дело откашливаясь, принялся объяснять глава Совета. — Намтолько что сообщили, что Агриппина,мать Нерона, пыталась организовать заговор!
— Что? — недоуменно переспросил Ахилл.
— Но, хвала богам, цезарь опередил ее!
— Хвала богам…
— Говорят, он усыпил ее бдительность и посадил накорабль, который был специально построен так, чтобы разрушиться прямо посредиморя! Корабль утонул, но Агриппине удалось вплавь добраться до берега! Ксчастью, цезарь сумел разыскать ее и казнить! Одним словом, в столице Римскогомира произошли великие, кровавые события!
— Как ты сказал — великие?.. Кровавые?.. — приостановилсяот неожиданности Ахилл.
— Да, и что бы там на самом деле ни было, — повелего обратно к столу глава Совета, — мы получили послание, что Агриппина мертва,а цезарь — жив. Мнения в Риме, как на словах сообщил гонец, самыепротиворечивые, но у нас одно: поздравить императора со счастливым избавлениемот смертельной опасности! Однако, что это с тобой, Ахилл? Ты вдруг такпобледнел… Тебе плохо? Или ты… тоже решил отказаться?
— Нет… Я еду! — качнул головой, стряхивая с себявнезапное оцепенение, Ахилл. — Позволь только один вопрос… Когда вы узнали обэтом?!
— Сегодня! Только что… Едва успели собрать Совет,прийти к общему решению о своей верности цезарю и написать это приветственноепослание! Теперь, желая действовать лично, а не через гонца, стали решать, когоотправлять с ним в Рим…
— А еще кто-нибудь в Синопе мог знать опроисшедшем?
— Кроме меня — никто! Во всем Понте! — раздалсяуверенный голос сидящего в углу императорского курьера. — Я мчался, соперничаяс ветром, и сразу же из порта прибыл сюда. А что?
— Нет, ничего… — одними губами улыбнулся Ахилл иделовито осведомился у главы Совета: — Так, значит, я могу взять это послание иотправляться в Рим?
— Конечно, конечно!
— Прямо сейчас?
— Разумеется! Все документы уже готовы, осталосьлишь вписать твое имя и получить деньги!
Глава Совета кивком головы подозвал к столукаллиграфа. Тот аккуратно вывел на листе самого лучшего, какой только нашелся,пергамента имя Ахилла, и глава Совета протянул подорожный документ вместе спосланием Ахиллу. Тот, приняв его, в свою очередь, поклонился главе Совета,затем чиновникам и, выпрямив спину куда больше обычного, — как посланец Синопы в Рим — вышел из залы…
2
Однако в комнату вошел не Юний, а … Элия.
Войдя в дом, Ахилл, лицо которого так и сияло отгордости, хотел первым делом позвать Ириду и рассказать обо всем, и дажекое-что показать, но его встретил уже успевший вернуться Фраат.
— Ну? — забывая о своем намерении, быстро спросилон, и раб, виновато разводя руками, уныло ответил:
— Его нет…
— Кого его? Или чего его? Говори толком!
— Юния… и золота — того и другого! Юний ушел впорт и, как мне сказали, наверняка уже сел на какой-нибудь корабль.
Радостное лицо Ахилла исказилось от гнева.
— Это было его последним шансом остаться моимбратом! — процедил он сквозь зубы и строго предупредил всех: — Если за времямоего отсутствия он появится здесь, то передайте, чтобы теперь он больше всегона свете боялся встречи со мной!
— Но на что ты теперь поедешь? — вскинула на мужаполные тревоги глаза Ирида.
— А вот на что! И с чем! — с гордостью показал ейбольшой кошель и свиток Ахилл. — Сами боги говорят мне этим, что я выбралправильный путь! Одно только непонятно: как же он узнал о том, что былоизвестно одному гонцу из Рима?.. — чуть слышно пробормотал он.
— Кто — он? О чем? — попыталась уточнить Ирида,со страхом глядя то на свитки, то — на мужа, но тут послышался робкий стук вдверь.
— Юний! Хвала богам!.. — радостно воскликнулаона, направляясь к двери.
— Много чести! — одернул ее Ахилл. — Фраат,открой ему!
Ворча, раб направился открывать дверь, и Ахилл,глядя на жену, благодушно махнул рукой:
— Ладно, так уж и быть! Раз он одумался и принесзолото, я… прощаю его!
Однако в комнату вошел не Юний, а … Элия.
— Ты?! — угрожающе сдвинул брови Ахилл. — Да… какты посмела?!
— Но Юний… он разрешил… — пятясь, пробормоталаЭлия. — Он сказал, чтобы я приходила сюда и ждала его!
— Юний здесь больше никто! — чеканя каждое слово,отрезал Ахилл. — Запомни это раз и навсегда, как там тебя…
— Элия!..
— Вот именно, Элия! Элия? Постой… почему — Элия?!
— Ты что, забыл меня? Я сегодня утром была здесь!— напомнила танцовщица.
— Я помню и хотел тогда еще спросить — почему утебя римское имя? Или ты не знаешь запрета чужестранцам носить родовые римскиеимена?
— Но я не чужестранка… мне можно! Я – римлянка!
— Ты?! Ха-ха! Слышишь, Ирида? — засмеялся Ахилл. —Эдак, всякий может назвать себя квиритом или матроной! А известно ли тебе, —надвигаясь на Элию, с угрозой проговорил он, — что, согласно эдиктубожественного императора Клавдия, всякому, кто ложно выдает себя за римскогогражданина, рубят голову на Эсквилинском поле?
— Но я не всякая! Я — римлянка! Клянусь Ромой,это правда! — неожиданно осмелев, топнула ногой Элия. — У меня и документ есть!Мой отец — Тит Элий! Он носит золотое кольцо на пальце!
— Кольцо? Так он — всадник? Поздравляю тебя — этовторое, после сенаторов, по значимости сословие в Риме! И, конечно, меняетдело… — сразу смягчился Ахилл. — Теперь я просто счастлив, что успелпредупредить тебя, что представляет из себя этот твой ветреный избранник.Остальное, надеюсь, о нем доскажет тебе Ирида. А мне, прости, некогда. Я спешу!Между прочим, в наш Рим!
Он повернулся к жене и, велев рабыне вывести кворотам детей, а Фраату взять его дорожные вещи, сказал ей:
— А теперь пойдем, поглядишь, на чем я поеду!
У ворот стояла роскошная повозка с крытым верхом,которую выделил Ахиллу Совет, чтобы придать этим особую честь послу Синопы ксамому цезарю.
Ирида изумленно посмотрела на нее, на Ахилла ипрошептала:
— Какая красивая! Ты поедешь на ней до самогоРима?
— Сколько живу, не перестаю удивляться твоейнаивности! — с недовольством покачал головой Ахилл. — Ну, сама подумай: какможно добраться до Италии в повозке? Ведь это — через несколько морей?
Видя, что его жена и без этого едва удерживаетсебя от слез, он привлек ее к себе и примирительно сказал:
— Нет, я на ней только до порта. А там — на первыйже, подобающий моему званию корабль!
Ахилл, чтобы не разрывать долгим прощанием сердцеИриде, наскоро попрощался с ней, чуть дольше — с детьми, и, приказав Фраату,сев рядом с возницей, сопровождать его, с засиявшим вновь лицом отправился впорт, над которым проливала дождь тяжелая туча.
Повозка, уносящая Ахилла, исчезла из глаз Иридызадолго до того, как достигнуть первого поворота. Виной тому были застлавшиевзор слезы.
С трудом удерживая себя, чтобы не разрыдаться придетях, она повела их в дом и потерянным голосом спросила идущую с ней Элию:
— Так ты действительно римлянка?
— Да! – улыбнулась ей та. — Правда, тольконаполовину!
— Как это?
— Мой отец — знатный римлянин, а мама — родом изПерсии… Она была вместе с отцом, когда тот служил где-то в Колхиде… Когда мнебыло всего три года, наша семья поехала в Рим. Отец с войском впереди, мы —следом. Думали, едем к своему счастью, но боги судили иначе. В Синопе маманеожиданно заболела и… умерла! Это случилось в той самой гостинице, где я с техпор живу и… работаю флейтисткой!
— Бедная девочка! — обнимая Элию, вздохнулаИрида. — А что же отец? Почему он оставил тебя одну, в Синопе?
— Я ведь говорила, он был со своим войском.
— Тогда почему не разыскал тебя потом?
— Потому что его самого отправили в ссылку прицезаре Калигуле! Это все, что удалось разузнать о нем. Так что от всегоримского во мне только имя, кусочек папируса, говорящий, что я римлянка,единственное воспоминание об отце — золотое кольцо на его пальце, да вот этабулла! — показала бронзовый амулетик на шее Элия. — Такие буллы римляненадевают детям при рождении. После наступления совершеннолетия их относят вхрам, где посвящают богам, но свою я храню. Она необычная, видишь — в видедельфина! Это единственная вещь, по которой может узнать меня отец. Я ведь досих пор жду его! И из Синопы не уезжала ни разу, боясь разминуться с ним. Емуведь легче меня найти, чем мне его, правда?.. И Юний еще вернется ко мне, да?
Элия, всхлипнув, с надеждой взглянула на Ириду.Та – с жалостью — на Элию.
— Смотри, смотри — радуга! — глядя куда-то заплечо Элии, вдруг прошептала Ирида. — Или это у меня всё от слез?
— Где? Где?..
— Да вон, над портом!
— Ой, радуга, да какая красивая! — радостнообняла Ириду Элия. — Это — очень хороший знак для твоего Ахилла. И… для моегоЮния… — чуть слышно добавила она, не зная, что тот тем временем шел рядом сосвоим новым приятелем далеко позади группы апостола, даже не замечая этойрадуги.
3
Янус предостерегающе поднес палец к губам…
А радуга росла, росла — превращаясь в огромныйразноцветный мост, раскинувшийся над всем морем. По небу плыли тяжелые, сослепительными от яркого солнца боками, облака.
Гроза только что прошла, и апостол с ученикамивступил на мостовую порта, словно специально перед ним щедро омытую и очищеннуюот грязи дождем.
Гавань встретила их непривычной — после неспешной ходьбы и благочестивых разговоров— суетой, руганью, разноязычнымшумом. Здесь полным ходом шла погрузка и разгрузка судов.
Повсюду были видны: сгибающиеся под тяжестьюбочек, корзин и тюков рабы, которых поторапливали грозными окриками и ударамиплетей надсмотрщики... торгующиеся с капитанами о перевозке товаров купцы...путешественники-философы, на одного из которых — киника, судя по лохмотьям одежды и откровенно наглому поведению — засмотревшись, налетел Юний... С воплем: «Будьпроклята эта Синопа, со всеми ее жителями и гостями!» — тот неожиданно замахнулся на него сучковатойпалкой, и если бы Янус не перехватил его руку, то неизвестно, чем бызакончилась для Юния эта встреча.
Встретилась им и группа светлобородых фракийцев в