его сенатор. — Твои хлопоты — это наше спокойствие, верно, как там тебя? Ахилл?
Ахилл, отрываясь от кубка, согласно кивнул.
— Ахилл… Ахилл… — поморщился Мурена. — Красивое,я бы сказал, даже героическое имя, но уж слишком оно варварское, неподобающеедля римского гражданина! Скорее — даже кличка для какого-нибудь гладиатора илиактера.
Ахилл, поперхнувшись, закашлялся.
— Однако, это вполне поправимо! — поняв егосостояние, успокаивающе заметил сенатор. — Если тебе посчастливится, то тебяусыновит какой-нибудь всадник, а, может быть, даже сенатор. И будешь ты, Ахилл,уже не Ахилл, а, скажем, Аквилий или Лициниан! Да помогут тебе в этом боги! Ну,за здоровье Нерона?
— За здоровье цезаря! — бросив благодарный взглядна сенатора, торопливо поднялся Ахилл.
Римлянин выпил и требовательно протянул передсобой пустой кубок:
— И — за здоровье его матери — Агриппины!
— Его матери Агриппи… ны… но, сенатор… Ведь онаже… Ее…
Кувшин в руках Ахилла накренился, и он даже несразу заметил, что вино льется мимо.
Сенатор бросил на него внимательный взгляд:
— Кажется, я не ошибся, приглашая тебя к себе.Новости действительно есть! Ну, давай, рассказывай!
— Что?
— Что произошло с Агриппиной!
— Да я и сам толком не знаю… — замялся Ахилл.
— А ну…
Мурена всем телом подался вперед и принялсязадавать короткие, как на допросе, вопросы:
— …говори толком, если не хочешь, чтобы я приказалсвоим воинам скормить тебя акулам! В Риме что-то случилось?
— Да!
— Что ты везешь туда?
— Послание, отец- сенатор!
— Что в нем?
— Насколько мне известно — приветствие цезарюНерону по случаю избавления от смертельной опасности!
— Та-ак… И что же это за опасность? Ну?!
Ахилл съежился под острым взглядом Мурены ирассказал то, что слышал в здании Совета. Показал запечатанное послание.
— А ты, оказывается, смелый человек, Ахилл, и недаром носишь свое имя! — глядя на него, медленно покачал головой сенатор.
— Я?!
— Конечно, если взялся за такое поручение!
— Но я… хотел только съездить заодно в Рим, чтобыподать жалобу цезарю…
— Заодно ты теперь можешь потерять только голову!Какую еще жалобу?
Ахилл сделал глоток вина, чтобы оживитьпересохшее горло и поведал сенатору все, что случилось с отцом. Тот уже менеевнимательно выслушал его и усмехнулся:
— Да… Не зря так обрадовались в вашем Совететвоему приходу. Ведь это послание — обоюдоострый меч. Хорошо, если дело обстоиттак, как передал императорский курьер. А если это курьер не августа, а августы?Если всё наоборот и победила Агриппина, а не ее сын?
— Агрип-пина?..
— Да! И это — только ее проверка Синопы наверность? Что тогда? В таком случае самый жадный ростовщик не даст за твоюголову даже обола!
— О, боги! — побледнел Ахилл.
— Но к счастью, судя по всему, гонец сказалправду... — задумчиво продолжал Мурена. — Иначе — свидетель Марс! — самыестойкие стоики… даже сам Сенека… не говорили об этом с таким спокойствием, какя!
— Прости, отец-сенатор, но — почему?
— Да потому, что возьми верх в их смертельнойсхватке Агриппина, я бы тоже погиб — ведь я в свое время встал на сторонуНерона. И, как теперь, кажется, выяснилось, правильно сделал!
— А ты уверен, что все это действительно так?
— Абсолютно! Этого и следовало ожидать. Толькокто бы мог подумать, что всё произойдет так скоро и неожиданно!
— Ты что, правда, ничего не знал об этом?
— Откуда? — удивленно пожал плечами сенатор. — ВКаппадокию, где я был последнее время, такие новости попадают месяц-другой спустя!Удивляюсь, как еще в Синопе так быстро все стало известно…
— Как же он тогда узнал?.. — задумчиво глядя наогоньки светильников, покачал головой Ахилл.
— Кто? — метнул на него подозрительный взглядсенатор.
— Да так… один оракул! Все хочу забыть его лицо,взгляд, голос — и не могу! — беспомощно улыбнулся Ахилл.
— Какой еще оракул? Чей?
— Да я сам толком не понял… Знаю, что он вериттолько в одного-единственного Бога. И поклоняется распятому иудеями и, как ониуверяют, представляешь — воскресшему Иисусу Христу. Мой негодный ни на что братЮний отправился с ним, в надежде отыскать отца…
— А-а, — припоминая что-то, протянул Мурена. —Слышал я об этой секте. И должен тебе сказать, что мне жаль твоего брата, какимбы он ни был.
— Почему?
— А потому что он влип в скверную историю! Я не толькослышал, но и видел этих людей. Кстати, в сирийской Антиохии их так и называют —христианами. С виду ничего плохого не скажешь. Скорее, наоборот — сама чистота иблагопристойность. Но на своих службах творят, говорят, такое, что даже повторятьне хочется. А главное — категорически, даже под страхом смерти отказываютсяприносить жертвы гению императора и нашим богам. А это уже вопиющее нарушениевсех римских законов. И самое страшное преступление. Так что, если твой братзадержится с ними и попадет под их влияние, а это, увы, случается очень сомногими, то, как и они, станет для государства — неблагонадежным человеком! И,следовательно, кончит свою жизнь где-нибудь в тюрьме, в лучшем случае, подтопором палача.
Мурена сам наполнил свой кубок и поднял его:
— А теперь давай пить! Так, чтобы тебе забытьсвоего оракула и брата. А мне — как страшный сон свою ссылку и отправившую меняв нее Агриппину… Что может помочь в этом лучше, чем это славное фалернское? Темболее в такой на редкость хмурый, дождливый вечер!..
— Может, принести вам игральные кости? —предложил вошедший, чтобы узнать, не нужно ли что сенатору и послу, капитанСизиф.
— Ты что, не знаешь, что игра в кости запрещена вРиме законом? — возмущенно накинулся на него Ахилл.
— Но мы ведь не в Риме, а в море… И потом — всеиграют! — пробормотал Сизиф, снова отправляясь на палубу.
— А ведь он прав, — проводив его взглядом,заметил Мурена.
— В чем? — не понял Ахилл.
— Мы действительно в море, — сенатор показалглазами на дверь, за которой шумели волны, и хитро прищурился: — И даже самбожественный Август частенько играл в кости, правда, в домашнем кругу…
— Сам Август? — ахнул Ахилл. — Тогда может, и намскоротать время за этой игрой?
— Нет! — поморщился, отказываясь, сенатор.
— Ты что, совсем не любишь играть?
— Почему? Люблю. Но только не костями!
— А чем же?
— Людьми!
— Людь…ми?!
— Да, и поверь, это — лучшие игральные кости насвете! А если найти среди них такую, чтобы всегда ложилась на нужную мнесторону, то я мог бы выиграть любую партию!..
Сенатор залпом осушил свой кубок до дна имечтательным взглядом уставился на дверь, за которой все громче и громчебарабанил по палубе снова начавшийся дождь…
2
— Тс-сс, это — тайна! — приложил палец к губамЯнус.
…Тот же самый дождь стучал и по палубе«Амфитриды», плывущей навстречу быстро надвигавшейся ночи.
Корабль шел под одними парусами.
Рабы-гребцы по команде келевста убрали весла. Онизакрыли скалмы-щитки и, тяжело привалившись друг к другу, уронив головы наруки, запрокинувшись навзничь, спали прямо на своих местах.
Судно поскрипывало всем своим старым корпусом.Казалось, оно было готово развалиться даже от такого небольшого волнения моря.
С первыми каплями дождя апостол с учениками ушлис кормы и расположились на деревянных скамьях под кожаным пологом на носусудна. Занявшие здесь первыми места фракийцы с видимой неохотой потеснились итеперь бросали на них косые хмурые взгляды.
Юний с Янусом сидели прямо на палубе, у краяполога, откуда хорошо было видно и тех, и других. Тайком они поочередноприкладывались к маленькой амфоре с вином и, довольно перемигиваясь, доставалииз сумы колбасу, сыр и сладкие пирожки.
Апостол, разделив куда более скромную трапезу сучениками, вел теперь с ними неторопливую беседу, из которой Юний не понял нислова. Да он особенно и не прислушивался. Мало что ли он видел всяких жрецов, ини от одного из них не узнал ничего путного. Что нового мог сказать ему этот?
Еще более скудным был ужин фракийцев, состоявшийиз одной лепешки на пятерых крепких, здоровых мужчин. Янус, понимавший их речь,прислушался и шепнул, что это — лесорубы. Отправившись на заработки в Понт, онине нашли для себя работы ни под Синопой, ни в Амисе, и теперь все надеждывозлагали на пробковые леса близ Гераклеи, в Вифинии… Самый молодой из нихстоял у борта и молился. Это был сын верховного жреца, по имени Теон.
Под пологом было еще несколько хорошо одетых и,видно, хорошо пообедавших еще дома пассажиров. Они сидели в сторонке и о чем-топереговаривались, искоса бросая на апостола недоброжелательные взгляды. Янус,приглядевшись к ним, заметил, что где-то уже видел их, причем совсем недавно,но никак не мог вспомнить, где…
Дождь усиливался и, наконец, хлынул так, что дажеТеон, наскоро закончив молитвы, бегом вернулся к своим соплеменникам.
На открытой палубе оставался один лишь торговецсолью, который, бегая вокруг заблестевших мешков, громко сокрушался, что решилперевозить их на палубе.
Несколько раз он пытался уговорить капитанаперенести свой товар в трюм, предлагал вдвое, втрое большую цену. Но тот созабоченным видом проходил мимо и, наконец, посоветовал молить богов, чтобы неначался шторм, во время которого как бы эти мешки вообще не пришлось сбрасыватьза борт в качестве балласта.
При этих словах один из мешков шевельнулся, и погубам Юния скользнула змеиная улыбка.
— Эй, ты, давай сюда свои мешки! — крикнул он.
— Зачем? Нам и самим места мало! — попыталсяостановить его Янус, но Юний лишь отмахнулся и даже сам помог незадачливомуторговцу затащить мешки на сухое место под полог.
— Спасибо тебе, добрый юноша! — принялсяблагодарить тот. — Может, хоть так что-то удастся спасти…
— Не за что! — не дослушав, хмыкнул Юний. — Мнепросто надоело сидеть на голой палубе! На твоих мешках нам с другом будет кудаудобнее!
С этими словами он бесцеремонно забрался на