним равнодушным.
Он больше по-детскирадовался подносимым ему картинам-шаржам, роскошным бокалам с дарственныминадписями и особенно авторучкам.
Которые потомпередарил Стасу.
А мама специальнопоставила амфоры — одну в прихожей, где всякому новому гостю говорила, что еесын пишет романы на античную тему.
А вторую — вгостиной.
Чтобы продолжатьначатую беседу.
Мол, если простойписатель пишет одну книгу, то исторический — целых три, а тот, кто отважитсясоздать роман об античном периоде, почему их не так много в мировой литературе,и вовсе — все десять!
Пустые, никчемныевещи!
И беспредметные покаразговоры!
То ли дело, этаамфора.
И людям послужила.
И ему вот теперьпомогла в минуты вынужденного безделья вновь, как и тогда в Покровской, когдаон, наказанный отцом, впервые задумался о смысле жизни, вспомнить о самомглавном.
Сколько жепротянулось месяцев, лет и веков с тех времен, когда ее старательно изготовилскудельник, а затем пользовались многие, возможно, даже не одно поколение,люди?
Рабы и господа…
Купцы и воины…
Быть может, дажепоэты!
Целая вечность ивсего лишь миг…
«А ведь до сих пордуши всех их, без единого исключения, живы! — вдруг подумалось Стасу. — И… гдеони, что с ними теперь?»
Ушедшими из жизни,так и не дождавшись прихода Христа.
Несмотря на все своиискания, старания, войны, землетрясения, болезни, скорби и муки…
Какое же это все-такисчастье, что он родился в иное, наше, то есть, от Рождества Христова — время!
6
Сергей Сергеевичнаклонился к сыну и, понижая голос, сказал…
Сергей Сергеевичвернулся с работы как никогда рано.
Стас с удивлениемпосмотрел на часы.
Быстро сунул подподушку телефон.
Под мышку —термометр.
И по звукам сталопределять, что происходит в прихожей.
Вот отец чмокнул вщеку маму.
Разулся.
Вот он, судя понедовольному ворчанию мамы, снова набросил на амфору свою шапку.
«Хоть какая-то от неепольза!» — невольно улыбнулся Стас.
Затем, как всегда,тщательно помыл руки в ванной.
И наконец, вошел ксыну.
— Ну-с, как тут унас? — нарочито бодрым голосом с порога спросил он.
Стас протянултермометр.
— Да я и так вижу,что лучше! — улыбнулся отец, но, взяв термометр, нахмурился: — Это еще чтотакое? Час от часу не легче…
— Что там? Что?! —чуть ли не подпрыгивая, встревоженно принялась заглядывать ему через плечомама.
— 35, 3! Ты долго егодержал? — обращаясь к Стасу, спросил он.
— Да минуты три, а тои все пять — пока ты ко мне собирался!
— Значит, температуранемного больше, но все равно маловато. Налицо явный упадок сил. Хотя, нет худабез добра, это лишь подтверждает диагноз — нервный стресс. Или, как сказала быЛена — нервный встряс!
— Сережа! — с упрекомвзглянула на мужа мама.
— А что тут такого? —удивился тот. — Дело молодое. Поругались — помирятся!
— Да мы и не ругалисьдаже! — напомнил Стас.
— Тем более!
Сергей Сергеевич, каки утром, внимательно осмотрел, прослушал Стаса и удовлетворенно — это длязатаившей от волнения дыхание мамы сейчас было самое главное, почему она и нестала продолжать настаивать на своем — сделал окончательный вывод:
— Кризис миновал, идело явно пошло на поправку!
— Слава Богу! — соблегчением выдохнула мама.
— Причем — во всехнаправлениях! — показывая на нее глазами, подмигнул сыну отец.
И велел маме заваритьсвежего, горячего чая.
И дать его сыну вместовсех таблеток.
А ему — вместомолока, как это делается на вредном производстве.
Мама радостно вышла.
А Сергей Сергеевич,дождавшись, когда закроется за ней дверь, уже серьезно спросил:
— Ну что, брат,переживаешь, конеч…
Он ждал, что Стас,поддерживая их давнюю игру, закончит за него слово и, сказав «но», продолжитуже свой разговор о наболевшем, а он, чем сможет, утешит, поможет ему.
Но Стас только молчапожал плечами.
— Что, Лена такбольше и не звонила? — с искренним огорчением покачал головой отец. — Я ведь неслучайно у тебя телефон не стал забирать…
— О чем это ты? —словно не понимая, уточнил Стас.
— Как о чем… о вашейразмолвке с Леной!
— А это — кто? — какможно небрежней спросил Стас.
— Брось шутить!
— А я серьезно!
— Тем более…
Сергей Сергеевичпосмотрел на сына, затем на опустевшую без фотографии полку и вздохнул:
— Так вот оно в чемдело… Мама, что ли уже здесь преуспела?
— Почему мама? —возразил Стас. — Мы и сами с усами!
— Скорее, эта шуткатвоя с бородой!
Сергей Сергеевичнаклонился к сыну и, понижая голос, сказал:
— Пока мамы нет, явот что тебе скажу. Это мой долг и перед тобой, и перед Леной, лучше которой,как я убежден, тебе никогда и нигде не найти. За любовь надо бороться!
Стас с удивлениемвзглянул на отца.
До чего же онипохожие с мамой.
Даже некоторые словау них одни и те же.
И — разные!
— Ты же ведь весь вменя, — словно бы уговаривая, продолжал отец. — И мы с тобой — однолюбы! Тыхоть что-нибудь сделал для того, чтобы спасти свое счастье?
— Ну… попробовал всеразузнать через Ваню, — признался Стас.
— И что?
— Да его даже ктелефону не подозвали!
— Что — ранаоткрылась? Точнее, раны! — обеспокоился — теперь уже о Ване — как никто другойчуткий и сострадательный к чужой боли Сергей Сергеевич.
— Нет, просто он,видать, на чьей-то свадьбе гуляет.
— Надеюсь, не насвоей? Рановато еще ему после такого ранения — шутка ли, на гранату, чтобыдругих спасти, лег — прыгать и бегать.
— Да нет, он быпредупредил! Единственное, что я узнал — из госпиталя его выписали.
— Ну, тогда до своейсвадьбы, тем более, все заживет! — сразу успокоился Сергей Сергеевич и сновавернулся к главной теме. — Допустим, ты не станешь сейчас бороться… отвлечешьсядругими делами… может, даже запретишь себе думать о ней… потом женишься. Но —полностью счастлив уже не будешь. Мне, например, очень повезло с мамой. Но язнаю и одного человека, у которого есть все: слава, почет, деньги — а личногосчастья, как ни крути, нет!
«Постой-постой… —вдруг промелькнуло в голове Стаса. — Отец в последние годы очень сдружился сВладимиром Всеволодовичем… Ходит к нему в гости… В кабинете у того, прямо надрабочим столом, висит фотография Насти — жены его друга, отца Тихона, до того,как он стал старцем-монахом… Владимир Всеволодович никогда не был женат — до